Но и это племянника не убедило. Он снова предпринял «лексический анализ» текста, договорившись до того, что термин «дача» не существовал в советском обиходе, как «буржуазный», вплоть до самой середины 50-х, а «семьи наши высланы в Сибирь» — «фразеологизм марксистко-ленинского характера», который тоже до 50-х годов был неизвестен, и так далее.
Разумеется, все это — полная чушь. Достаточно посмотреть довоенный фильм «Сердца четырех» или почитать «Тимура и его команду» Гайдара, где действие происходит именно в дачных поселках, а также пролистать тома мемуаров русских народовольцев, которых высылали в Сибирь, не спрашивая разрешения у Маркса с Лениным.
Михаил Дюков добавил, что строки про «раскулачку» — полная несуразица: какие могут быть воры с крестьянским происхождением? Конечно, если бы Михаил почитал хотя бы Варлама Шаламова, он бы узнал к своему удивлению, что именно в 30-е годы в ряды профессиональных преступников влились тысячи молодых здоровых крестьянских парней и они среди арестантов играли значительную роль (хотя «законными ворами» и не были). Вот что пишет Варлам Тихонович в очерке «Об одной ошибке художественной литературы»:
«Во время так называемого раскулачивания блатной мир расширился сильно. Его ряды умножились — за счет сыновей тех людей, которые были объявлены «кулаками». Расправа с раскулаченными умножила ряды блатного мира… Они грабили лучше всех, участвовали в кутежах и гулянках громче всех, пели блатные песни крикливей всех, ругались матерно, превосходя всех блатарей в этой тонкой и важной науке сквернословия, в точности имитировали блатарей и все же были только имитаторами, подражателями».
Но главный вопрос: зачем эмигранту «переиначивать» «Паровоз» Ивановского? Да еще ставить дату аж за семь лет до мифического «сочинения»? Какая ему-то разница была, отнести текст к довоенному или послевоенному времени (тем паче после войны он в лагерях уже не сидел)? Ивановского он знать не знал, за «авторство» с ним бороться даже в страшном сне не собирался…
Вариант Варди никак не вписывается и в без того нестройную систему Дюриса. Любопытно, что племянник Ивановского подвергает сомнению и осмеянию любые свидетельства лагерников, забывая о том, что ведь и «свидетельство» его дяди — не более чем слова.
Песнь о летящем паровозе
Однако и это — далеко не все. В Гуверовском институте (США) хранится работа Владимира Юрасова «Песня в советских тюрьмах и лагерях». Она написана в 1950 году, когда «автор» «Паровоза» Николай Ивановский еще мотал срок. В работе приводится вариант песни с первой строкой «Летит паровоз по долинам и взгорьям» — той самой, которая отсутствует в «каноническом» тексте Ивановского, зато присутствует во многих других, прежде всего — в «рекрутской» народной песне, которую исполняет Бичевская. Немного о Юрасове: родился в 1914 году. В 1938-м был арестован, в 1941-м бежал из лагеря, жил по подложным документам, воевал, дослужился до подполковника, после войны был уполномоченным Министерства промышленности строительных материалов в Восточной Германии, бежал в Западную Германию, с 1951-го в США, редактор журнала «Америка», комментатор радиостанции «Свобода». То есть после 1945 года Юрасов ни разу не был в Советском Союзе и слышать песню, якобы созданную в 1946 году и ходившую по лагерям, не мог. Наверняка он приводил текст, который услышал непосредственно в ГУЛАГе.
Вопрос: как в 1950-м году в Западной Германии мог появиться куплет с «летающим» паровозом?
Ответ на это пытается дать тот же Дюков:
«В романе Михаила Демина «Блатной» упоминается такой факт, что сам Демин услышал песню «Постой, паровоз» и дополнил (вероятность этого факта оставим на совести автора) ее своим куплетом со словами:
Летит паровоз по долинам и взгорьям,
Летит он неведомо куда…
Что ж, теперь мы знаем, как и где был «пришит» чужеродный куплет. Если учитывать тот факт, что сам Демин попал в тюрьму только в середине войны (год 1942—43), а переделка свершилась спустя некоторое время (конкретно он не упоминает), то можно предположить, что эта песня была услышана в лагере и там же переделана, а это был год 1946—47».
Здесь неправда все, от начала до конца. Про «Паровоз» Демин писал в автобиографическом романе «Блатной», вышедшем во Франции в 1972 году, следующее: «Не менее разнообразен и репертуар майданников[64]; тут воспеваются поезда, вокзалы, просторы родины… “Летит паровоз по зеленым просторам. Летит он неведомо куда… Назвался, мальчонка, я жуликом и вором и с волей распростился навсегда”».
Ясно, что Дюков не читал этого отрывка и потому процитировал песню неточно. А заодно и кое-что мимоходом подтасовал. Ведь Демин не утверждает, что «дописывал» какой-либо куплет. Он просто приводит отрывок арестантской песни, широко известной в блатных кругах. Кстати, наряду с «Паровозом» Демин цитирует множество других уголовных песен, в том числе песни соловецких лагерей, на тот момент широкой публике совершенно не известные: их полные тексты вышли значительно позднее.
Кроме всего прочего, ссылка Дюкова на роман Демина совершенно не объясняет того, каким образом куплет про «летящий паровоз» цитировал Владимир Юрасов в 1950 году, не пройдя послевоенный ГУЛАГ и не зная песни, якобы написанной Ивановским с чистого листа. Ведь сам Демин эмигрировал во Францию только… в 1968 году! Так что он при всем желании не мог познакомить Юрасова с песней о паровозе…
Но и на этом история «летающих паровозов» не завершается. В первой половине 90-х годов в телепередаче Эдуарда Успенского и Элеоноры Филиной прозвучал еще один вариант «Паровоза». Текст его был опубликован в 1995 году в сборнике песен «В нашу гавань заходили корабли»:
Летит паровоз по долинам и горам,
Летит он неведомо куда.
Назвалась, девчонка, я ишаком завода
И с волей простилась навсегда.
Работаю в заводе, делаю детали,
Привыкла я к токарному станку.
Теперь я не знаю, в какую минуту
Я с этого завода убегу.
Начальник, начальник, не топай ногами,
А мастер, не прыгай, как коза!
Вы дайте мне отпуск на три денечка,
Я дома наемся досыта.
Ехала я долго, грязна и голодна,
Приехала — наелась досыта.
Ой, маменька родна, замучали в заводе,
Я больше не поеду до туда!
Летит паровоз по долинам и горам,
Кондуктор не жмет на тормоза…
Теперь я, девчонка, еду уж на Север,
На Север далекий навсегда!
Судя по реалиям этой версии, она была создана в период с 1940 по 1956 год. В 1940-м Президиум Верховного Совета СССР издал ряд указов: о переходе на 8-часовой рабочий день, о переходе на 7-дневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятия. За нарушение этих указов устанавливалась уголовная ответственность: от 2 до 4 лет заключения. Закрепление было полным и касалось всех — от учащихся фабрично-заводских школ до директоров предприятий. Некоторые историки считают, что по этим указам были осуждены миллионы человек (статистика, впрочем, спорная). Лишь в 1956 году уголовная ответственность за самовольный уход с работы (кстати, и за опоздание на рабочее место) была отменена.
Совершенно безосновательно предполагать, что и этот вариант «стилизован» уже после того, как «Постой, паровоз» стал популярен благодаря кинофильму «Операция Ы». Зачем кому-то понадобилось вдруг «стилизовать» в 90-е годы «Паровоз» именно под 40—50-е, да еще и конкретно под ситуацию с указами?! К тому же бросается в глаза то, что переделывался не столько блатной, сколько именно народный романс. Иначе явных совпадений никак не объяснить:
Теперь я не знаю, в какую минуту
Я с этого завода убегу.
Сравните с «рекрутским» вариантом:
Теперь я не знаю, в которую минуту
Я буйную голову сложу.
Далее:
Вы дайте мне отпуск на три денечка.
Где упоминание об отпуске и именно в три дня — в блатной песне? Нет его и быть не может! Он «не клеится» к уголовному миру. Какой отпуск у уркагана? А к работягам — в самую масть! Поэтому и перекочевало это упоминание из народного варианта «а срок мне представлен на три дня».
Кстати, переложение известных блатных песен на «заводской» лад — явление не исключительное. Существует, например, переделка 30-х годов «Гоп со смыком, Кировский завод»:
Гоп со смыком — это, значит, я,
Братцы, посмотрите на меня:
Целый день я на работе,
Я на Кировском заводе,
Целый день стою я у станка.
Конечно, остается привычный лепет об очередной «фальсификации». Но неужто существует нечто вроде всемирного масонского заговора, нацеленного исключительно на то, чтобы путем многочисленных стилизаций и подтасовок лишить Николая Ивановского права на авторство блатного шедевра? Причем у него почему-то не просто «крадут» песню, но еще и подделывают ее то под рекрутскую, то под кулацкую, то под заводскую, то под крестьянскую… И эти коварные происки начались еще в 50-е годы (ведь очевидность того, что работа Владимира Юрасова о советских арестантских песнях появилась именно в 1950 году, даже племянник Ивановского не осмелился оспаривать). Ну, это уже тема не для историков фольклора, а для психиатров.
Джордж Вестингауз предоставляет улики
Впрочем, есть и множество других еще более весомых свидетельств против авторства Ивановского.
Совершенно случайно один из аргументов в пользу существования фольклорного первоисточника блатной песни о паровозе и кондукторе подсказал сам племянник Ивановского. Он пишет: «Маловероятно, что в теплушках, увозящих солдат на фронт Первой мировой войны, были кондукторы и тормоза. Скорее всего, управлял движением поезда (и торможением) машинист — из паровоз