Из того же ряда, что «Возвращение», спустя десять лет. Здесь просто воспроизведено то, что в жизни было на самом деле. Почему я жив, почему она — нет? Тем более, что этажом выше, на чердаке жили Курочкины, где все было наоборот, где пайку ребенка съедала мать, а ребенок умер. Я не обвиняю. Надо быть великим человеком, человеком великого мужества, чтобы пойти на такое. И те, кто думает, что какая мать поступит иначе, очень ошибаются. По-разному поступит каждая мать.
Мелодия в ритме лодки
Ночью вода вертикальна, как лес,
лес подошел к воде.
Весла роняют задумчивый всплеск,
вторящий тишине.
Ночью камыш вырастает звеня,
водоросли смелей.
Небо уходит и тени огня
прячет среди теней.
Ночью острее встают камыши,
весла — как два крыла —
капли роняют на выгнутый щит —
маленькие тела.
Ночью звезда, опускаясь к ногам,
зябко дрожит в воде.
Лес остывающий движется к нам,
полный чужих надежд.
Ночью деревья отдельны, как мы, —
каждому по звезде.
Сонные блики лежат у кормы,
к сонной припав воде.
Лодка уютная, как колыбель, —
как колыбель, чиста,
в лилиях белых и в звездах с небес —
как колыбель в цветах.
Это был самый урожайный месяц в моей жизни. Виноват, наверное, отпуск, проведенный именно так, а не иначе. В этой песне основное — ощущение от пушкинских мест. Сначала пришла мелодия.
Моим друзьям
Памяти Юрия Визбора
Бежит под горку жизнь моя,
ее все меньше остается.
И если нам еще поется, —
спасибо вам, мои друзья.
Спасибо милым голосам,
нам приносившим утешенье
и ясность посреди сомнений,
которой не находишь сам.
Неразделимы вы и я —
что чье в душе моей и в теле?
Пускай кто хочет, тот и делит,
Вы — плоть моя, мои друзья.
Кому еще мне доверять?!
Кто не солжет ни в ту, ни в эту?
Ах, сколько кружит над планетой
ветров попутных, чтобы врать!
Нас Бог избавил от вранья,
а вот годков отмерил скупо.
Но жаловаться тоже глупо,
любимые мои друзья!
И слова нет для нас «потом», —
нам в лица дует черный ветер.
Тем меньше мы на этом свете,
чем больше вас — увы! — на том.
Пока на чашечках кривых
весы удерживают гири, —
мы сохранимся в этом мире —
живые среди вас — живых…
Бежит под горку жизнь моя —
ее все меньше…
А вас все больше…
Ее все меньше…
А там все больше…
Посыпались мои друзья за черту… Вернувшись из Москвы после похорон Юры, я написал песню, которая стала прощальным подарком ему. Когда писал, я все время помнил, что он ее — слышит…Тускнеют огоньки уходящего поезда, и остается серебристое сияние Творчества, и, твердея на глазах, из него вырастает профиль, в котором ничего уже ни изменить, ни добавить нельзя. Рождается Легенда.
Моим ровесникам
В. Молоту — в день 33-летия — с любовью.
«Идет бычок, качается…»
О чем ему мечтается?
Наверно, позабыли мы слова.
Уже полжизни прожито
и оглянуться можно бы,
но так, чтоб не кружилась голова —
холодной оставалась голова.
Себя тащили волоком,
и под ногою облако
нарочно принимали за туман.
Хоть годы шли спиралями,
друзей не растеряли мы,
зато теряли теплые дома —
уютные и зыбкие дома.
Девчонки наши катятся,
одергивая платьица,
на саночках, на саночках с горы.
И все идет, как водится —
встречаются, расходятся,
как маленькие теплые миры —
далекие и пестрые миры.
А нам грустить не хочется,
что появилось отчество,
а имя лишь осталось для друзей.
И пусть доска качается,
но только не кончается,
и пусть бычок не падает на ней!
И пусть бычок не падает на ней!
И пусть бычок не падает на ней!
И пусть бычок не падает на ней…
Моим ровесницам
Как наши девочки спешат —
послевоенный бурный старт
(ах, эти равные возможности для всех!).
Вот пионерская труба,
а вот помада на губах,
и робкий взгляд наш натыкается на смех.
Как наши девочки спешат —
не приравнять к полету шаг —
мы безнадежно и бездарно отстаем.
И ослепительный моряк —
тот победительный варяг,
и эти ленты сумасшедшие на нем.
А наши девочки спешат,
и нам уже не помешать,
и силуэты их теряются вдали.
И только эхо, как в горах,
повторит медленное «ах»,
и дрожь прокатится по темечку Земли.
И когда мы войдем в игру,
у них к исходу первый круг,
и ничего нет удивительного в том,
что наш букетик из надежд
подходит мало для одежд,
окрашенных в страдания лиловый тон.
И снова девочки спешат,
не завершив, уже начать,
и век смыкается над ними, как вода,
и от движения руки
бегут прощальные круги,
и слово «наши» отплывает навсегда.
Пересекаются пути —
чужая женщина сидит,
и где в ней спрятана та первая, одна?
Она печальна и добра…
Но, милые, признать пора —
мы так отстали, что и вам нас не догнать.
Песня «Моим ровесницам» написана сразу после встречи выпускников ЛИСИ, посвященной 20-летию окончания института. Через денек позвонили мне: «Женя! Мы тут собрались, подходи и ты». — «Что же вы мне раньше не сказали! Я жену как раз отпустил, маленький ребенок дома один, оставить не с кем». — «Ну что ты, с ума сошел! Мы, может быть, никогда больше не встретимся». — «Сказали бы раньше, я бы придумал что-нибудь. А много вас собралось?» — «Человек десять». — «А кто? — А так, одни девчата…»
Нам было по 43 года. «Одни девчата» меня как стегануло. Пойти я не смог. А девчат своих я решил увековечить…
Мой выбор
Развернуты стяги — в какой уже раз! —
и каждый кричит: «Голосую!»
Но снова похлебку готовят из нас,
вот только неясно — какую.
Смешно препираться гороху с лапшой —
кому быть для супа заправкой.
Но повар попробовал нас: «Хорошо!
И перчик сгодится, и травка!»
И разный доход, и в аренду завод,
и выборы — все понарошку,
пока ты не можешь влиять на того,
кто крутит в котле поварешкой.
Едок ты мой милый! А кто же — еда?
Да ты же — все снова и снова…
Я буду за выборы! Но лишь тогда,
когда выбирается Повар!
Мокрый вальс
Валерию Молоту
Как непрочны двери
у страны доверья
для того, кто верит только в замки.
Значит, неизбежно
гасит нашу нежность,
нашу нежность — тяжесть чьей-то руки.
Что нас больше учит:
время или случай, —
вряд ли важно, если даже поймешь.
Но когда нас давит
сон страшнее яви,
выйди ночью под мерцающий дождь.
Все надежды, слышишь? —
он тебе надышит —
дождь бессонный, шелестящий в ночи,
плеск оваций в зале
или губ касанье,
губ касанье можно в нем различить.
И пока над нами
голубое пламя
неизвестной, нас хранящей звезды, —
будет, как и прежде,
сердце греть надежда,
унося нас далеко от беды.
Я сочинял моему другу песню «Мокрый вальс» и думал, что у них еще что-то может склеиться, вернуться. В общем-то вернулось, склеилось, но ненадолго. Черепки вообще склеиваются плохо.
Молитва
Ты сказал мне, Господи, — «выбирай».
Не давай мне, Господи, власть на пробу.
Длинную, о Господи, память дай
и лиши, о Господи, длинной злобы.
Господи, не дай мне забыть друзей.
Радостью, о Господи, можно ранить.
Сам решу я, Господи, что сильней,
ты на их предательства — дай мне память.
Мне прости, о Господи, слово «месть»,
им не дай, о Господи, слово «грустно».
Господи, оставь их как они есть —
пусть им будет, Господи, только гнусно.
Голыми лопатками на углях, —
Господи, тебе, я знаю, хуже.
Имя твое треплют на всех углах, —
Господи, прости, что ты мне нужен.
Москва-Ленинград скорый
Под ногами мостик ахнет, охнет,