Осталась мне доля — семьей моей стали
Лишь шашка да конь вороной.
Прости меня, мама, прости, дорогая! —
Вот все, что я маме скажу.
Теперь я не знаю, в каком диком крае
Я буйную голову сложу.
Укрой меня, мама, молитвой с любовью,
А я за тебя помолюсь.
Прости меня, мама, спаси меня, Боже,
А может, я к маме вернусь.
Итак, сын просит прощения за то, что он не успел обзавестись семьей, оставить матери внуков. Разумеется, и этот вариант племянник Николая Ивановского может назвать «переделкой» песни в исполнении Жанны Бичевской. Однако песня сохранилась также в репертуаре ансамбля «Казачий строй» из Мариинска Кемеровской области. О рекрутской казачьей песне, послужившей основой для блатного «Паровоза», упоминает и автор заметки о фольклорном казачьем фестивале «Атаманом будешь?», опубликованной в газете «Вечерняя Тюмень» (2009. Октябрь. № 39).
Так что если исследователю не удается чего-то найти, это еще не аргумент в споре. Возможно, дело просто в добросовестности самого исследователя.
«А «Юрий Милославский» — тоже ваше сочинение?»
Помните это место из гоголевского «Ревизора», где супруга городничего интересуется у Хлестакова, не он ли автор знаменитого в то время исторического романа (написанного на самом деле Михаилом Загоскиным)? Та же примерно история произошла и с Ивановским. Причем есть большие подозрения, что виновником заблуждения (или путаницы) является не сам Николай Николаевич. Скорее всего, в роли Хлестакова выступает его племянник Дюрис.
Помимо славы создателя «Паровоза», Николаю Николаевичу приписали еще и авторство песни… «Черная роза, эмблема печали»! Не больше и не меньше.
Мы уже упоминали, что в декабре 2001 года Татьяна Максимова встретилась с парализованным Ивановским и написала небольшой материал «Постой, паровоз, не стучите, колеса!». Среди прочего там есть такой абзац: «На киностудии Ивановский написал киносценарий по своей повести «Дальше солнца не ушлют». Там один персонаж песню поет: «Черную розу, эмблему печали, при встрече последней тебе я принес…» Сценарий прочитал Сергей Соловьев, и цитата попала в название его фильма…»
Через месяц, в январе 2002-го, в петербургской газете «Трибуна» появляется публикация Ирины Кедровой под заголовком «Кондуктор, нажми на тормоза!». Корреспондент уже совершенно определенно утверждает: «Вошедшие в название соловьевского фильма строки принадлежат перу неутомимого Николая Николаевича».
А в «Энциклопедическом словаре крылатых слов и выражений» автор-составитель Вадим Серов закрепил эту версию как единственно верную:
«Черная роза — эмблема печали.
Автор этих строк литератор Николай Николаевич Ивановский. В киносценарии, который он написал по своей же повести «Дальше солнца не ушлют», один из героев поет песню:
Черную розу, эмблему печали,
При встрече последней тебе я принес,
Оба вздыхали мы, оба молчали,
Хотелось нам плакать, но не было слез».
Правда, ниже составитель все-таки делает оговорку:
«Эта песня представляет собою версию романса «Обидно, досадно…» (1920-е годы), написанного на стихи поэта Александра Борисовича Кусикова (1896–1977), друга С. А. Есенина».
Потрясающая формулировка! Что же представляет собой эта самая «версия»? Сравним текст Кусикова, созданный на самом деле в 1916 году, и текст Ивановского. У автора оригинальной песни:
Две черные розы — эмблемы печали —
В день встречи последней тебе я принес.
И, полны предчувствий, мы оба молчали,
И плакать хотелось, и не было слез.
Текст Ивановского вы можете прочесть чуть выше. Много различий нашли? И уж, конечно, смешно предполагать, что Сергей Соловьев вдохновился именно строчкой в переделке Ивановского. Во всяком случае, режиссер в названии фильма «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви» цитирует не вариацию Ивановского, а строки «детской» песенки:
Черная роза — эмблема печали,
Красная роза — эмблема любви.
Про черную розу нам черти кричали,
Про красную розу поют соловьи.
Эта песенка тоже является своеобразной переделкой романса Александра Кусикова. В переделке же Ивановского слов о красной розе и вовсе нет.
Если байку о Сергее Соловьеве не выдумала сама журналистка, значит, Тамара Максимова передала рассказ либо дяди, либо племянника. В любом случае то, что четверостишие присутствует в сценарии, очевидно. То есть Ивановский с легкой душой считал себя автором «Черной розы», хотя его четверостишие — всего лишь немудреная переделка. Такое же отношение у старого арестанта было и к «Паровозу». А что? Он же кое-что изменил в народной песне, подсократил ее — почему же он не автор?
Да, были и другие варианты. Были и другие куплеты. Но Николай Ивановский мог посчитать себя автором песни, даже внеся в нее такие незначительные изменения, как в «Черную розу»…
Исследователи блатного фольклора знают, как легко бывшие лагерники приписывают себе создание того или иного арестантского шедевра — например, «Ванинского порта». Может, по забывчивости, может, по простоте душевной…
Кстати, и у «Паровоза» нашелся и еще один автор — бывший зэк, музыкант Генрих Сечкин. Ну, с этим-то все ясно. В своих воспоминаниях «За колючей проволокой» Сечкин умудрился «вспомнить», как в послевоенном ГУЛАГе у него «в ушах звучала лагерная песня»:
Шел я в карцер босыми ногами,
Как Христос, и спокоен, и тих…
То есть тот самый «Окурочек», который Юз Алешковский сочинил… в 1963 году!
Байка про дядюшку Арчибальда
Михаил Дюков пишет, что Ивановский признавался: свой «Паровоз» он создал на чужую музыку. На какую же именно мелодию положен блатной шлягер?
Некоторые исследователи склонны считать, что мотив «Паровоза» напоминает тот самый вальс «Осенний сон», о котором поется в песне «С берез неслышим, невесом, слетает желтый лист» Матвея Блантера и Михаила Исаковского. Вообще-то вальс не настолько старинный, как утверждает песня: его автор, английский композитор Арчибальд Джойс (Archibald Joyce), родился в 1873 году, а умер в 1963-м. «Осенний сон» («Songe d'Automne», или «Autumn Dream») Джойс создал предположительно в 1908 году. За композитором быстро закрепился титул «английского короля вальсов», его произведения «Грезы любви», «Воспоминание», «Мечты», «Тысяча поцелуев» и другие получили мировую известность. По легенде, именно «Осенний сон» звучал 15 апреля 1912 года на борту печально известного «Титаника», когда корабль медленно погружался в пучины океана.
Огромной популярностью «Осенний сон» пользовался и в России. Не раз на эту мелодию создавались стихотворные тексты. Первым слова на музыку Джойса сочинил князь Ф. Касаткин-Ростовский и посвятил баронессе Ольге Николаевне Таубе. На другие слова исполнял песню Юрий Морфесси. В 30-е и 40-е годы попытки придумать к мелодии вальса «Осенний сон» песенные тексты и внедрить их в исполнительскую практику предпринимали поэты Виктор Боков, Вадим Малков и Василий Лебедев-Кумач. Последний сочинил поэтическую версию «Осеннего сна» после настойчивых просьб Лидии Андреевны Руслановой.
Так что версия с вальсом Джойса вполне имела бы право на существование. Если бы не одно «но»: музыка английского композитора страшно далека от мелодии песни «Постой, паровоз»! Параллель эта мне кажется искусственной и не имеющей под собой оснований. С этим соглашаются и многие музыковеды.
Как слезливый пролетарский романс превратился в веселую песенку грабителей«Босяцкие “Кирпичики”»
Босяцкие «Кирпичики»
Где-то в городе, на окраине,
Где стена образует проход,
Из кино вдвоем с модной дамочкой
Шел шикарно одетый пижон.
А навстречу им из проулочка
Трое типов каких-то идут:
«Разреши, браток, папиросочку,
Не сочти ты, товарищ, за труд!
А на дамочке шубка беличья,
А на нем — воротник из бобра;
А как вынул он портсигарчик свой —
В нем без малого фунт серебра!
Ну, как водится, безработица:
«Скидавайте пальто и пинджак!»
Усадили их на кирпичики
И велели ботинки сымать.
Кавалер хотел воспротивиться,
Но с бандитом шутить не моги:
Даст кирпичиком по затылочку —
Разлетятся на части мозги!
Тут заплакала горько дамочка,
Утирая слезу рукавом:
«Как пойдем мы в ночь непроглядную
В непролазной грязи босиком?!»
И сказал бандит наставительно:
«Выбирайте посуше вы путь —
И по камешкам, по кирпичикам
Доберетесь домой как-нибудь!»
Жаль, что не было там фотографа,
А то славный бы вышел портрет:
Дама в шляпочке и в сорочечке,
А на нем даже этого нет!
Уголовный вариант городского романса «Кирпичики» был чрезвычайно популярен в блатной среде и с удовольствием поется до сих пор. Вообще-то «Кирпичики» — лирическая баллада эпохи нэпа на пролетарскую тему:
На окраине где-то города
Я в рабочей семье родилась,
Горе мыкая, лет пятнадцати
На кирпичный завод нанялась.
Было трудно мне время первое.
Но зато, проработавши год,
За веселый гул, за кирпичики
Полюбила я этот завод.
На заводе том Сеньку встретила…
Лишь, бывало, заслышу гудок —
Руки вымою и бегу к нему