Артур Конан-ДойльПесни дороги (Songs of the road, 1911)
БРИТАНСКАЯ ИМПЕРИЯ
Говорят, из пригоршни праха нас всех
Преблагой Господь сотворил.
Этот прах, пусть и впал в первородный грех,
Закалился в огнях горнил.
И когда в пучину могильной тьмы
Канут всех живых имена,
«Мы — Империя», — скажем со смехом мы, —
«И к упадку клонится она».[1]
СТРОИТЕЛИ ИМПЕРИИ
Темпл, отважный капитан,
Взял с собой свою собаку.
«За заслуги»[2] орден дан,
За давнишнюю атаку.
Малярию он схватил
Вместе с орденом однако…
Он отважный капитан.
Рядом с ним бежит собака.
Кокс — политик, полиглот.
Он с моноклем, в лучшем виде —
Кланов закка-хель оплот
И наставник всех африди.[3]
Вечно шляется в горах
В одиночку и при гиде…
Дипломат и полиглот,
Денди в самом лучшем виде.
Хокинс — молод и ершист,
Вулижда[4] питомец смелый,
Как любой артиллерист,
Знает: пушки — это дело!
Остальное — пустяки,
Лишь бы пушка загремела…
Юн, задорен и ершист —
Он щенок, но очень смелый.
Восемьдесят ворчунов —
Томми, бравые солдаты.
«Бунервал[5] — он кто таков?»
«Бунервалы трусоваты!»
«Эх, тащиться нам в Читрал!»
«Не подать ли кэб, ребята?»
Восемьдесят ворчунов —
Наши храбрые солдаты.
Смуглолицых гурхов[6] ряд —
Веселятся, словно дети,
Знать, что ждет их, не хотят,
И к чему им знанья эти?
Раз сиркар[7] велит — идут,
Резво встали на рассвете.
Гурхов топает отряд,
Простодушных, словно дети.
Вот пенджабские стрелки,
Бородаты, черноусы.
Все стройны и высоки,
И в сражении не трусы.
Если грохнет вдруг джезайл,[8]
Вскинут вмиг ружье индусы.
Превосходные стрелки,
Все стройны и черноусы.
Вьется тропка, путь нескор,
Ветерки по склонам веют.
Выси гималайских гор
На закате розовеют.
Топают упорно вверх,
Зерна будущего сеют…
Склоны круты, путь не скор,
Гималаи розовеют.[9]
На посещение сиротского приюта
На сцене — драма. Сеть интриг.
В перчатках лайковых мерзавец.
Обобрана невинность вмиг,
Вздыхает, слезы льет терзаясь.
А положительный герой,
Ступает гордо и вещает,
За добродетель он горой,
И зритель все ему прощает.
Но эта драма — здесь, сейчас,
К ее завязке Смерть причастна.
В ней — явь, открытая для глаз,
Финал — счастливый ли, несчастный?
ПРИ ПОСЕЩЕНИИ СИРОТСКОГО ПРИЮТА
На сцене — драма. Сеть интриг.
В перчатках лайковых мерзавец.
Обобрана невинность вмиг,
Вздыхает, слезы льет терзаясь.
А положительный герой,
Ступает гордо и вещает,
За добродетель он горой,
И зритель все ему прощает.
А эта драма — здесь, сейчас,
К ее завязке Смерть причастна.
В ней — явь, открытая для глаз,
Финал — счастливый ли, несчастный?
А роль героя-молодца?
Сыграй ее — но не на сцене.
И ты сиротские сердца
Согреешь, выведя из тени.[11]
Признание на седьмом десятке
Пусть года протекли,
Мы с тобою прошли
Целый век — не припомнить, что было;
От младенческих лет
Через юный расцвет
Нас любовь берегла и хранила.
Наша юность была светла, весела,
Мы по царскому шли пути;
Под тридцать лет
Мне было, мой свет,
А тебе — девятнадцать почти.
Свет сменяется тьмой,
День — ночью глухой,
И Земля свершает свой бег,
И на лицах — след
Миновавших лет,
Метки — те, что оставил век.
Остудили ли сердце твое года?
А моя любовь велика.
Шесть десятков лет
Мне нынче, мой свет,
А тебе — за тридцать слегка.[12]
РЕЧЬ ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТНЕГО
Пусть года протекли,
Мы с тобою прошли
Целый век — не припомнить, что было,
От младенческих лет
Через юный расцвет
Нас любовь берегла и хранила.
Наша юность была светла, весела,
Мы по царскому шли пути,
Под тридцать лет
Мне было, мой свет,
А тебе — девятнадцать почти.
Свет сменяется тьмой,
День — ночью глухой,
И Земля свершает свой бег,
И на лицах — след
Миновавших лет,
Метки — те, что оставил век.
Остудили ли сердце твое года?
А моя любовь велика.
Шесть десятков лет
Мне нынче, мой свет,
А тебе — за тридцать слегка.[13]
Поручение
Седлай коня, хлестни кнутом
И шпорами попотчуй!
Стрелою мчи, стремглав скачи
Землею скудной отчей!
У старца Дункана спроси,
В сторонку поманя:
Какую дочь отдать не прочь
Он замуж за меня?
Коль ту, чьи волосы темны —
Назад во весь опор!
О той, чьи волосы светлы,
Ты сладишь уговор.
ЭХО (по мотивам Гейне)
Оружный рыцарь держит путь
Меж мрачных гор-громад.
«Что ждет меня — любимый взгляд
Или могильный хлад?»
И эхо молвило в ответ:
«…могильный хлад».
Он устремляется вперед,
И взор его угас.
«Я знаю — смертный час грядет,
Так пусть грядет сейчас!»
И вторит эха слабый глас:
«…грядет сейчас».[15]
Советы молодому сочинителю
Терпеливо
Жди прилива,
Всё наладь:
Снасть и кладь.
Умный шкипер —
С грузом клипер,
Трюм набит —
Путь открыт.
Дух унылый
Не насилуй,
Хлад в груди
Пережди:
Дай скопиться
По крупице
Тишине,
Глубине.
Глядь — усталость
Прочь умчалась,
И рука
Вновь легка.
Критик хвалит,
Критик жалит —
Не беда,
Ерунда.
Критик злится,
Веселится —
Брось, наплюй,
В ус не дуй.
Делай смело
Свое дело![16]
СОВЕТ НАЧИНАЮЩЕМУ ПИСАТЕЛЮ
На себя в начале пути
Важность напусти.
Мол, груза полно,
Киль царапает дно.
Главная благодать —
Как себя подать.
Будь солиден и крут,
Иначе — зряшный труд!
Себя побереги,
Не труди мозги.
Нахлынет вдохновенье —
Перетерпи мгновенье!
Отдохни — удачный ход
Позже сам тебя найдет.
Трудясь над строкой,
Храни душевный покой.
Нервное напряжение —
То же, что поражение,
Не пытайся сдуру
Насиловать натуру.
У критиков признание —
А ты ноль внимания!
В критике лесть —
Да плевать, Бог весть!
Топят в луже —
Бывает и хуже!
Винят черт-те в чем —
Поведи плечом.
Цени плоды труда,
Прочее — ерунда![17]