иво осознал: его первоначальный план рухнул. Если бы он убил Вильяма, как оскорбленный муж, то, вероятно, не смог бы женить Обри на Элис. Таким образом, смерть Вильяма от его руки становилась нежелательной.
Поручить это банде разбойников, подобных тем, что убили братьев Элизабет? Не подойдет. Вильям имел общительный характер и, отправляясь на охоту, приглашал с собой всех своих соседей. Удар ножом в городе был бы гораздо лучше. Моджер знал, Вильям частенько захаживал в городе к некоторым шлюхам. Беда была в том, что, вероятно, никто из горожан на это не решится, даже шлюхи или люди их окружения. Все они любили Вильяма.
Эти мысли крутились в голове Моджера, когда он поздоровался с Вильямом. Элизабет объяснила свой приезд желанием увидеть Элис. Вильям судорожно вздохнул и наконец выговорил с трудом:
– Она в замке. Проводить вас?
– Пусть идет одна, – сказал Моджер. – Она знает дорогу, а я хотел бы сказать вам несколько слов об Элис.
Он наблюдал, как нерешительно Вильям сделал шаг вперед, и понял, этот человек горит желанием снять Элизабет с лошади, но боится, что, прикоснувшись к ней, сделает нечто, способное выдать его с головой. Моджер наклонился, якобы поправить стремя, дав Вильяму возможность действовать. Может быть, глупца так опьянит прикосновение к этой дряни, что он уступит на этот раз настойчивости Моджера.
Не подозревая о намерениях Моджера, Вильям действовал решительно, увидев соседа занятого стременем. Одним быстрым движением он снял Элизабет с лошади с противоположной от Моджера стороны. Их глаза с Элизабет встретились, и она медленно пошла в дом. Вильям повел ее лошадь к конюшне, не желая, чтобы Моджер видел пот, бусинками выступивший на лбу, несмотря на пасмурный и холодный день. Когда Моджер спешился и последовал за ним, Вильям уже обрел дар речи.
– Извините, что вам самому приходится вести лошадь, – сказал Вильям. – Конюхи заняты моими боевыми лошадьми. Я изучал их бег, намереваясь подобрать одну для Раймонда – молодого рыцаря, служащего у меня; вы, наверное, помните: его прислал король, для уэльского дела.
Моджер хотел было сказать, что помнит Раймонда и тот произвел на него неприятное впечатление, но вместо этого спросил:
– Какого уэльского дела?
– Вы же сами рассказывали мне о попытке Дэвида отвертеться от договора с королем, – ответил Вильям.
– Это так, но какое отношение к этому имеют лошади для Раймонда?
– Разве вы не слышали, Груффид, сын Ллевелина, умер?
– Нет, не слышал! – воскликнул Моджер. – И все же я не понимаю… о нет, понимаю. Груффид мертв, у Генриха нет никого, кто мог бы ради власти над Уэльсом начать там гражданскую войну, поэтому Дэвид решил будто разрыв договора ему ничем не грозит. Это уже привело к войне?
– Пока нет, но король почти уверен, что приведет. Поэтому он предупредил моего сюзерена, а Рич… граф (очень учтиво с его стороны) предупредил меня. Поэтому набор рекрутов, хотя и не объявлен, но будут очень скоро.
– Генрих поднимет все королевство? – спросил Моджер.
– Не думаю, – осторожно ответил Вильям (он не хотел выкладывать то, что ему было известно о беспорядках в Шотландии, поскольку считал себя недостаточно осведомленным в этом вопросе) и добавил: – Полагаю, нет нужды в большой армии для подавления диких выходок этого выскочки, но меня, несомненно, призовут, так как Генрих обязательно призовет своего брата.
Известие привело Моджера в ярость, и это несколько удивило Вильяма. Он связал этот гнев с желанием Моджера поговорить об Элис. Но, поручив лошадь Элизабет мальчику и взглянув на Моджера снова, он увидел на его лице широкую улыбку. Выходит предположение Вильяма было ошибочным. Действительно, ярость Моджера быстро улетучилась. Все его замыслы теперь решались как нельзя лучше. Нет ничего легче, чем распорядиться жизнью человека во время войны. Противник это сделает по праву. Если же противник не сможет, есть еще дюжина способов совершить убийство и возложить ответственность за него на другого.
К тому же Вильям говорил о необходимости подобрать вторую боевую лошадь. Очевидно, Раймонд тоже отправится в Уэльс. Моджер готов был расцеловать Вильяма за решение всех его проблем. Элис остается совершенно одна в Марлоу. Что может быть естественнее, чем близкий друг и сосед, принесший ей весть о смерти отца с предложением помощи и утешения?
Теперь Моджер понимал, почему де Боун отказался отпустить Обри домой. И, слава Богу, что отказался. Гораздо лучше, если сын приедет после уэльской акции, когда Элис еще будет оплакивать потерю отца и молодого рыцаря, приглянувшегося ей. Вне сомнений, предложи ей Обри в этот момент свою любовь, это будет встречено с благодарностью. Кроме того, не сложно будет следить за девушкой и не допускать ее контакта с сюзереном отца. Замечательно, что Элизабет захватила с собой в подарок материал! Это хорошее начало. Теперь можно поговорить о самой Элис.
– Возможно, меня тоже призовут, – заметил Моджер, вспомнив последние слова Вильяма. – Я рад, что предупрежден.
Вероятность подобного события была ничтожно малой. Поэтому по возвращении в Хьюэрли Моджер намеревался посадить своего секретаря за письмо к де Боуну, в котором он сам предложит свои услуги. То, что Обри находится у графа, вполне объясняет этот поступок. А поскольку Вильям и Моджер были много лет соседями и «друзьями», естественным будет выглядеть желание последнего отправиться вместе на поле брани. Впервые за много лет Моджер увидел свою цель достижимой.
Вильям не расслышал фальши в словах Моджера. Аббатство Хьюэрли редко отпускало рыцарей, служивших ему. Аббатство предпочитало платить откуп, возвращая его сторицей, как компенсацию от самих рыцарей. Однако Вильяму и в голову не приходило думать сейчас об отношении к этим вопросам аббатства. Его разум отказывался воспринимать все, кроме того, что Элизабет сейчас, наверное, наверху, на женской половине. Он соглашался со всем, что говорил Моджер, хотя едва ли понимал услышанное. С трудом выйдя из оцепенения, он удивился, почему ее сопровождает муж. Элис… Моджер что-то говорил об Элис.
– Вы хотели поговорить со мной об Элис? – спросил Вильям.
– Да. Честно говоря, мне не понравилось, как этот ваш новый рыцарь смотрел на нее. Он слишком молод, чтобы доверять ему…
– Я доверяю, – прервал Вильям, почувствовав вдруг желание защитить Раймонда. Вряд ли он отдавал себе отчет в том, что молодой человек нравился ему. – Впрочем, согласен с вами, ему лучше быть подальше, иначе его ждет сильное разочарование. Я отослал его в Бикс обучать рекрутов, которых набираю.
– Не было бы никаких затруднений, – продолжил Моджер, – будь Элис уже помолвлена. Она девушка честная и сможет отвадить любого, если мысли ее будут заняты Обри.
На самом деле Моджер совсем не считал Элис честной девушкой. Мысленно называя ее своенравной сучкой, он был, однако, достаточно умен, чтобы не дать повода отцу, обожавшему свою дочь, заподозрить его в чем-либо.
– Но она так не думает, Моджер, – заметил Вильям. – Знаю, вы считаете меня слабаком, не способным заставить дочь подчиниться. Может, так оно и есть, но ничего не могу поделать. Скажу откровенно: Мэри была хорошей женой, и все же я был несчастен, потому что любил… – Вильям вдруг запнулся и покраснел. Он чуть было не сказал: «Любил другую женщину» ее же мужу. – Я не пожелал бы такого ни за что на свете ни своей дочери, ни Обри, которого тоже люблю.
– Но у вас нет возражений против Обри, не так ли? – уточнил Моджер.
– Вы прекрасно знаете, что нет. Обри хороший мальчик и, думаю, станет прекрасным человеком. Если бы Элис согласилась на этот брак, ничто не доставило бы мне большего удовлетворения, но ведь Элис жить с Обри, а не мне.
– Вы не будете возражать, если я сам поговорю с Элис? У меня есть кое-что для нее от Обри. – Моджер задумался, а затем сказал: – Какой я глупец! Обри прислал мне письмо, он хотел приехать, но не смог. Я не знал тогда, какое дело заваривается в Уэльсе, и почему де Боун не пожелал отпустить его. Обри просил меня передать несколько слов Элис. Я сразу не понял, но, раз он догадывался о войне… Да. Обри всегда был уверен, что обручится с Элис, вы же знаете.
– Нет, я этого не знал, – ответил Вильям.
Было бы чудовищно обречь Обри на то, от чего сам страдал все эти годы. Вильям попытался проанализировать чувства Обри к своей дочери и сравнить их с теми, которые испытывал по отношению к Элизабет, когда они были еще детьми. Он почти готов был поклясться, что не находил ничего похожего, но абсолютной уверенности не было. Вильям относил свою неуверенность на неспособность сосредоточиться. Ведь Элизабет была здесь. Элизабет… Вдруг ему пришло в голову: если Моджер будет занят с Элис разговором о сыне, то он и Элизабет смогут побыть наедине.
– Так могу я поговорить с Элис? Вы разрешите ей проехаться со мной верхом? Очень сложно передавать нежные послания при свидетелях. Кроме того…
– Да, разумеется, – сказал Вильям, у которого от волнения пересохло в горле. – Если Элис согласна, я не возражаю.
План Моджера был прекрасен и осуществился бы вполне, знай он чуть лучше характер своей жены и держи ее подальше от Элис. Девушка еще не полюбила Раймонда, хотя проявления сдерживаемых им чувств так или иначе доходили до нее и уже находили в ней отклик. Бесхитростное проявление страстных чувств от любого более или менее привлекательного молодого человека сразило бы ее. Рассказ о любви Обри устами Моджера не мог быть столь же эффективным, хотя, если Элис будет тронута его лживыми речами, она может согласиться на официальную помолвку.
Элизабет, понимавшая состояние Элис, была абсолютно уверена, ей и Обри не следует делать того, о чем они потом пожалеют. Она не знала, что именно предпримет Моджер, но была абсолютно уверена – Вильям не станет принуждать Элис к помолвке. Поэтому, ее задача – удостовериться тверда ли Элис в своем решении. Элизабет улыбнулась, когда приятно удивленная, но вместе с тем несколько озадаченная Элис вежливо поблагодарила ее за ткань.