Но вновь центробежная сила меня,
Отторгнув от дома, помчала по свету,
Чтоб в полночь или среди белого дня
Я встретился с песней моей недопетой.
Но где она?.. Может, в Париже хмельном,
Где тень Нотр-Дама нависла громадой?
А, может, в Мадриде стоит под окном,
Лаская изысканный слух серенадой?
Иль, может, в каком-то шальном кабаре
Опять донага раздевается где-то,
Судьбу подчиняя азартной игре,
Ведь даже планета, как девка, раздета!
И падают, словно снаряды с небес,
Ее голубые святые одежды:
Честь, верность, любовь — и уже она без
Того, без чего не бывает надежды.
И азбукой морзе летит ча-ча-ча
Опять триумфально из города в город,
Но совесть, как шуба, слетает с плеча
И ахают все, ведь король-то наш голый!..
В его государстве вновь царствует зло
И ложь ковыляет на глиняных ножках,
И пьяная баба своим помелом
До блеска дворцовые чистит дорожки.
Запретная зона… Я здесь никогда
Свою недопетую песню не встречу,
Уж лучше мне снова вернуться в Цада,
Где громче поется и дышится легче.
А, может, податься мне в шумный Бомбей,
Где девушки смотрят из окон печально
В надежде дождаться любимых парней,
Что их окольцуют венком обручальным?
О, как же униженна их красота,
Годами, которые тянутся долго,
Пока, наконец, молодая мечта
Состарится, так и не выйдя из дома.
В Берлине, в Гонконге, в Сеуле — везде,
Где я побывал в своих поисках вечных
И где поклонялся земной красоте,
Печалясь о том, как она быстротечна.
Как будто бы женщин преследует рок —
В семнадцать наивны они и прекрасны,
Но только коснется лица их порок,
Они уже и через год безобразны.
И плечи покаты, и ноги кривы…
А сердце?.. Как будто гадюка живая,
Но та от природы такая, увы,
А что же девичью судьбу искривляет?
Нет, я никого не пытаюсь винить:
Ни девушек этих, ни дальние страны…
Во мне недопетая песня звенит,
На миг заглушив даже рев океана.
И вновь ускользает, как рыба из рук,
Густой чешуею на солнце сверкая.
И сразу сжимается сердце, а вдруг
Уже никогда я ее не поймаю?..
Неспетая песня… Но, может быть, я
Искал ее вовсе не там и не с теми,
Когда устремлялся в чужие края,
Преодолевая пространство и время?
В Сантьяго, в Чикаго, в Оттаве — везде:
И в солнечном Рио, и в пасмурном Осло,
При свете неоновом и в темноте
Мне было найти эту песню непросто.
Но интуитивно я шел наугад,
Блуждая один в городских лабиринтах,
Где каждый квартал, будто каменный сад
В греховной ночи пламенел гиацинтом.
В безумной Америке, где авеню
Манят ослепительным блеском рекламы,
Я видел умопомрачительных ню
На грязных подмостках нью-йоркских бедламов.
Там царствовал доллар — невежа и плут,
И с пьяной ухмылкой бахвалился рьяно,
Что в мире подлунном, где все продают,
Ему даже совесть купить по карману.
Какую угодно на ощупь и цвет
У нищего нигера и президента,
Поскольку нигде такой совести нет,
Чтоб не продавалась согласно моменту.
Все цену имеет — и плоть, и душа,
И только лишь то неподкупно на свете,
За что не дается никем ни гроша,
Чтоб зря не выбрасывать деньги на ветер.
И тысячи двадцатилетних сердец
Внимают с восторгом губительной речи,
Которая, их превращая в овец,
На бойне какой-нибудь всех искалечит.
В Корее, Вьетнаме?.. Не все ли равно,
Где в голову юного выстрелит юный,
Как будто бы не наяву, а в кино
Сражаются на смерть хазары и гунны.
Но мы же не варвары в веке своем,
Тогда по какой же указке незримой
Палим без разбора и ночью, и днем
По мирным селеньям, как по Хиросиме?
Одно из таких называлось Сонгми…
Теперь его нет уже больше на карте.
Но те, кто отважно сражались с детьми,
О Божьей, как видно, не ведали каре.
О двадцатилетние, мир полон слез,
Так не приближайте агонию мира,
Чтоб «быть иль не быть?» — этот вечный вопрос
Остался навек лишь в твореньях Шекспира.
IV
Не знаю, с чего эту песню начать,
Таинственную, как лицо под вуалью,
Которое виделось мне по ночам,
Но утром скрывалось за синею шалью.
И вдруг мне припомнилось время, когда
Я сам был мальчишкою двадцатилетним…
В тот год к нам нагрянула в саклю беда,
Которая так и не стала последней.
Мой брат в Балашове скончался от ран…
И старый отец наш — поэт и философ,
Над свежей могилой стоял до утра,
Роняя скупые отцовские слезы.
А мама достала свой черный платок,
Чтоб спрятать под ним побелевшие пряди…
Об этом я несколько горестных строк
Тогда записал в своей школьной тетради.
И средний мой брат не вернулся с войны,
В земле черноморской остался навеки,
Чуть-чуть не дожив до победной весны,
Что в горный аул ворвалась, словно ветер.
Раздвинула занавес туч грозовых,
Чтоб хлынуло майское солнце на скалы,
Которые в шапках своих снеговых
Стояли угрюмые, как аксакалы.
И мир засиял, словно медный кувшин.
Наполненный чистой прохладной водою,
Небесную высь и равнинную ширь
От вечной вражды заслоняя собою.
Так было когда-то в том мае хмельном,
Что выцвел с годами, как старое фото,
Которое время в семейный альбом
На память упрятало бесповоротно.
Но тут же забыло… И снова вражда
Из пепла воскресла, из мрака, из тлена,
Чтоб облаком смрадным накрыть города,
Земле угрожая и целой вселенной.
И вновь старику уподобился мир,
Который в предчувствии смертного часа
Не может о страхе забыть ни на миг
И с криком о помощи медленно чахнет.
Наш мир! Сотворенный из многих страстей,
Из зла и добра, как из плоти и духа,
Вновь корчится в противоборстве идей,
Как будто лишен он и зренья, и слуха.
То в море невежества блещет умом.
То в куче отбросов сверкает талантом.
То тускл он, как грязи слежавшийся ком,
А то ослепляет глаза бриллиантом.
Он проклят стократно и столько ж любим,
Наш мир многоликий, великий и странный.
Готов на колени я пасть перед ним,
Прижавшись щекою к груди океана.
Чтоб слушать огромное сердце его —
Биенье источников, волн и вулканов
И взрывы торпедных ракет и всего,
Что совесть во мне бередит, словно рану.
Сверкающий мир!.. Кто ты?.. Юный жених,
На свадьбе познавший бессмертную силу?
А, может, худое затеявший, псих,
Что смотрит с восторгом в свою же могилу?
Блуждающий мир!.. Кто ты?.. Слабая плоть,
Что ждет исцеленья от долгой болезни?
Иль тот самурай, что упал, словно плод,
Пронзив себя насквозь смертельным железом?
Ты песня о жизни иль стон о конце
Той двадцатилетней японки прекрасной,
Что с невыразимой тоской на лице
Навеки покинула юности праздник?
Обманчивый мир!.. Сколько светлых надежд
Швырнул ты, играючи, в темную бездну?..
И вcе же меня хоть намеком утешь,
Что жизнь моя грешная небесполезна.
Что я не напрасно карабкался ввысь
По горной тропинке, блуждающей в скалах.
Что по сердцу все мои песни пришлись
Юнцу желторотому и аксакалу.
И матери старой, что ждет у окна
Из долгого странствия сына седого.
Страшась, что его не узнает она,
Когда, наконец, он появится снова.
И женщинам всем, как единственной той,
Что, будто пророчество, необъяснима —
Вращается в сердце, как шар голубой,
Где горы и степи проносятся мимо.
Изменчивый мир!.. Все равно сохраню
Я верность тебе до последнего слова.
Которое не превратится в броню,
А будет открыто для ветра любого.
И в этом волшебном японском саду,
Где празднуют двадцатилетия праздник,
Хочу я открыто у всех на виду
Тебе пожелать оставаться прекрасным!
Пускай же хороший не станет плохим
И злой человек в добряка превратится.
Здоровый вовек пусть не будет больным
И жизнь его светлая долго продлится.
Скупой станет щедрым, а трус — смельчаком,
Дурак станет умным, хмельной протрезвеет.
Богач пусть поделится с нищим куском,
Голодный насытится, сытый прозреет.
Мир создан для всех, не тяните его
Вы в разные стороны, как одеяло,