А в саду при долине, там поет соловей,
Ну а я на чужбине позабыт от людей.
Позабыт и заброшен с молодых юных лет
Сиротой я остался, счастья-доли мне нет.
А чужих приласкают, приласкают порой,
А меня обижают, и для всех я чужой.
Чужой на чужбине, я без роду живу
И нигде я родного уголка не найду.
Вот нашел уголочек да и тот мне чужой…
Надоела эта жизня, я ищу себе покой.
Часто-часто приходилось под открытым небом спать,
Сухари с одной водою приходилось мне видать.
Ах, голод и холод меня изморил,
Но я еще молод и все позабыл.
Умру я, умру, похоронят меня,
Навеки усну я, обиду храня.
И никто на могилу из родных не придет,
Только ранней зарею соловей пропоет.
Сафонов, советский писатель, родился в 1904 году в Керчи. В детстве и юности он работал в порту, на мельнице, в Керченской ихтиологической лаборатории, на рыбном промысле. По самым смелым предположениям, песня могла быть написана как минимум 14-летним мальчиком, то есть самое раннее — в 1918 году. В 1923 году Сафонов переехал в Москву. Начал печататься с середины 20-х, учился на Высших вечерних литературных курсах. Первые свои стихи читал Валерию Брюсову, и тот нашел их «плохими». В конце концов Сафонов перешел на прозу, в том числе на фантастику, стал популяризатором науки, а в 1979 году получил даже Государственную премию СССР в области литературы.
Вряд ли свидетельство Сафонова можно воспринимать всерьез. Так, он же вспоминал, что в 1914 году написал свой первый научно-фантастический роман (то есть десяти лет от роду), а в возрасте от десяти до шестнадцати лет создал даже несколько фантастических романов. Хотя мало ли что можно назвать «фантастическим романом»…
Скорее всего, эта «жалостливая» песня входила в репертуар бродяжек царской России — наряду с «Разлука ты, разлука» и прочими. Так, в некоторых источниках встречается ссылка на то, что «Позабыт, позаброшен» любил слушать композитор Сергей Рахманинов, уехавший из России в 1917 году. Правда, самих воспоминаний об этом мне найти не удалось, поэтому неизвестно, слушал Рахманинов песню до отъезда из России или уже в эмиграции.
Эту же песню ценил Сергей Есенин. Писатель Матвей Ройзман вспоминал в книге «Все, что помню о Есенине»:
«Однажды, проходя по Страстному бульвару, я увидел, как Есенин слушает песенку беспризорного, которому можно было дать на вид и пятнадцать лет, и девять — так было измазано сажей его лицо. В ватнике с чужого плеча, внизу словно обгрызанном собаками, разодранном на спине, с торчащими белыми клочьями ваты, а кой-где просвечивающим голым посиневшим телом, — беспризорный, аккомпанируя себе деревянными ложками, пел простуженным голосом:
Позабыт, позаброшен
С молодых юных лет,
Я остался сиротою,
Счастья-доли мне нет!
Сергей не сводил глаз с несчастного мальчика… Лицо поэта было сурово, брови нахмурены. А беспризорный продолжал:
Эх, умру я, умру я,
Похоронят меня,
И никто не узнает,
Где могилка моя».
Другой мемуарист, Николай Вержбицкий, рассказал, что по просьбе Есенина эту же песню пел мальчуган в Тифлисском коллекторе для беспризорных на Авлабаре.
Писатель Иван Солоневич, бежавший с Беломорканала, описывал в книге «Россия в концлагере», как уже в 30-е годы загнанные на «великую стройку» беспризорники исполняли среди прочих и слезливую песню про несчастного сиротинку:
«Поют, кто лежа, кто сидя, кто обхватив колени и уткнув голову, кто тупо и безнадежно уставившись в костер — глаза смотрят не на пламя, а куда-то внутрь, в какое-то будущее. Какое будущее?
…А я, сиротинка,
Позабыт от людей
Позабыт, позаброшен
С молодых ранних лет
Я остался сиротою,
Счастья-доли мне нет.
Я умру, я умру,
Похоронят меня,
И никто не узнает,
Где могилка моя.
Да, о могилке не узнает действительно никто. Негромко тянется разъедающий душу мотив. Посеревшие детские лица как будто все сосредоточились на мыслях об этой могилке, которая ждет их где-то очень недалеко — то ли в трясине ближайшего болота, то ли под колесами поезда, то ли в цинготных братских ямах, то ли просто у стенки ББК ГПУ».
В 1931 году песня «Позабыт, позаброшен» вместе с несколькими другими уголовными шлягерами («Нас на свете два громилы», «А ты не стой на льду») прозвучала в первом звуковом советском кинофильме «Путевка в жизнь». Автором музыки ко всем этим широко известным песням почему-то объявили композитора Якова Столляра.
Бывшая узница ГУЛАГа Екатерина Кухарская в воспоминаниях «Будь что будет», рассказывая о своем этапе с «блатнячками» из Владивостока в Магадан на пароходе, уже прямо относит «Позабыт, позаброшен» к блатному фольклору:
«Вечером блатнячки, расположившиеся в одном крыле трюма, поближе к люку, развернули свою самодеятельность… Пели свои печальные песни:
Позабыт, позаброшен,
С молодых юных лет
Я остался сиротою,
Счастья-доли мне нет…»
В настоящем издании воссоздан наиболее полный текст песни. В некоторых вариантах после строк «В исправдоме за решеткой, за кирпичной стеной» следует куплет:
Привели, посадили,
А я думал — шутя.
А наутро объявили:
«Расстреляют тебя».
Однако, скорее всего, это — позднее заимствование из «жиганской» песни «Три гудочка», которая исполняется на тот же мотив, что «Позабыт, позаброшен».
По приютам я с детства скитался
По приютам я с детства скитался,
Не имея родного угла.
Ах, зачем я на свет появился,
Ах, зачем меня мать родила?!
А когда из приюта я вышел
И пошел наниматься в завод,
Меня мастер в конторе не принял:
Говорит, что не вышел мой год.
И пошел я, мальчонка, скитаться,
По карманам я начал шмонать[68]:
По глубоким, по барским карманам[69]
Стал рубли и копейки сшибать.
Но попался мне барин суровый,
Меня за руку крепко поймал,
А судья разбирался недолго —
И в Литовский меня закатал.
Из тюрьмы я, мальчонка, сорвался,
И опять не имею угла…
Ах, зачем я на свет появился,
Ах, зачем меня мать родила?!
Песня родилась в Петербурге — на это указывает упоминание в тексте тюремного Литовского замка. Пятиугольное серое здание было названо так по квартировавшему там в свое время Литовскому мушкетерскому полку. Замок украшали семь башен, оттого он также назывался Семибашенным. С 1823 года его мрачные сырые помещения стали использоваться в качестве следственной тюрьмы. Чаще всего — для уголовников, но содержали здесь и политических (о чем вспоминает В. Г. Короленко в «Истории моего современника»). В марте 1917 года Литовский замок был разрушен и сожжен, развалины сохранялись до 30-х годов, потом окончательно исчезли. Ясно, таким образом, что песня возникла до 1917 года. В более поздних переработках строка про Литовский замок звучала: «За решетку меня закатал».
Песня распространилась по всей России и со временем обросла новыми куплетами и подробностями. Так, перед последним куплетом появились еще три:
Просидел я на нарах немало
И закон воровской изучил;
За решеткою солнце сияло,
А хозяин[70] по морде мне бил.
Мне не страшен мороз Магадана,
Не страшны лагеря Воркуты:
Стал заправским теперь уркаганом,
Сохранив о свободе мечты.
Детдома я не раз вспоминаю,
Я б хотел повидать свою мать…
Ах, зачем я на свет появился?! —
Повторяю опять и опять.
Первый куплет появился не раньше начала 30-х годов — до этого так называемого «воровского закона» не существовало, равно как самих «воров в законе». Второй — не ранее 1933 года, поскольку строительство Магадана началось в 1933 году в устье ручья того же названия, а лагеря в бассейне реки Воркуты (Заполярье, правый приток Усы) появились в 1932 году, когда Ухтпечлагом стали здесь разрабатываться угольные копи.
Самое раннее литературное упоминание о песне мне удалось найти в «Республике ШКИД» Леонида Пантелеева и Григория Белых (1927 год):
«Полумрак, теплота, догорающие в печке поленья будили в ребятах новые мысли. Затихали. Каждый думал о своем. Тогда Воробей доставал свою балалайку и затягивал тоскующим голосом любимую песню:
По приютам я с детства скитался,
Не имея родного угла.
Ах, зачем я на свет появился,
Ах, зачем меня мать родила…
Песню никто не знал, но из вежливости подтягивали, пока Гога, ухарски тряхнув черной головой, не начинал играть “Яблочко” на “зубарях”».
Любопытно замечание о том, что «песню никто не знал». Впрочем, это можно объяснить тем, что, по свидетельству авторов, в школу имени Достоевского «подростков набирали повсюду», в том числе от «измученных родителей». Но между тем «Яблочко» было известно всем. Возможно, в кругах «новых» беспризорников первых послереволюционных лет старая бродяжья песня еще не была слишком известна.
Интересно, что автором музыки к этой песне, исполнявшейся в кинофильме «Республика ШКИД», обозначен… композитор Сергей Слонимский! Впрочем, злые языки иронизируют, что мелодию из песни петроградских беспризорников позаимствовала также Александра Пахмутова для знаменитой песенки «До свиданья, наш ласковый Миша», которая исполнялась на закрытии Олимпиады-80.