– …Уверяю тебя, ты не прав по поводу арабской весны. Запад тут ни при чём. Ты же знаешь, экономический рост замедлился, диктаторство и клановость сильно на это повлияли, так ещё безработная молодёжь… – раздался сверху голос Люмьера; я увидел его приближающиеся ноги и отполз к центру стола.
– Опять решил со мной поспорить? Так же, как с индо-пакистанским конфликтом? – Гедеон подошёл ближе, обошёл стол и уселся на своё место. Нога на ногу в полуметре от меня. Я чуть не выронил пирожное.
– Здесь согласен, ты был прав. Но арабская весна…
– Ты собираешься сесть за перевод текста или хочешь опять потратить время на дискуссии? Нам бы ещё палестино-израильский конфликт обсудить, чтобы мы точно поругались.
– Этот перевод меня убивает. Почему мистер Усман задаёт такие скучные статьи?
– Чтобы тебя позлить.
Они засели за перевод, но большую часть выполнял Гедеон. Люмьер отвлекал его вопросами личного характера, да и в целом ему больше хотелось поговорить, чем тратить время на выполнение домашнего задания. Я так расстроился, что не взял с собой телефон, что прилёг на полу и чуть было не заснул, когда Люмьер задал очередной вопрос.
– Почему Готье при тебе аж дышать боится?
– Вымуштровал.
– Себя или его? Помнится, ты таким не был. – Люмьер опёрся на спинку стула и широко расставил ноги. Я отодвинулся от него, боясь, как бы он меня не задел. Будет сложно объяснить, почему я сижу под столом во время их разговора. Гедеон с меня шкуру сдерёт.
– Нам было по пять лет, за это время много чего изменилось, – пробубнил брат.
Он зачитал вслух текст на арабском. Я ни слова не понимал. Арабский казался мне пугающим языком. Я еле справлялся с латынью.
– Я помню, что ты однажды расплакался, когда я нечаянно сел на божью коровку.
– Я такого не помню. По-моему, ты выдумываешь. – Гедеон продолжил громче читать текст.
– «Люмьееер, ты сееел на бооожью коровку… ты убииил её», – жалобно произнёс Уолдин и рассмеялся.
– Сейчас ты вылетишь следом за Оскаром. Будешь дома сам переводить текст.
– Да что он в тебя вцепился, как клещ? В глаза твои прекрасные влюбился? – Люмьер положил ногу на ногу. Он вообще не мог усидеть на месте. Энергия из него так и била ключом. Я боялся, что с таким успехом он из чистого любопытства может задрать скатерть и поймать меня на месте преступления.
– Это ты меня сейчас виртуозно унизил или комплиментом одарил? – Гедеон отодвинул стул.
– Тебе решать. А ты с темы не соскакивай. Что у тебя с ним? – Люмьер придвинулся ближе, словно полицейский на допросе.
– Да ничего. Сейчас абсолютно ничего.
– А что-то было? Он почти все пары на тебя пялится.
– А ты, я смотрю, все пары пялишься на него? Лучше бы с таким рвением учёбой занялся. – Брат внезапно поднялся. Я чуть не вскрикнул от неожиданности. Послышался звон стаканов. Кажется, он принёс графин и наполнил стакан водой. Мне вдруг очень захотелось пить.
– На оценки не жалуюсь. Так что с Оскаром? Вы были только друзьями или что-то большее? – теперь поднялся и Люмьер.
– Только друзьями.
– А выглядит так, будто…
– Свои фантазии оставь при себе.
– Ладно… У меня в голове не укладывается. Он же предатель! И его отец тот ещё сукин сын.
– Я не хочу обсуждать Оскара за его спиной.
– Без проблем. Сейчас я ему выскажу всё, что я о нём думаю. – То ли в шутку, то ли серьёзно, но Люмьер направился к выходу из столовой.
– Прекрати.
– Зайду с другой стороны. Оскар знает, что принц жив? – Люмьер развернулся.
Я просто поражался, как мне повезло спрятаться под столом. Надо было с самого начала до этого додуматься, тогда бы не пришлось замерзать на улице.
– …Да.
– Ты ему сказал?
– Нет!
– Так откуда он знает?
– Мистер Вотермил ему рассказал.
– И ты терпел Оскара в своём окружении… Как ты мог с ним дружить? Он опасен.
– Я знаю… Я просто думал, что он не такой, как его отец.
– Говоришь, что изменился, но остался таким же наивным. – Люмьер подошёл ближе к Гедеону. Вновь послышался звон стаканов.
– Я надеялся на то, что Оскар не знает всей правды.
– Надежда в нашей ситуации бессмысленна. Когда ты планируешь рассказать принцу правду?
– А нужна ли ему эта правда? Он живёт обычной жизнью подростка, – проговорил Гедеон.
– Но он не обычный подросток.
Неужели я узнаю о том, кто этот принц! Разнервничавшись, я зажал рот рукой, боясь, что выдыхаю слишком громко.
– Я просто хочу его защитить, – выдохнул брат.
– Гедеон, он тебе не родной. Он наш принц. Наши семьи несколько веков защищают императорскую семью. У тебя нет права врать ему, прикрываясь братскими чувствами.
– Может, мы ошибаемся? Вдруг последнего принца Бёрко не спасли?
– Не неси чепухи… Я понимаю, что за все эти годы ты свыкся с мыслью, что вы семья… Но ты должен принять этот факт. Готье – не твой брат.
XXX
Я сидел не шелохнувшись. В какой-то момент осознал, что не дышу, словно время остановилось. Казалось, что вот сейчас Гедеон поднимет длинный край скатерти, посмотрит на меня холодным надменным взглядом и насмешливо произнесёт: «Ну что, поверил?» Как же я желал этого. Пусть он поднимет меня на смех, пусть глумится, ведь я, наивный, принял за чистую монету их небольшой спектакль. Нет, я бы даже не обиделся. Уж лучше так, чем продолжать сидеть под столом, пытаясь принять жестокую реальность.
Я будто бы очутился в эмоциональном коконе. Такое уже происходило, когда хоронили маму. От нахлынувших эмоций я упустил пару брошенных Люмьером фраз. Гедеон при этом многозначительно молчал. Мне хотелось подняться, перевернуть стол и обвинить брата в том, что он легко поддался на провокации Люмьера. Впервые я столкнулся с неуверенным Гедеоном. Это было совсем не в его стиле. Брат всегда казался твёрдым как камень, но сейчас он с лёгкостью сдался. Неужели всё сказанное – правда?..
Время шло, Гедеон и Люмьер вернулись к обсуждению домашнего задания, и уже никто из них точно не собирался обернуть всё в шутку. Я, как глупец, продолжал надеяться, что вот сейчас раздастся смех и кто-то выкрикнет: «Это розыгрыш, скрытая камера, вас снимают». Господи, да что угодно, лишь бы опровергнуть пугающее: «Готье – не твой брат».
Гедеон – не старший брат. Габриэлла мне не сестра. Отец неродной. Мама…
Я зажмурился, подобрал колени и уткнулся в них носом.
«Дыши, успокойся!» – вновь и вновь повторял я как мантру, но успокоения не находил. Меньше всего мне хотелось всхлипнуть и раскрыть себя. Если раньше я боялся рассерженного Гедеона, то теперь не хотел смотреть ему в глаза. По коже побежали мурашки. Меня охватило ни с чем не сравнимое чувство тревоги.
Я – последний принц Бёрко. Звучало настолько нелепо, что я отказывался в это верить. Может, они сами не знали всей правды. Голос Гедеона звучал нерешительно, в то время как Люмьер был уверен в своих словах. Что, если Люмьер ошибается? Последователи Бёрко всегда славились своим упрямством и фанатичностью.
Я многое знал об императорской семье благодаря урокам истории. И теперь Люмьер утверждает, что тот самый последний наследник – я?! Это уже ни в какие ворота. Я вдруг осознал, что очень зол на них. Нет, я был не просто зол, я был в гневе! Они заняты переводом с арабского, безобидным делом, в то время как я понимаю, что вся моя прежняя жизнь оказалась ложью. Это несправедливо. Я точно всего этого не заслуживал. Я не заслуживал смерти матери, холодного отношения брата, завышенных требований отца и уж точно не заслуживал того, что вот уже шестнадцать лет жил во лжи.
Я отказывался верить им, но мысль об убитой семье, как чёрный прожорливый червь, поселилась в голове. Зарони в человеке сомнение, и при подходящих условиях оно будет расти в геометрической прогрессии. Я боялся дать своим сомнениям возможность взять надо мной верх.
Люмьер положил ногу на ногу, но я был так ошеломлён и встревожен, что даже не сразу обратил на это внимание. Моя рациональная часть взывала к тому, чтобы взять себя в руки и отодвинуться, пока Уолдин не задел меня, другая, паникующая часть, не способная связать сейчас и двух слов, орущая глубоко в сознании: «Это неправда!» – позволяла мне наблюдать, как ступня гостя покоится в пяти сантиметрах от моего плеча. Прямо над головой внезапно зазвонил смартфон. Гедеон поднялся, потянулся к телефону и выключил звук.
– Дай угадаю, опять Оскар? – усмехнулся Люмьер. Гедеон тяжело вздохнул.
– Ты ясно дал понять, что не хочешь общения. Чего он продолжает?
– Говорит, не успокоится, пока я не объясню причину разрыва, – с раздражением бросил брат.
– А чего там объяснять? Он из семьи Вотермил, по ним психушка плачет.
– Я знаю, что ты его не жалуешь, но, повторюсь, я не люблю оскорблять людей, тем более за их спинами.
– Гедеон, я не оскорбляю. – Люмьер отодвинулся. – Я говорю чистую правду. Не строй из себя обиженку. Тебе не идёт. В глубине души ты со мной согласен. Ну и почему вы поссорились?
– Я не буду с тобой этим делиться.
– Ладно, так уж и быть, я не воспользуюсь этой информацией против него.
– Тоже мне одолжение, – прыснул брат. – Нет.
– Там что-то очень личное?
– Нет.
– Он признался тебе в чувствах? – Люмьер барабанил пальцами по столу. Это начало раздражать даже меня, боюсь представить, как это бесило Гедеона.
– Иди к чёрту.
– Поцеловал?!
– У тебя нет ни капли чувства самосохранения, верно?
– Ага. Иначе я бы преспокойно доучивался в Пажеском корпусе. Давай я тебе историю, а ты мне.
– Мы не на рынке, не торгуйся со мной.
– У меня очень интересная история.
Затем он процитировал незнакомые мне строчки:
«Что хочешь делай; лишь сумей
Меня занять повеселей»[9].
– Мне не интересно.
– История касается Готье.
Да оставьте вы меня в покое! Я чуть было не ударил Люмьера по ноге.