Со странной отрешенностью я размышлял над вопросом, который задавал Малхии, но не получил ответа: «Могу ли я умереть в этом времени? Возможно ли такое?» Но я не стал звать его.
Падая все ниже под градом ударов, пока кожаные башмаки пинали меня по ребрам и по животу, пока дыхание и зрение покидали меня, пока боль пронизывала мою голову и мои конечности, я молился: «Милостивый Боже, прости меня за то, что я отдалился от Тебя».
16ОГРОМНЫЙ МИР И ВРЕМЯ
Спать. Снова слышать это пение, похожее на звон вибрирующего гонга. Но звук ускользал по мере того, как я приходил в себя. Звезды исчезали, бескрайняя чернота небосклона выцветала.
Я медленно открыл глаза.
У меня ничего не болело.
Я лежал на кровати с пологом в гостинице «Миссион-инн». В знакомой обстановке, среди знакомых предметов.
Один долгий миг я рассматривал пестрый шелковый полог, а затем понял, заставил себя понять, что я снова в своем собственном времени и у меня ничего не болит.
Я медленно сел.
— Малхия! — позвал я.
Нет ответа.
— Малхия, где ты?
Тишина.
Я чувствовал, что во мне вот-вот что-то лопнет, и это меня пугало. Я еще раз прошептал его имя, почти не ожидая ответа.
Кое-что я знал наверняка. Я знал, что Меир, Флурия, Эли, Роза, Годуин и граф благополучно покинули Норвич. В этом я был уверен. Где-то в глубине моего помраченного сознания осталась картинка: повозка, окруженная солдатами, благополучно катится по дороге, ведущей в Лондон.
Эта картинка была столь же реальной, как предметы в комнате, а комната, безусловно, была вполне реальной и материальной.
Я оглядел себя и увидел, что я порядком измят.
Однако на мне была моя собственная одежда: куртка защитного цвета, такие же штаны, белая рубашка, расстегнутая на груди. Самая обычная одежда.
Я сунул руку в карман и обнаружил там свои документы. Не на имя Тоби О'Дара, разумеется, а на то имя, каким я пользовался, отправляясь куда-либо без маскировки.
Я сунул водительские права обратно в карман, встал с кровати, прошел в ванную и уставился в зеркало. Никаких синяков, никаких отметин.
Тем не менее мне показалось, что впервые за долгие годы я вижу в зеркале собственное лицо. Я видел Тоби О'Дара, двадцати восьми лет от роду, и он глядел на меня в ответ.
Почему я решил, что должны остаться синяки и шрамы?
Я не мог поверить, что до сих пор жив. У входа в собор я пережил то, что представлялось мне смертью, и я заслужил такую смерть.
И если бы этот мир не казался таким же живым, как тот, я решил бы, что это сон.
Я в задумчивости прошелся по комнате. Посмотрел на свой кожаный рюкзак и понял, что он очень похож на тот мешок, с которым я путешествовал по тринадцатому столетию. Компьютер тоже стоял на месте — лэптоп, которым я пользовался только для личных дел.
Как эти вещи попали сюда? Как я сам здесь оказался? Компьютер, лэптоп «Макинтош», был открыт и подключен к сети, словно я недавно сидел за ним.
Мне впервые пришло в голову, что все случившееся могло быть сном, игрой воображения. Загвоздка лишь в том, что я не мог сам этого придумать. Я не смог бы вообразить Флурию, или Годуина, или старого еврея Эли, в решающий момент переломившего ход процесса в свою пользу.
Я открыл дверь и вышел на вымощенную плитками веранду. Синело ясное небо, солнце припекало, и после грязных снеговых туч, которые я созерцал последние несколько недель, это было блаженное ощущение.
Я присел за чугунный стол, и меня овеял легкий ветерок, спасавший от чрезмерной жары — знакомая прохлада, вечно витающая в воздухе южной Калифорнии.
Я положил локти на стол, склонил голову и уронил ее на руки. И заплакал. Я плакал горько, всхлипывая и рыдая.
Я чувствовал такую ужасную боль, что не мог описать ее даже самому себе.
Мимо меня проходили люди, но мне было безразлично, что они видят и что думают. В какой-то миг ко мне подошла незнакомая женщина и положила руку мне на плечо.
— Могу я вам чем-то помочь? — шепотом спросила она.
— Нет, — ответил я. — Никто не может. Все кончено.
Я поблагодарил ее, пожал ее руку и сказал, что она очень добра. Женщина улыбнулась, кивнула и ушла вместе с группой других туристов. Они спустились по ступеням ротонды и исчезли из виду.
Я сунул руку в карман, нашел в бумажнике парковочный талон и зашагал по лестнице вниз. Прошел через фойе и под аркой кампанарио, отдал талон парковщику вместе с двадцатидолларовой купюрой, а потом замер, потрясенный, словно никогда не видел этого раньше: кампанарио с многочисленными колоколами, цветущие циннии вдоль парковых дорожек, высоченные стройные пальмы, возносящиеся вверх, в безупречно голубые небеса.
Парковщик подошел ко мне.
— У вас все в порядке, сэр? — спросил он.
Я осознал, что до сих пор плачу. Тогда я вынул из кармана льняной платок и высморкался.
— Да, все в порядке, — ответил я. — Просто я недавно потерял нескольких близких друзей. Но я их не заслуживал.
Он не знал, что ответить.
Я сел за руль и на пределе разрешенной скорости поехал в сторону Сан-Хуан-Капистрано.
Все случившееся широкой лентой разворачивалось перед моим мысленным взором, и я не видел ни встречных холмов, ни шоссе, ни знаков. Всей душой я оставался в прошлом, а в настоящем вел машину, положившись на рефлексы.
Я добрался до миссии, безнадежно огляделся по сторонам и в очередной раз позвал шепотом:
— Малхия!
Ответа не было, как не было и никого, кто хотя бы отдаленно напоминал серафима. Как обычно, семейства прогуливались между цветочными клумбами.
Я сразу же направился к Серра-Чапел.
По счастью, народу в церкви оказалось мало. Все немногочисленные прихожане молились.
Я прошел по проходу, не сводя глаз с табернакля слева, залитого священным светом. Мне отчаянно хотелось ничком упасть на пол церкви, раскинуть руки и молиться. Но я понимал: если сделать так, ко мне сейчас же кто-нибудь подойдет.
Я решился лишь опуститься на колени у передней скамьи и произнести ту молитву, какую я повторял, когда меня терзала толпа.
— Господь, — сказал я. — Я не знаю, что это было, сон или реальность. Я знаю одно: теперь я Твой. Я не хочу быть нигде, только с Тобой.
Потом я сел на скамью и целый час тихо плакал. Я не шумел, чтобы не тревожить других прихожан. Когда кто-нибудь приближался, я опускал голову и закрывал глаза, и люди проходили мимо, чтобы помолиться или поставить свечку.
Я посмотрел на табернакль, мое сознание прояснилось, и множество мыслей пришло мне в голову.
Самой душераздирающей была мысль о том, что я один на свете. Все, кого я знал и любил, отделены от меня непреодолимым расстоянием.
Я никогда больше не увижу Годуина и Розу. Я никогда больше не увижу Флурию и Меира. Я понимал это.
Еще я понимал, что никого, кроме этих людей, я не знал и не любил в своей жизни. И я больше никогда не увижу их. Они ушли от меня, они отделены от меня веками, я ничего не могу с этим поделать. Теперь меня мучил вопрос: увижу я ли когда-нибудь Малхию?
Не знаю, долго ли я просидел там.
В какой-то момент я осознал, что наступает вечер.
Я обращался к Господу и сокрушался обо всем зле, какое я совершил. Может быть, это ангелы создали иллюзию, чтобы показать мне мои грехи, или же я действительно побывал в Норвиче и Париже — так или иначе, но я не заслуживал проявленного милосердия.
Наконец, я вышел из церкви и поехал обратно к гостинице «Миссион-инн».
Уже стемнело, поскольку весенние сумерки сгущались быстро. Я вошел в люкс «Амистад» и сел за компьютер.
Мне не составило труда отыскать фотографии Норвича, изображения замка и собора. Замок совсем не походил на ту древнюю нормандскую постройку, которую я видел. Что касается собора, он очень разросся со времени моего посещения.
Я набрал в строке поиска «евреи Норвича» и со смутным ужасом прочитал целиком жуткую историю мученичества маленького святого Уильяма.
Неожиданно для себя я дрожащими руками набрал имя Меира из Норвича. К моему изумлению, ему был посвящен не один сайт. Меир, поэт из Норвича, существовал на самом деле.
Я откинулся на спинку стула, потрясенный, и довольно долго не мог прийти в себя. Затем прочитал коротенькие заметки о том, что Меир известен благодаря манускрипту с собранием стихов на иврите, подписанному его именем. Этот манускрипт хранится в музее Ватикана.
Затем я набирал множество разных имен, но так и не нашел решительно ничего, ни единого подтверждения истории, в которой сам принял участие. Никаких упоминаний о волнениях из-за еще одного страшного обвинения в адрес евреев.
Однако история евреев средневековой Англии внезапно завершилась в 1290 году, когда все иудеи были изгнаны с острова.
Я снова откинулся на спинку стула.
Мои поиски закончились — я точно выяснил, что случай с маленьким святым Уильямом был первым случаем приписанного евреям ритуального убийства. С этим кровавым наветом они сталкивались снова и снова на протяжении Средних веков и позже. Англия стала первой страной, откуда изгнали евреев. До того случались изгнания из городов или с каких-то территорий, но первой страной была Англия.
Остальное я помнил. Несколько веков спустя евреям разрешил вернуться в Англию Оливер Кромвель. Он верил, что скоро настанет конец света и обращение евреев должно сыграть в этом свою роль.
Я оторвался от компьютера со слезящимися глазами, упал на кровать и проспал несколько часов.
Проснулся я очень рано. Будильник рядом с кроватью показывал три часа ночи. Значит, в Нью-Йорке сейчас шесть утра и Хороший Парень у себя в кабинете.
Я взял сотовый, убедился, что он с заранее оплаченной карточкой, такой я использую постоянно, и набрал номер шефа.
Услышал его голос и сказал:
— Знаете, я больше никого не буду убивать. И никому не причиню никакого вреда, если это возможно. Я больше не ваш снайпер со шприцем. Все кончено.