– А это, – спросила она, – не противозаконно?
– А никто не заметит, – сказал Севка. – Я так подключусь, что автомат не будет работать, когда вы разговариваете. А когда не разговариваете – будет работать, как обычно.
– Ну да, ну да… С другой стороны, почему они кабель в другие кварталы уводят?! Я семь лет в очереди стою, это же безобразие!
До звонка оставалось пять минут, когда в коридоре показалась Горюхина, активистка и комсомольская секретарша. Поравнявшись с Севкой, та обратила к нему веснушчатое лицо:
– Здравствуй, Рогов. Когда в комсомол собираешься вступать? До окончания школы два месяца, а ты даже заявление не подал!
– Заявление? Да, не подал…
– А на субботнике почему не был?
– Так если я не вступил, то субботник…
– Все должны участвовать! Даже этот ужасный Мятлин пришел, хотя лучше бы не приходил!
Активистка намекала на недавний скандал, когда Женька сказанул на уроке такое, что историчку валерьянкой отпаивали. Чем он напугал завуча, которая сама кого хочешь напугает, было непонятно, но Мятлин вроде как сделался знаменитостью, что опять пробудило ревность.
– Никакой он не ужасный, твой Мятлин… – пожал плечами Севка. – Он… Обычный.
– Во-первых, он не «мой», – с достоинством ответила Горюхина. – А во-вторых… Знаешь, что он на субботнике выдал? – Горюхина оглянулась, потом приблизила лицо настолько, что стала видна каждая веснушка. – Он Солженицына защищал! – проговорила свистящим шепотом.
– Кого-кого?
– Ну, этого… Который сидит за границей и гадости про нас рассказывает! Мятлин сказал, что этот Солженицын – серьезный писатель! А какой он писатель?! Он враг советской власти, так во всех газетах пишут! Я вот думаю: может, директору школы об этом сказать? Этот Мятлин, по-моему, совсем распоясался, пора его из школы выгонять!
Исключение соперника из школы было, по идее, на руку: Женька в этом случае зависал в Пряжске минимум на год, Севка же и Лариса уезжали на учебу (разумеется, вместе). Но конопатая толстуха с жабьим ртом была настолько омерзительна, что Севка из брезгливости даже отступил назад.
– Так что думаешь, Рогов? Сказать? Он об этом Лариске Беловой говорил, по секрету, но я все равно расслышала!
Говорил Ларисе?! Что ж, тогда вопрос решался однозначно.
– У тебя хороший слух… – проговорил он, усмехнувшись.
– У меня все хорошее – и слух, и зрение!
– Но доносчицей быть все равно плохо. И если ты настучишь…
– Выбирай выражения, Рогов!
– …я подобью твой класс на бойкот. Хочешь, чтобы с тобой разговаривать перестали?
– Ой, ой, ой, страшно как! – покачала головой Горюхина, однако в глазах мелькнула тревога.
– И вообще, я сам за тобой слежку буду вести. У меня есть один приборчик – мы его на станции юных техников сделали, – который может наблюдать за человеком. Где угодно может следить, даже в туалете!
– Свистишь, Рогов… – облизнула губы активистка.
– Выбирай выражения, Горюхина!
– Ты просто за Лариской бегаешь, поэтому и заступаешься! Ты ведь ее ждешь, правда?
– Не твое собачье дело. Но я тебя предупредил. Бойкот и слежка – вот чего ты добьешься.
Лицо Горюхиной сделалось пунцовым.
– Ладно, Рогов, еще подашь заявление, никуда не денешься… Ни за что не пропущу на комитете!
Повернувшись, она затопала по коридору, а Севка перевел дух. Не настучит, подумалось, все-таки напугалась…
После звонка в классе послышался глухой гул, но никто не выходил. Наконец дверь со стеклом распахнулась, и в коридор выкатились Генка с Вадиком, два закадычных дружка-курильщика, которых то и дело вылавливали в школьном туалете.
Заметив Севку, Вадик метнулся к нему:
– Здорово! Закурить будет?
– Я не курю, ты ж знаешь…
– А тут такое было… Прям шапито!
Следом подскочил Генка, и они, закатываясь от смеха, наперебой принялись рассказывать, как на уроке сцепились новая биологичка и Белова. Они давно конфликтовали из-за живого уголка, ликвидированного в начале года. Кролики подхватили какую-то инфекцию, но вместо того, чтобы отвезти их на ветстанцию (Лариса сама вызвалась это сделать), директор решил закрыть уголок, а биологичка поддержала, мол, я на чучелах могу все объяснить! Но сегодня случилось что-то из ряда вон, что ржущая парочка никак не могла растолковать.
– Да не трындите на пару! – с досадой проговорил Севка. – Что было-то?
– Белову раком хотели поставить! – в очередной раз заржал Генка.
– Чего-о?! – вытянул лицо Севка.
– Да не в том смысле! – захлебывался Вадик. – Юбка не понравилась училке, ну, знаешь ведь, как Лариска ходит…
Вскоре ситуация прояснилась. Ларису вызвали к доске, поставили перед ней чучело совы и предложили рассказать об этой птице. А та возьми и вспомни про сову, что в живом уголке жила! Мол, жила, никому не мешала, а тут явились живодеры и всех животных усыпили!
– Так и сказала: живодеры? – спросил Севка.
– Ага! – отозвался Вадик. – Биологичка: ты кого имеешь в виду?! А Лариска: вас и имею! Училка аж посинела от злости, а потом говорит: ты, Белова, лучше бы на внешний облик внимание обратила! Посмотри на свою ужасную юбку! Вот попробуй повернуться спиной к классу и наклониться – у тебя же все исподнее будет видно!
– А Лариса?
– Ну, она ж не дура спиной поворачиваться! Она ногу на стул – раз! Юбку вверх, и ногу по самое не балуйся заголяет!
– Ножка будьте-нате! – крутанул головой Генка.
– А потом говорит: вы это хотели увидеть? Так смотрите! Биологичка даже отвернулась, ну, сама-то страшная, как атомная война, и ноги кривые… Короче, еле урок закончила, я думал, ее кондрашка хватит!
Все это время Севка косил взглядом на дверь, откуда, хихикая и перешептываясь, выходили учащиеся десятого «Б». Уже и биологичка выползла с каменным лицом, засеменив к учительской (что там будет!), а Ларисы все не было.
Она вышла последней в сопровождении Мятлина. Они о чем-то разговаривали, поначалу не заметив Севку.
– …советского образования, – донеслась реплика Женьки. Когда они встретились глазами, тот усмехнулся и придержал Ларису за руку: – Твой эскорт наготове… Ладно, не буду мешать, договорим в другой раз.
То, что Мятлин легко отвалил, радовало и обижало одновременно. Вдруг показалось, что между ними сложились столь доверительные отношения, что личное присутствие роли не играло. Вообще получалось, что они оба – смелые, не боящиеся дерзить учителям, а Севка прячет голову в свою электронику, как страус – в песок. Знала бы она, как он только что спасал этого придурка, который точно допрыгается со своим Солженицыным…
О случившемся Лариса почему-то не распространялась, заговорив на обратном пути про гастроли. Мол, балетная студия едет на неделю в Севастополь, на фестиваль хореографических коллективов.
– И что?
– Ничего. Экзамены на носу, надо учиться, учиться и еще раз учиться…
– Как завещал великий Ленин? – усмехнулся Севка. – По идее, надо…
– Нам с Женей будет трудно на экзаменах.
– А кому легко?
Усмешка сделалась скептической, если не сказать – желчной. Точно, с Мятлиным крутит, а значит…
– Но я все равно поеду, Герман Валерьевич чуть ли на коленях не стоит. Как думаешь, пропустить неделю – это ничего?
– Тебе же справку в ДК выпишут… – пробормотал он, отворачиваясь.
Мелькнула дикая мысль: может, ее хахаль – старый балерун? Кто угодно, в общем-то, мог с ней крутить, потому что она – такая. Он вдруг ощутил полную беспомощность перед этой ногастой, с выпирающей из-под жакета грудью, чьи губы приоткрыты, а зеленые глаза смотрят требовательно, ожидая ответа. Севке нужно водить мотоцикл, делать телефоны, Женьке приходится стишки строчить, а ей ничего не нужно, чтобы привлечь и покорить, потому что – такая.
– Поднимешься? – спросила, получив портфель. – Ты вроде собрался что-то для телефона вымерять…
Он вяло пожал плечами, но подчинился.
Рулетки не нашлось, поэтому вымерял неудобным портняжным метром. От балкона до столика в прихожей с учетом всех поворотов и изгибов нужно было восемь метров провода. От балкона до земли – еще семь, плюс тридцать (он вчера проверил) до автомата на углу дома. Итого сорок пять метров провода, который нужно отмотать от бухты на станции юных техников. Севка знал: за такое даже Рог может получить в «рог», но ради длинноногой на что только не пойдешь…
– Порядок, в общем. Придется, правда, стену насквозь прошить, чтоб на балкон проводку сделать.
Реплика осталась без ответа. Оглянувшись, он заметил приоткрытую дверь в Ларисину комнату. Осторожно приблизился, заглянул в щелку и, увидев Ларису перед зеркалом, замер.
Закинув руку за спину, она расстегнула молнию на платье. Медленно стащила его через голову, оставшись в трусиках и лифчике, но халат сразу не надела. Поправила сбившуюся набок кичку, быстрым движением сняла лифчик, затем слегка повернулась влево-вправо, вроде как оценивая фигуру. Или оценивая бледноватый загар, что к апрелю почти сошел? Самым смелым предположением было: она ждет Севку, который ковыряется с проводами, как идиот, вместо того чтобы распахнуть дверь в комнату и, подойдя сзади, взять в руки ее грудь. Как рассказывали парни постарше, надо сжимать соски, чтоб баба возбудилась, дальше можно и на койку валить. Он знал, что дома никого нет, им никто не помешает, однако тупо стоял у двери, боясь пошевелиться и глядя на пятнышко, что темнело чуть выше голубых трусиков. «Родинка…» – прошелестело в мозгу.
То, что он ходит с Ларисой (или, если угодно, бегает за ней), не было секретом, но похвастаться ему пока было нечем. Он мог бы замутить со взрослой, дешевок хватало, да вот беда – не хотелось начинать с грязи, как в подвале, когда прошлой осенью налетел на Зему с его подружкой.
Его занесло в подвал случайно: искал знакомого, обещавшего отдать на детали старый магнитофон. Но за картежным столом сидел только пьяный Зема в одних трусах.
– Кого это несет? А-а, это ты…