– Зачем она приходила, Ахилл?
– Чтобы напомнить, что меня ждет смерть.
– Не говори так! Откуда ты знаешь?
Я помог ему подняться, уложил на ложе и сел рядом.
– Я видел, что делает с тобой морок, Ахилл, и это очень напоминает эпилепсию.
– Может быть, это и есть эпилепсия. Если так, то мать насылает ее на меня, чтобы напомнить, что я смертен. И она права. Я должен умереть до того, как падет Троя. Морок – это вкус смерти, призрачного существования без тревог и чувств.
Он втянул ртом воздух.
– В молодости и славе или в старости и забвении. Здесь не из чего выбирать, но она этого не видит. Ее посещения в виде морока ничего не изменят. Я сделал свой выбор на Скиросе.
Я отвернулся и положил голову на его руку.
– Не оплакивай меня, Патрокл. Я выбрал ту судьбу, какую хотел.
Я быстро провел рукой по глазам.
– Я оплакиваю не тебя. Я оплакиваю себя.
Хотя и не смотрел на него, я почувствовал перемену.
– У нас общая кровь, – сказал он. – Как раз перед тем, как мной овладел морок, я увидел в тебе что-то такое, чего не видел никогда раньше.
– Мою любовь к тебе. – У меня сжалось горло.
– Да. Мне очень жаль. Должно быть, я много раз причинял тебе боль, не понимая этого. Но почему ты плачешь?
– Когда на любовь не отвечают, мы плачем.
Он сел на ложе и протянул ко мне обе руки.
– Патрокл, я отвечаю на твою любовь. Всегда отвечал.
– Но ты не из тех мужей, которые любят мужчин, а мне нужна именно такая любовь.
– Может, так и было бы, выбери я жизнь долгую и безвестную. Но все так, как есть, и к чему бы это ни привело, мне вовсе не претит заняться с тобой любовью. Мы оба изгнанники, и мне будет очень приятно, если наша плоть разделит это изгнание так же, как и наш дух.
Так мы стали любовниками, хотя я и не достиг того экстаза, о котором мечтал. Но разве можно мечту сделать явью? Ахилла обуревало много страстей, но удовлетворение плоти никогда не было одной из них. Не важно. Я имел его больше, чем любая женщина, и по крайней мере получал удовольствие. Смысл любви не в том, чтобы владеть чьим-то телом. Смысл любви – в свободе странствовать по сердцу и мыслям возлюбленного.
Прошло пять лет, прежде чем мы навестили Трою и Агамемнона. Конечно же, я поехал с Ахиллом; еще он взял Аякса и Мериона. Время для такого визита давно пришло, но, по-моему, он так и не отправился бы туда, если бы ему не нужно было посоветоваться с Одиссеем. Государства Малой Азии стали осмотрительнее и шли на всякие хитрости, чтобы предвосхитить наши нападения.
Длинный скалистый берег между Симоисом и Скамандром ничем не напоминал то место, которое мы покинули больше четырех лет назад. Его беспорядочный временный дух сменился основательностью и четким замыслом. Умело сконструированные укрепления содержались в полном порядке. В лагерь было два входа: один у Скамандра, другой у Симоиса, где через ров были переброшены каменные мосты и в стене зияли большие ворота.
Аякс с Мерионом высадились со стороны Симоиса, а мы с Ахиллом вошли через Скамандр, обнаружив казармы, построенные, чтобы разместить мирмидонян по их возвращении. Мы шли по главной дороге, пересекавшей весь лагерь, ища новый дом Агамемнона, который, как нам говорили, был более чем великолепен.
Одни воины залечивали раны, сидя на солнце, другие весело насвистывали, натирая маслом кожаные доспехи или полируя бронзу, некоторые занимались тем, что выщипывали пурпурные гребни с троянских шлемов, чтобы самим надевать их во время битвы. Царившее вокруг оживление и довольство говорили о том, что войска, оставшиеся под Троей, отнюдь не сидели без дела.
Когда мы подошли к дому Агамемнона, Одиссей как раз выходил оттуда. Увидев нас, он прислонил копье к колонне портика и с широкой улыбкой распахнул нам объятия. На его крепком теле виднелись два-три свежих шрама – как он их получил, в открытой битве или во время одной из ночных прогулок? Он единственный из известных мне хитрецов, который никогда не боялся рискнуть жизнью в жарком бою. Может быть, в этом была виновата его рыжина, а может, он был настолько убежден в покровительстве Афины Паллады, что считал себя неуязвимым.
– Давно пора! – воскликнул он, обнимая нас, и добавил, обращаясь к Ахиллу: – Герой-завоеватель!
– Едва ли. Прибрежные города научились предупреждать мои набеги.
– Об этом поговорим потом. – Он повернулся, чтобы проводить нас внутрь. – Я должен поблагодарить тебя за предупредительность, Ахилл. Ты посылаешь нам щедрую долю добычи и прекрасных женщин.
– Мы, в Ассе, не жадничаем. Но, похоже, у вас тут тоже кое-что происходит. Много сражений?
– Достаточно, чтобы держать всех в форме. Гектор и его дерзкие вылазки.
Ахилл внезапно насторожился.
– Гектор?
– Наследник Приама и вождь троянцев.
Агамемнон оказал нам самый любезный прием, но не сделал никаких попыток пригласить остаться и провести с ним утро. Ахиллу это все равно не пришлось бы по душе: едва услышав о Гекторе, он пожелал узнать про него побольше, но Агамемнон явно не тот человек, которому стоит задавать вопросы.
Никто из них особенно не изменился и не постарел, если не считать пары новых боевых шрамов. Нестор, пожалуй, выглядел моложе, чем в прежние времена. Полагаю, он был в своей стихии, одолеваемый хлопотами и необходимостью действовать. Идоменей стал подвижнее, что благотворно сказалось на его фигуре. Только на Менелая жизнь в военном лагере не подействовала в лучшую сторону: бедняга по-прежнему скучал по Елене.
Мы остановились в доме Одиссея и Диомеда, которые тоже стали любовниками отчасти по расчету, отчасти по полной взаимной симпатии. Когда мужчины ведут такую жизнь, как мы, женщины только все усложняют. Кроме того, для Одиссея не существовало других женщин, кроме Пенелопы, хотя из его рассказов следовало, что он не гнушался соблазнять троянок, чтобы выудить нужные сведения. Нам с Ахиллом рассказали о существовании поселения лазутчиков – вещь удивительная сама по себе. Мы никогда не слышали о нем ни слова.
– Это просто чудо, – произнес Ахилл. – О боги, если бы они только знали! Я понятия об этом не имел, как и никто из тех, с кем я общаюсь.
– Даже Агамемнону ничего не известно, – сказал Одиссей.
– Из-за Калханта?
– Ты проницателен, Патрокл. Я не доверяю этому человеку.
– Ну, ни он, ни Агамемнон от нас ничего не узнают, – заявил Ахилл.
Весь месяц, который мы провели у Трои, Ахилл думал только об одном – о встрече с Гектором.
– Лучше забудь об этом, дружище, – сказал Нестор в конце вечерней трапезы, которую Агамемнон устроил в нашу честь. – Ты можешь проболтаться здесь все лето, но Гектора так и не встретить. Его вылазки крайне беспорядочны. Их нельзя предугадать, несмотря на чудесные способности Одиссея узнавать, что происходит в Трое. И в данный момент мы сами никаких атак не готовим.
– Атак? – насторожился Ахилл. – Вы собираетесь взять город в мое отсутствие?
– Нет-нет! – воскликнул Нестор. – Мы не можем напасть на Трою, даже если бы Западный барьер завтра рассыпался в прах. Ты сам хорошо знаешь: лучшая часть нашей армии стоит у тебя в Ассе. Возвращайся туда! Не жди здесь, надеясь сразиться с Гектором.
– Нет никакой надежды на то, что Троя падет в твое отсутствие, царевич Ахилл, – послышался вкрадчивый голос у нас за спиной: Калхант.
– О чем ты говоришь? – спросил Ахилл, заметно встревоженный косым взглядом розовых глаз.
– Троя не сможет пасть в твое отсутствие. Таково пророчество оракула.
Он двинулся прочь; его пурпурное одеяние переливалось золотом и драгоценными камнями. Одиссей правильно поступал, храня некоторые свои действия в секрете. Жрец пользовался огромным расположением нашего верховного царя, его палаты (дверь в дверь с жилищем Агамемнона) отличались великолепием, и он имел право выбирать любую из женщин, которых мы присылали из Асса. Идоменей был в такой ярости, когда Калхант перехватил у него понравившуюся ему женщину, что обратился к совету и заставил Агамемнона забрать ее у жреца и отдать своему вождю.
Ахилл покинул Трою разочарованным. И как оказалось, Аякс тоже. Они оба бродили по ветреной троянской равнине, надеясь выманить Гектора, но тот так и не показался, как и троянское войско.
Годы неумолимо катились, мало что меняя. Государства Малой Азии постепенно превращались в прах, а рынки рабов по всей ойкумене были переполнены ликийцами, карийцами, киликийцами и людьми из дюжины других племен. Навуходоносор брал всех, кого нам случалось отправлять в Вавилон, Тиглатпаласар, царь Ассирии, скупал их тысячами, напрочь позабыв об узах, которые связывали его с Троей и хеттами. Не было ни одного царства, которому рабов было бы достаточно, и прошло уже много времени с тех пор, как последняя война открывала такой полноводный их источник, какой открыл Ахилл.
Даже помимо походов наша жизнь не всегда была мирной. Временами мать Ахилла истязала его своими гнусными чарами несколько дней подряд; потом уходила куда-то в другие края и оставляла его в покое на много лун. Но я научился облегчать муки, которые он испытывал, когда им овладевал морок, и теперь он зависел от меня во всем. А может ли быть что-нибудь отраднее, чем знать, что твой возлюбленный зависит от тебя?
Однажды пришел корабль из Иолка с посланиями от Пелея, Ликомеда и Деидамии. Благодаря стабильному притоку в Эгейское море бронзы и других товаров из нашей добычи дела дома шли самым лучшим образом. Пока Малая Азия истекала кровью, Эллада лоснилась от жира. Пелей говорил, будто в Афинах и Коринфе собирались первые колонисты.
Для Ахилла самыми важными были новости о его сыне, Неоптолеме. Он стремительно приближался к зрелости! И куда бегут годы? Деидамия говорила, что мальчик стал почти таким же высоким, как его отец, и проявлял склонность к битвам и оружию. Хотя нрава он был более дикого, любил странствовать и мог похвастаться тысячей покоренных женских сердец, не говоря о вспыльчивости и склонности пить слишком много неразбавленного вина. По словам Деидамии, ему должно скоро исполниться шестнадцать.