Когда хормейстер спросил у мальчиков, как их зовут, ответил только один.
– Я Махье, – произнес старший.
Монах взглянул на младшего ребенка.
– А как зовут его?
Vlček ничего не ответил, только смотрел на хормейстера своим пронзительным, тревожным взглядом разноцветных глаз.
– Он… он еще не называл мне своего имени, – сказал Махье. Глаза Vlček потеплели, и по его лицу пробежала тень улыбки.
– Это дитя умеет говорить?
Мальчики переглянулись.
– Да, – сказал Махье. – На языке деревьев, птиц и лесных тварей.
– Но говорит ли он на языке Человека?
Махье не ответил.
– Тогда будем звать его Себастьяном, – постановил хормейстер. – Это наш покровитель, святой, исцеливший немую Зою Римскую. Возможно, такое же чудо произойдет и с этим ребенком.
Vlček оскалился.
Позднее в тот же вечер, когда монах привел мальчиков в их новое жилище, Махье повернулся и прошептал в темноте мальчику-волчонку:
– Говори, друг, – сказал он. – Ты понимаешь мои слова, и я слышал, как ты пользуешься своим голосом. Почему ты отказываешься отвечать по-хорошему?
Прошло много времени, прежде чем Vlček ответил. Поначалу он сморщил губы и свернул язык, как будто молча перекатывал во рту звуки, слоги, ноты и имена.
– Мое имя не Себастьян. И пока они не окликнут меня по имени и не позовут домой, я не буду им отвечать.
Махье помолчал.
– Но каково твое имя?
Последовавшая тишина была пропитана болью.
– У меня нет имени.
– Тогда как кто-то может позвать тебя домой?
Мальчик долго не отвечал.
– Никто не дал мне дома.
– Тебя привели сюда волчьи тропы, – сказал Махье. – Если монастырь не твой дом, а Себастьян не твое имя, тогда где твой дом и каково твое имя?
– Волчьи тропы, – пробормотал Vlček. – Мой дом и мое имя находятся в самом конце этих троп. А здесь еще не конец.
Махье был озадачен.
– Что такое конец?
Мальчик не отвечал так долго, что Махье решил, что он уснул. Затем он произнес таким низким голосом, как будто это говорил вовсе не Vlček.
– Не знаю, – пробормотал он. – Не знаю.
Подменыш
– Вы ничего не слышали о моей сестре? – спросила я у графа на следующее утро за завтраком.
Он пил кофе и внезапно закашлялся, его лицо стало пурпурно-красным, а он все кашлял и кашлял.
– Горячо, – с трудом вздохнул он, поставив чашку на блюдце. – Обжег язык.
Я подождала, пока пройдет его приступ.
– Я отправила Кете весточку сразу по приезде сюда. Интересно, ответила она мне или нет.
Граф помешивал кофе ложечкой, хотя он пил его черным, без сливок и сахара.
– По крайней мере, мне об этом ничего не известно, дорогая.
Он избегал смотреть мне в глаза. В отличие от жены у графа на лице отражалось каждое движение души, каждая мысль, каждое чувство. Он был открытым, и, несмотря на его косые взгляды, я была больше склонна верить ему, а не его супруге.
Особенно учитывая то, что прежде она уже крала мои письма.
– Как часто вы здесь получаете почту? – спросила я. – Может быть, я схожу в Новый Сновин и посмотрю, не было ли писем из Вены?
Граф упрямо смотрел в свой кофе.
– Я спрошу у супруги.
Я изучающе посмотрела на него.
– Вы – владелец поместья, ваше сиятельство, – напомнила я. – Я уверена, что вам не обязательно спрашивать у нее разрешения.
Он рассмеялся, безрадостно, нервно.
– Вы это поймете, когда выйдете замуж, фройляйн: муж располагает гораздо меньшей властью, чем вы думаете.
– Есть ли что-то предосудительное в том, что я пишу своей сестре? – спросила я.
– Нет, нет, конечно, нет! – поспешно воскликнул он и сделала глоток кофе. – Ах, похоже, стоит добавить немного сливок. – Граф поднялся со стула и пошел к буфету.
Я прищурилась.
– Есть ли какая-то причина, по которой вы не хотите, чтобы мы с ней переписывались?
Молочник звякнул, граф пролил сливки, забрызгав все вокруг белыми капельками.
– Чертовы сливки!
Я поднялась на ноги.
– С вами все в порядке, ваше сиятельство? – Его беспокойство было подозрительным, и я шла по следу, как гончая на запах. Несмотря на крайнюю усталость, я спала мало и плохо, и мысли сбивались в моей голове, как сливки в сливочное масло. С тех пор, как я прибыла в Сновин, одно откровение следовало за другим, одно разочарование за другим, и как только отвлекающие факторы закончились, я начала задавать вопросы.
Если я была мостом между мирами… то чем был Йозеф?
– Да, да, я в порядке, – сказал он, отмахиваясь от меня. – Я вызову Нину, и она уберет это безобразие.
Я вспомнила перевернутый мир, который увидела в водах озера Лорелеи. Во время нашего бешеного бегства из Вены супруги Прохазка заверили нас в том, что их друзья и соратники позаботятся о Кете и Франсуа, но о подробностях я не спрашивала. На самом деле со времени приезда в Сновин я задала удивительно мало вопросов и получила еще меньше ответов. Их интерес ко мне был очевиден – я была Королевой гоблинов, – но их озабоченность моим братом и полнейшее равнодушие к Кете и Франсуа оставались за гранью моего понимания.
Почему Йозеф, а не Кете и Франсуа? Может, моему брату просто не повезло оказаться рядом со мной в ночь, когда супруги Прохазка опоили нас и украли? Их доброта по отношению к нам была искренней, но они почему-то никак не хотели принять нашу озабоченность безопасностью моей сестры и нашего друга. Где они были? Почему я чувствовала, что граф и графиня делают все, что в их силах, чтобы отбить у меня желание поддерживать с ними связь?
– Нину звать не обязательно, – сказала я, подошла к графу и промокнула сливки салфеткой. – Или Кете, я полагаю.
Он нахмурился.
– Прошу прощения?
Я оставила салфетку и посмотрела ему прямо в глаза. Это был первый раз, когда мы смотрели так друг на друга с тех пор, как приехали в Сновин, и я разглядела в глубинах блестящих глаз страх и трепет. Он явно чего-то боялся и выглядел как заяц за несколько мгновений до того, как его схватит ястреб. Но кто был ястребом? Я или его супруга?
– Ваше сиятельство, – мягко сказала я. – Скажите мне, что происходит? Со мной. С Охотой. С моими братом и сестрой.
Он сглотнул. Заячьи глаза бегали туда-сюда в поисках выхода, лазейки. Я подумала о хихикающем незнакомце, которого встретила в лабиринте его дома в Вене, розовощеком мужчине в маске-черепе. Даже тогда я его не боялась. Он был слишком веселым, слишком добродушным, слишком легкомысленным, чтобы представлять угрозу. Он был летним штормом, ревом и ветром, а его супруга, красивая и смертельно опасная, была ударом молнии. Я боялась ее.
– Я… я не могу, – наконец, вымолвил он.
– Не можете? Или не хотите?
Граф покачал головой.
– И то, и другое.
– Почему?
Его взгляд скользнул в направлении коридора и комнат наверху. Судя по всему, ястребом все же была графиня.
– Потому что, – прошептал он, – это не мое место.
Долго накапливаемое раздражение вылилось наружу.
– Сновин – ваш. Озеро Лорелеи – ваше. Это зловещее родовое гнездо настолько же ваше, насколько и вашей жены. Имейте смелость и требуйте то, что принадлежит вам по праву.
Граф снова покачал головой.
– Вы не понимаете, – сдавленным голосом произнес он. – Я боюсь ей перечить.
Я подумала об исполненных нежности жестах супругов Прохазка, о любовном поддразнивании и уютной легкости, с которой они общались друг с другом. С какой гордостью граф смотрел на свою жену, и как по-девичьи вспыхивала она под влиянием его очарования. Его страх казался странным и неуместным.
Затем я вспомнила, с какой неохотой он говорил о теневых тропах в зеркалах. Как он подарил мне свой компас против воли графини. Я внезапно осознала, что он не просто отдал мне свой единственный талисман, защищающий от Дикой Охоты, но и частичку независимости от жены. С этим компасом мне и без защиты графини можно было не бояться дьявольского войска.
«В моей родословной заключена Древняя защита. Из-за того, что сделала моя праматерь, когда ушла».
– Ваше сиятельство, – медленно сказала я. – А что сделала первая Королева гоблинов, чтобы сбежать от Древних законов?
«Никто не является свободным и чистым. Только не с Древними законами».
– Это не моя история, и я не стану ее рассказывать, – прошептал граф.
– Тогда почему ваша супруга не расскажет мне?
Прошло много времени, прежде чем он ответил.
– Вы разве не слышали? – спросил он с горькой усмешкой. – Что истории дома Прохазки самые взрывоопасные из всех?
Развивать эту тему граф наотрез отказался.
Как бы сильно ни разочаровало меня его нежелание это обсуждать, еще больше я злилась на себя. Я чувствовала себя простофилей, над которой подшутили, которую обманули и обвели вокруг пальца трусливый мужчина и его жена-мошенница. Я оставила недоеденным завтрак, не заботясь о том, что это покажется грубым или безрассудным, и выскочила из малой столовой.
Мне хотелось пойти на озеро Лорелеи, окунуться в его сине-зеленые воды и поплыть к сестре, находящейся по ту сторону зеркального мира. Если до нее не дошли мои письма, то пусть дойдет мое тело. Я пройду по теневым тропам и выберусь из этой тюрьмы добрых намерений и порочных ожиданий. Что, если я – последняя Королева гоблинов? Что, если мое решение покинуть Подземный мир было напрасным? Я вернулась ровно туда, где находилась до того, как стала невестой Эрлькёнига: запертой в ловушке, подавленной, задушенной.
Погруженная в свои мысли, я затерялась в нутре Сновин-холла. Мне хотелось вернуться в свои покои, дождаться Йозефа, вместе с ним подумать о том, как нам выбраться из этой проклятой долины, но где-то не там свернула. Я оказалась в комнате, которую прежде никогда не видела, с огромными старинными напольными часами в углу и доспехами в дальнем конце.
Куранты стали отбивать время.
Гонг, гонг, гонг, гонг