Один из его двоюродных братьев часто слушал запись, которую сделал сам, когда Тоби играл на углу улицы. Но Тоби об этом не знал, он просто не мог об этом знать. Потенциальное тепло такого отношения не коснулось его.
Как-то раз его бывшая учительница из иезуитской школы разослала запрос о Тоби О'Даре во все консерватории Соединенных Штатов. Но Тоби О'Дар не числился в списках учебных учреждений.
Можно сказать, что кое-кто из семейства горестно скорбел о потере необычайной нежной музыки Тоби О'Дара, об исчезновении мальчика. Тоби обожал свой инструмент эпохи Возрождения и был готов объяснять всем и каждому, что это такое, почему он предпочитает лютню и эти мелодии на улице, а не гитару и рок.
Думаю, вы поняли меня: его семья была доброй породы, все эти О'Дары, О'Брайаны, Макнамарисы, Макгоуэны и те, кто с ними породнился.
Однако в любом семействе встречаются дурные люди, слабые люди, люди, не способные или не желающие противостоять испытаниям жизни и показательно проваливающиеся. Их ангелы-хранители рыдают; демоны, направляющие их, пляшут от радости.
Но только Создатель решает, что ждет их в самом конце.
Именно так обстояло дело с отцом и матерью Тоби.
Однако по обеим линиям Тоби получил значительные преимущества музыкальный талант и еще более ценный дар — способность любить. Кроме того, Тоби унаследовал живой ум и необычайное, непотопляемое чувство юмора. Он был наделен богатым воображением, помогавшим ему строить планы и мечтать. Порой его тянуло к мистическому. Страстное желание стать доминиканским священником, осознанное в двенадцатилетнем возрасте, не прошло, как бывает у подростков, когда у него появились амбиции по завоеванию мира.
Тоби никогда не переставал посещать церковь, даже в самые сложные школьные годы. Иногда у него появлялся соблазн пропустить воскресную мессу, но на его попечении оставались брат и сестра, и он чувствовал себя обязанным подавать им хороший пример.
Возможно, если бы он мог перенестись на пять поколений назад и увидеть собственных предков, денно и нощно изучающих Тору в синагогах Центральной Европы, он не стал бы убийцей. А если бы он перенесся еще дальше во времени и увидел своих предков, пишущих картины в итальянской Сиене, он бы с большей отвагой стремился к воплощению самых сокровенных надежд.
Но он понятия не имел о существовании этих людей. Не знал он и о том, что с материнской стороны в его роду были английские священники, пострадавшие за веру при Генрихе VIII, а его прадед по отцовской линии тоже хотел стать священником, но не сумел закончить школу, отчего его мечта не осуществилась.
Почти никто из смертных не способен проследить свое происхождение дальше так называемых «темных веков» раннего Средневековья. Лишь избранные семьи могут проникнуть в слои времени и найти там вдохновляющие примеры.
Слово «вдохновляющий» в случае Тоби не пустое, потому что он всегда был вдохновенным убийцей. Точно так же, как до того был вдохновенным музыкантом.
Своим успехом на поприще убийств он в немалой степени был обязан тому, что внешне не принадлежал ни к какому определенному типу, хотя был высоким, грациозным и красивым.
С двенадцати лет его черты несли на себе отпечаток интеллекта, а когда он волновался, в выражении его лица проявлялся некий холод, неизменная тень сомнения. Но эта тень сразу же проходила, словно он не хотел выдать своих чувств, но и не хотел держать их в себе. Как правило, Тоби вел себя очень спокойно, и люди находили его весьма примечательным и привлекательным.
Уже в школе его рост составлял шесть футов и четыре дюйма. Светлые волосы с годами приобрели пепельный оттенок, а в спокойных серых глазах светились сосредоточенность и мягкое любопытство, а также желание никого не обидеть.
Тоби редко хмурился. Случайному прохожему во время одинокой прогулки он показался бы немного напряженным, как человек, который ожидает приземления самолета точно по расписанию или волнуется перед важной встречей.
Если его заставали врасплох, на его лице могли отразиться сдержанность и недоверие, однако они в тот же миг исчезали. Тоби не хотел быть несчастным и горестным, и, хотя на протяжении многих лет для этого имелись причины, он изо всех сил противился.
Он не пил спиртного, ни разу в жизни. Он ненавидел это.
С детства Тоби красиво одевался, главным образом потому, что так одевались дети в его школе, а он хотел быть таким же, как они. Он не гнушался донашивать дорогие вещи после своих кузенов — темно-синие блейзеры, штаны цвета хаки и рубашки поло пастельных тонов. Считалось, что мальчик из хорошего квартала Нового Орлеана должен одеваться именно так. Тоби открыл для себя это правило и ревностно ему следовал. Он старался говорить так же, как богатые мальчики, и постепенно вытеснил из своей речи характерный акцент бедности и тягот, который всегда слышался в колких насмешках отца, в его унизительных жалобах и грубых угрозах. Что касается матери, ее речь была приятна и лишена какого-либо акцента. Тоби говорил как она, а не как остальные члены семьи.
Он читал «Официальный справочник старшеклассника», и не ради смеха, а ради помещенных там полезных советов. И он знал, как найти приличную кожаную сумку для учебников в магазине подержанных вещей.
Тоби ходил по чудесным зеленым улочкам от трамвайной линии Сент-Чарлз до своей иезуитской школы Святого Имени Иисуса. Глядя на новенькие, красиво покрашенные дома, он преисполнялся смутных и несбыточных мечтаний.
Окраинная Палмер-авеню была его любимой улицей, и ему казалось, что когда-нибудь он будет жить в белом двухэтажном доме на этой улице. Что когда-нибудь он узнает настоящее счастье.
Он рано познакомился с музыкой в консерватории при Университете Лойолы. Звуки лютни на концерте музыки эпохи Возрождения отвлекли его от жгучего желания сделаться священником.
Из мальчика, прислуживавшего в алтаре, Тоби превратился в старательного ученика, как только познакомился с доброй учительницей, согласившейся обучать его бесплатно. Он извлекал из инструмента такие чистые звуки, что она поражалась. Его пальцы двигались быстро, и впечатление от игры было очень сильным. Учительницу зачаровывали прекрасные мелодии, подобранные им на слух, и те песни, о которых я упоминал раньше, которые Тоби никогда не забывал. Ему казалось, что бабушки подпевают ему, когда он играет. Он мысленно посвящал им свою игру. Он очень ловко играл на лютне популярные песни, придавая им совершенно новое звучание и создавая иллюзию, будто они и должны звучать именно так.
Как-то один из учителей принес ему записи популярного певца Роя Орбисона, и Тоби стал исполнять самые медленные композиции, придавая им с помощью лютни ту проникновенность, какой певец добивался своим голосом. Вскоре он знал все баллады, когда-либо записанные Орбисоном.
Переигрывая популярную музыку в своей особой манере, он изучал классическую композицию на примере каждой эстрадной песни. Он научился запросто переходить от стиля к стилю, выражая то заразительную и неукротимую красоту Вивальди, то скорбные и нежные страдания Орбисона.
Тоби был постоянно занят — тут и уроки музыки, и необходимость выполнять требования школьной программы иезуитов. Поэтому ему не составляло труда держаться на расстоянии от знакомых мальчиков и девочек из богатых семей. Многие из них ему нравились, но он никогда не приглашал их в свою запущенную квартиру с вечно пьяными родителями, каждый из которых мог безнадежно унизить его.
Он был утонченным ребенком, а потом стал утонченным убийцей. Но на самом деле он рос в страхе и хранил множество тайн. Этому ребенку постоянно угрожало подлое насилие.
Позже, став настоящим убийцей, он упивался опасностью и с изумлением вспоминал сериалы, которые когда-то так сильно любил. Он думал, что теперь его жизнь озарена дурной славой куда сильнее, чем все то, что когда-либо показывали на экране. Он не признавался в этом самому себе, но гордился своей особенной приверженностью ко злу. Скорей всего, в нем звучала песня отчаяния, однако под отчаянием скрывалось тщательно отполированное тщеславие.
Помимо страстной тяги к выслеживанию он обладал одним очень ценным свойством, отделявшей его от убийц низшего ранга. Оно заключалось в следующем: ему было безразлично, выживет он или умрет. Тоби не верил в ад, потому что не верил в небеса. Он не верил в дьявола, потому что не верил в бога. Он помнил пламенную и гипнотическую веру своей юности, он уважал ее гораздо больше, чем можно было предположить, но она не согревала его душу.
Повторюсь, с раннего детства он хотел стать священником, и никакие жизненные трудности не могли отвратить его от этой мечты. Даже играя на лютне, он молился, чтобы извлечь из нее прекрасную музыку, и подбирал новые мелодии для любимых молитв.
Теперь уже неважно, что когда-то у него было желание стать святым. В детстве Тоби хотел изучать историю церкви, и в особенности его зачаровывало все, что касалось жизни Фомы Аквинского. Учителя постоянно упоминали это имя, а однажды священник-иезуит из ближайшего университета выступил перед выпускным классом и рассказал о святом Фоме так, что его слова навечно запечатлелись в памяти Тоби.
Великому теологу Фоме в последние годы жизни было видение, вынудившее его восстать против своего раннего труда — великой «Summa Theologica».
«Это все солома», — отвечал святой тем, кто тщетно умолял его продолжить труд.
Об этой истории Тоби размышлял едва ли не каждый день, когда оказался под моим неусыпным оком. Но он не знал, правда это или красивая выдумка. Многое из того, что рассказывали о святом, не соответствовало истине. Но это никогда не имело значения.
В последующие годы, уже став безжалостным профессионалом, Тоби порой уставал от игры на лютне и записывал свои мысли обо всем, что сохранилось в его памяти, что было важным для него. Он подумывал о книге, способной потрясти мир: «Дневник убийцы». Разумеется, он понимал, что подобные мемуары писали многие, но эти многие не были Тоби О'Даром, который читал книжки по теологии между убийствами банкиров из Женевы и Цю