Солнце горело у них под ногами.
В стороне остался поселок, жилье Андрюхи-первозванного, из трубы которого вился дымок, мимо проплыла пестрая и нарядная птица Шаманка, и сейчас Мишка смущенно сообразил, что эта гигантская мраморная двойная скала в оранжевых сполохах мхов совсем не похожа на глухарку, а вот скорее на какого-то зверя с лесом рогов за спиной, на белую подстреленную важенку… Мишка вспомнил ту важенку на ручье. Зря стрелял. Зачем стрелял? И хотя не он ее убил, а с тех пор что-то ныло под сердцем, как вспомнит тот случай.
А эта великая окровавленная важенка была прекрасна, что и говорить!
Мишке захотелось что-нибудь крикнуть, пропеть. Почему бабушка Катэ не научила его песне этой каменной важенки? Над ней разметнулась бирюза, под ней зеркалом раскинулось море, вспыхнули два солнца. И люди мимо летят, луча Кит, луча Полинка, илэ Мишка, а Лида вовсе на человека не похожа, волосы у нее выбились из-под шапки и мечутся черными крыльями. И Мишка с ними бежит-летит.
Всё молчит и всё поет. Как такое бывает?
Ираиндя туриндун
Хэиндегэр умипкаллу!
Ираиндя надан гарпалылнаду
Сэвдеелэй-дэ гуделэй!*
Теперь Мишке было ясно, что здесь и есть слияние семи лучей. Да их, лучей, было больше. Шварк-шварк! — коньки. Лезвия только постукивают на трещинках, наплывах. Трещины расходятся во все стороны. Древнее ледяное лицо в морщинах. Но в нем и что-то бесконечно юное.
Было холодно и жарко одновременно. Никто не мог остановиться, всех захватило это движение, понеслись, как запряженные олени. Но нет, они сейчас были абсолютно свободны. Уже не смеялись, не кричали, а молча с глубоким наслаждением мчались по синим зеркалам. То синим, то черным, то зеленым.
— Рыба! — гаркнул Кит, притормаживая и глядя под лед. — Ух бы я тебя!
Он погнался за крупным ленком. Тот, словно дразня, шел некоторое время близко ко льду и уводил Кита в сторону, а потом скрылся в глубине. Кит оглянулся, а девчонки уже впереди. Мишка его поджидает. Отвернувшись, они помочились и бросились вдогонку за девчонками.
Мишка дышал глубоко и уже точно знал, что перебежит на другой берег моря, а то и вообще до заповедного берега. Солнце и ледовая воля захватили его, опьянили.
Позади остались Харанцы, деревня с несколькими домами, крошечный островок Едор, залив Баян-Шунген, высокая скала мыса Будун, с которой за ними смотрел какой-то человек, рыбак или охотник. И уже потянулись пески, дюны в соснах залива Улан-Хушинский, окрашенные багровым солнцем. Как? Неужели наступал вечер?
Конькобежцы растянулись. Впереди — Полина с желтым шарфом, как комета. За нею — Лида с плещущими черными волосами. Дальше Мишка, четкий, собранный. А позади всех в отдалении Кит в расстегнутой милицейской куртке.
— Эй! — проорал Кит. — Олимпийские чемпионы, самое! Эй! Пора закусить!
Полинка обернулась.
— Доедем до Песчанки! — звонко крикнула она. — Миша, возьми у него рюкзак!
Мишка подъехал к Киту.
— Давай, ага.
Кит сдвинул вязаную шапку на затылок. Лицо у него было распаренным.
— Фу, самое… — Он тяжело дышал. — Сдурела толстая. Себя показывает.
Полинка не слышала. Мишка надел рюкзак. Они пересекли залив и приблизились к лесистому мысу Нюрганскому.
— Все, хватит! — снова прокричал Кит и свернул к берегу. — Еще назад трюхать, — говорил он, начиная с грохотом ломать льдины полосы торосов перед берегом.
— А зачем ты туда прешься? — спросила Полинка.
— Да где мы будем перекусывать? — огрызнулся Кит.
— Как где? Прямо здесь, на льду. Я туда не полезу!
Кит обернулся.
— Ну, самое, я хотел по-человечески, костер зажечь, посидеть.
— И так хорошо, — сказала Полина.
— Лида? — спросил Кит потише.
Та пожала плечами. Ей было все равно. Мишку Кит не стал спрашивать.
— Ну да, надо было, самое, раньше тормозить. Я же просил: ямщик, не гони лошадей. Вам хорошо без поклажи, а на мне, как на осле, мешок.
— Мешок у Миши, — заметила Полина.
— Ну а когда он его взял?! — возмущенно гаркнул Кит.
— Раньше надо было, ага, — смущенно согласился Мишка. — Назад я понесу.
— Ха, мы его опустошим! — ответил Кит.
— Ой, мальчики, хватит уже ворчать и морить нас голодом! — воскликнула Полина. — А то мы сейчас с Лидкой зарычим и завоем — все волки сбегутся.
— Их здесь нет, — возразил Кит.
— Зимой как раз и забегают, — ответила Лида. — Раньше бывало. Мама с папой рассказывали.
Кит развязал рюкзак и начал доставать бутерброды с мясом, конфеты, большой термос с китайскими цветами, железные кружки.
— А я думаю, чё у тебя там грохочет, — приговаривала Полина, разливая чай. — Ты, Сережка, молоток! А мы ничего не взяли, думали, так, немного пробежимся и домой. А вон куда усвистели!
— Здорово, — с улыбкой откликалась Лида, беря дымящуюся кружку.
— Да вы просто очумели, самое, — отвечал Кит, насупливаясь. — Понеслись, как пони загипнотизированные.
Все дружно засмеялись.
— Гы-гы, — передразнил их Кит. — Посмотрим, что запоете на обратном пути. Солнце вон уже зависло над Приморским. — С этими словами он указал на сиренево-синие горы хребта на материке. — Хорошо еще, горная не дует. А то бы враз опомнились. Мишка-то уже забыл все тут, а вы-то местные.
— Ой, Сережка, мы тоже запамятовали, — сказала розовощекая Полина, дурачась.
— Ну-ну. Городские. Иркутянки, самое, — проворчал Кит. — Да и ты, Миха, там же с ними. Один я местный островитянин, Робинзон К-крузо.
— На Робинзона скорее дядя Адам похож, — сказала Лида.
— А ты, выходит дело, Пятница! — воскликнула радостно Полина.
— Пятница у него Перламутровая, — возразил Кит. — Да, Миха? Чё молчишь?
— Мишка слушает да ест, — сказала Полина. — И правильно делает. Ему еще на тот берег.
— Ты не передумал? — спросила Лида, взглядывая на Мишку.
Тут звезды блеснули Мишке, и он спокойно ответил:
— Не-а.
На самом деле небо еще было густо-синим, на западе подкрашенным солнцем. Но уже мороз усиливался.
— А ведь мы назад не доберемся, — вдруг сказал Кит.
— Это почему же? — возмутилась Полина.
— Я веревками ноги стер, черт, — проговорил Кит, морщась. — И все, на коньки больше не встану, точка.
— Ну, надо постараться, — ответила Полина. — Ты, Лидка, как?
Та улыбнулась томно, расслабленно после чая и призналась, что сил у нее на обратную дорогу нет совсем.
— Хватит придуряться! Поехали! — прикрикнула Полина встревоженно. — Мы завтра должны улетать в город!
Но плечи у Лиды поникли, и она сказала, что не притворяется.
Кит хохотнул.
— Я чё говорил, самое? Вот цирк и начинается.
— Ты соберись, — пробовала Полина тормошить подругу, но как-то и у нее запал уже был не тот. — Каникулы-то заканчиваются. У нас директор лютует.
— Вот олухи царя горохового! — веселился Кит. — А ты, Миха?
— Ничего, помаленьку можно, — ответил Мишка.
— Это, видно, проклятие мыса Нюрганского, — сказал Кит. — Есть Бермуды, а у нас — вон, Нюрганский.
— Дурак ты, балаболка! — шикнула на него Полина, оглядываясь на солнце.
А великий шар багрового огня уже коснулся краем горных изломов. Льдины на торосах багровели тоже.
— Нет, я серьезно, — сказала Полина. — Что будем делать?
Выглядела она растерянной. А солнце уже начало свой спуск в горные темницы. Понемногу все стали зябнуть. Кит застегнул куртку. Полина взяла концы шарфа и замотала вокруг шеи. В обратный путь не трогались, на всех напала странная оторопь, апатия. Мишка тоже чувствовал, что здорово устал. А как они сюда скользили — не бежали, а летели, шурша лезвиями, и мелкая стружка со льда летела, как перья, во все стороны. Но смешно, уже не малые дети, а не смогли сообразить.
Кит посмотрел на половину солнечного диска.
Через мгновение он уменьшился.
Мишка тоже смотрел. И девочки. Все глядели, как исчезает за горами солнце, такое оглушительно яркое и живительное еще час назад, и уже, словно чуждое этой земле, скалам, темным деревьям, пескам, торосам, чернеющим ледяным зеркалам с алым подсветом.
И солнце скрылось, бесшумно и неотвратимо. Ребята посмотрели друг на друга, оглянулись на берег.
— Спички-то есть, ага, — сказал деловито Мишка.
— Ну, так айда, самое, — откликнулся Кит и, взяв рюкзак, достал свои ботинки, переобулся. — Только уж вам придется на цирлах.
— Постойте! — воскликнула Полина.
Голос ее прозвучал как-то странно, беспомощно среди льдов. Она указала рукой вперед.
— Надо уже туда, к Песчаной Бабе. Тут совсем немного, а?
Все молча смотрели через залив. Оттуда и наплывала ночь, растекалась по льдам, все захватывая.
— Тут же километра полтора, не больше, да? — спрашивала Полина.
Кит становиться на коньки наотрез отказался, сказал, что выйдет на дорогу, и с грохотом и звоном полез в торосы.
— Не Кит, а слон в посудной лавке! — крикнула ему вослед, не утерпев, Полина.
Кит только сопел и пробирался дальше, ломая льдины.
Остальные снова начали резать лезвиями черный лед: шар-кхх! шшаркх! тука-тук-шшаркх-шшаркх! тука-тук, тука-тук…
Двигались медленно, преодолевая усталость, какую-то тягучую, темную. Лида отставала. Полина все также была впереди всех, хотя и в ее движениях уже не чувствовалось азарта. «Как сонные мухи, ага», — подумал Мишка, приостанавливаясь и поджидая Лиду. В сумерках она была похожа на призрак. Мишка даже вздрогнул, вспомнив ненароком ту важенку на заповедном ручье.
Она взглянула на Мишку и слабо улыбнулась.
— Давай, давай, — ободрил ее Мишка.
— Тут уже и до моего дома недалеко, — сказала она.
— До метеостанции?
Она кивнула.
— Километров двенадцать через остров.
— На коньках как дойдешь? — сказал Мишка.
— Завтра родители будут думать, что я уже в городе. А я здесь, под боком. Смешно, как во сне.
Полина скользила уже далеко впереди. Мишка и Лида смотрели на нее.