В обеденное время, когда корабль пустел, удалось сделать несколько снимков прямо на борту (жаль, света было маловато). А вскоре ему посчастливилось снять единственную в своем роде сцену.
Пляж, на котором ночевал «Кашалот», с одной стороны ограничивался водой, с другой — плотной стеной хвойного леса. И когда однажды утром из-за елок на желтый песок выехали танки, очевидцам стало не по себе. Вроде технику ждали, даже ругали танкистов, мол, кота за хвост тянут, однако шеренга боевых машин, ощерившихся пушками, пугала: казалось, на морского зверя решила напасть стая зверей сухопутных, и на чьей стороне окажется перевес, было непонятно.
По счастью, фотоаппарат был заряжен: Рогов сфоткал технику на исходной позиции, на пути к кораблю, а «флагманский» танк удалось снять на сходне, когда тот заползал в танковый трюм. Эти звери, по замыслу создателей, должны были жить в симбиозе. Есть рыбы, что вынашивают мальков во рту; вот и здесь наблюдалось что-то похожее: базируясь в чреве корабля, танки могли выползать на берег, но в случае чего имели возможность нырнуть обратно в корабельную пасть.
Когда Рогов взошел на борт, машины крепили тросами к специальным скобам, а экипаж уже знакомился с танкистами. Черные и цвета хаки военные общались с шутками-прибаутками, как и положено представителям разных родов войск.
— Не утонем вместе с вами?
Танкисты озирали темный объем огромного трюма.
— Нет, — отвечали военморы, — не утонете. Разобьетесь — мы же летающий корабль!
За шутками прятались реальные происшествия: на «Косатках», говорили, БМП во время шторма запросто рвали крепления, круша все на своем пути; и людей давили, и обшивку пробивали. А одна на всех беда (пусть пока гипотетическая) сближает, как ничто другое.
Штатские тоже внесли свою лепту в процесс сближения, выкатив спирт, по достоинству оцененный командиром танкового подразделения Корягиным. Коренастый майор с обветренным красноватым лицом крякнул, когда поднесли, и пробормотал:
— Сила…
— Шило, — поправил Гусев. — Еще порцию?
— Ребят моих угостите, они из машин несколько часов не вылезали…
Следующий выход в залив был самым серьезным — «Кашалот» испытывался при полной загрузке техникой. И прошло испытание блестяще. Тяжеленные машины лишь слегка подрагивали, натягивая стропы крепления, ни одна даже с места не сдвинулась. А сам корабль, казалось, и не заметил, что проглотил сотни тонн брони, по-прежнему порхая над волнами и обгоняя несущиеся на полной скорости автомобили.
Этот аттракцион особенно поразил Корягина.
— Сила… — бормотал он, оглядываясь на безнадежно отставшие «Жигули». А Булыгин победно усмехался:
— Это тебе не на гусеницах ездить! Воздушная подушка — не хухры-мухры!
Если в море соблюдали сухой закон, то береговая жизнь сопровождалась возлияниями. Бывало, и двое суток отсиживались на полигоне, и трое, ожидая радиограммы, а чем тогда заниматься? Закуски в окрестных лесах и в заливе водилось немерено, а насчет выпивки просвещали танкисты, благо их часть располагалась неподалеку, и все окрестные деревни были под контролем.
— В Лужках отличный магазин! — утверждал Корягин, маханув очередную порцию спирта. — Водка есть, вино крепленое, даже пиво свежее завозят!
Военные и штатские вроде не страдали от недостатка спиртного, но майору, который был вроде как на подхвате, требовалось вылезти на авансцену.
— Не верите? Щас смотаемся, тут близко!
Во время простоев танки, бывало, выползали на берег, имитируя высадку десанта, да там зачастую и оставались. Нетвердым шагом приблизившись к одной из машин, майор посовещался с водителем, махнул рукой: за мной! — и полез на броню.
— Не хочешь прокатиться? — толкнул плечом Жарский.
— А ты?
— Я накатался в свое время, а тебе в новинку…
— Я хочу! — поднялся громила Зыков. — Внутрь не заберусь, а на броне — можно!
Рогов был нетрезв, да в том-то и задор — по трезвости и майор сидел бы на заднице ровно. А тут прямо комдив Чапаев: высунулся по пояс из башенного люка и машет танкистским шлемом, будто папахой!
Спустя минуту боевая машина была облеплена желающими ехать в Лужки. Майор хлопнул по крышке люка.
— Вперед!
Езда была веселой. Пассажиры перешучивались, когда подпрыгивали и ударялись задами, а Зыков, светя красной физиономией, напевал что-то типа: «Пое-едем, красо-отка, ката-аться…» Рогова внезапно унесло в прошлое, где он догонял плавающую машину и влезал на броню, чтобы распластаться на разогретом металле и вместе с железным чудищем плавать по карьеру. В глубине успокаивающе гудел могучий мотор, а издали за ним наблюдала самая лучшая в мире девчонка. Хорошо бы, чтоб и сейчас наблюдали, конечно же, с восхищением. Только откуда взяться женщине? Здесь воцарилась мужская стихия, в воздухе пахло соляркой, разогретым железом, спиртом, смертью — чем угодно, только не женщиной…
«Т-90» тормознул у одноэтажного дома с вывеской «Продукты». Броня оголилась, башня вздрогнула, начала вращаться влево, чтобы устремить ствол в магазинные окна.
— Заряжай! — прокричал Корягин. — По складу горячительных напитков… Бронебойным… Пли!
Дверь приоткрылась, в проеме мелькнуло испуганное женское лицо и тут же скрылось. Когда ввалились в магазин, там было пусто. На полках теснился немудрящий продуктовый набор: хлеб, каши, килька в томате, маргарин, само собой — водка и портвейн, только людей не было видно.
— Где продавцы, мать вашу?! — стучал майор по прилавку. — Советская армия за провиантом приехала!
— Чтоб эта армия провалилась! — отвечал из магазинных недр визгливый голос. — Не выйду, пока пушку вашу не уберете!
Военные гоготали (шутка удалась!), снимали с полок выпивку-закуску, а Корягин, взяв счеты от кассы, подсчитывал нанесенный торговой точке ущерб. Мы, говорил, не какие-нибудь партизаны, мы регулярное подразделение! А значит, все должно быть по-честному, копеечка в копеечку! Высыпав на прилавок груду мятых купюр и мелочи, майор крикнул:
— Хозяйка, мы в расчете! Не веришь — иди считай!
— Да чтоб вам пусто было с вашими деньгами! Уматывайте отсюда, дармоеды!
Зыков укладывал запасы в сумку.
— Вы не правы, уважаемая! — басил он. — Мы не дармоеды, мы — кузнецы оборонного щита!
— А мы, — вторил Корягин, — хозяева оборонного меча! Щит и меч! Иначе говоря: с чего-о начинается ро-одина?! С картинки в твоем букваре-е-е…
— С хороших и верных това-арищей, — подхватили незваные гости, — живущих в соседнем дворе-е…
На танк взбирались под аккомпанемент задушевной советской песни. По ходу пели «Броня крепка, и танки наши быстры», «Три танкиста, три веселых друга», а еще детскую песенку «Голубой вагон», где слова переиначили на милитаристский лад. Помнилось, Рогов прихлебывал портвейн из горлышка, и тянул козлетоном припев: «Ска-атертью, скатертью хлорциан стелется, и забирается под противогаз. Каждому-каждому в лучшее верится, падает-падает ядерный фугас…»
В тот момент женщина исчезла, растворилась в атмосфере веселого беспредела. Они были чем-то вроде пряжской кодлы, осознавшей свою силу и безнаказанность: вроде взрослые люди, со звездами на погонах, дипломами и степенями, а копни глубже, найдешь того же приблатненного подростка с поджигой или обрезом, готового стрельнуть просто так, забавы ради. А может, потому, что у мужчин так было принято испокон веку…
Остального Рогов не помнил, очнулся уже утром. Он не сразу понял, почему в его вещах роется Востриков и какой-то лейтенант.
— Нашел?
— Три кассеты, товарищ капитан первого ранга… И в фотоаппарате еще одна.
— Изъять! — скомандовал каперанг. — А вы потрудитесь встать и пройти с нами!
Принюхавшись, Востриков приложил к носу платок.
— Ну и запашок у вас… А это что?!
Только теперь командир заметил бутылки, торчавшие из тыльной части РБУ.
— Безобразие полное… Ладно, одевайтесь, ждем вас за дверью.
А с Рогова даже хмель вчерашний слетел, в мозгу пульсировало одно: попал! Не заметил опасности, фотограф хренов, теперь поди докажи, что не имел никакого умысла, для памяти снимал…
«Тройка» собралась в кают-компании: кроме Вострикова, за столом присутствовали Булыгин и Жарский, представлявший ЭРУ. Двое против одного, если разобраться, зато у этого одного такие аргументы за пазухой — мама не горюй! Сидевший в сторонке Рогов поглядывал на капитана первого ранга, и видел, что ничего хорошего ему не светит. «Ужо я вам!» — было написано на лице начальника, который даже ладони потирал в предвкушении экзекуции. Похоже, за унижения Вострикова, так и не ощутившего себя командиром, расплатиться должен был утративший бдительность Рогов…
Обсуждение превратилось, по сути, в торг. Востриков делал вид, что крайне озабочен утечкой секретов, и давил на то, чтобы передать информацию о проступке (проступке ли?) в соответствующие органы. Сдаточный капитан морщился и крякал: да парень сдуру это нащелкал! Засветите вы эти пленки, и дело с концом! Жарский же давил на то, что цена вопроса — сроки вхождения в ряды ВМФ новейшего ударного корабля. Почему? Потому что незаменимые люди есть, и один из них сидит перед вами. Не обращайте внимания на испуганный вид, на его дрожащие конечности, на самом деле они сделаны из драгметалла высшей пробы! И если мы выведем этого неопытного юношу из состава сдаточной команды, я снимаю с себя всякую ответственность. А тогда, товарищ Востриков, вряд ли вам светит командование новейшим ударным кораблем, срыв сроков вам не простят!
— Но надо что-то делать! — нервничал каперанг. — Что-то же делать надо?!
— А вы проявите пленки, убедитесь, что это любительская съемка, и оставьте человека в покое. А? Вы же изъяли кассеты с вашим штатным фотографом, пусть он этим и займется…
Тот офицер действительно фотографировал «Кашалота», делая это, понятно, легальным образом. Ему и передали кассеты, чтобы спустя несколько часов напрочь забыть о проступке.
Почти на всех снимках, предоставленных военным фотографом, просматривался характерный белый силуэт, вроде как человек в парадной морской форме, стоящий рядом с кораблем на берегу. Или в трюме; или на трапе, ведущем из трюма наверх. Подробностей (черт лица, обмундирования и т. п.) разглядеть было нельзя, так что при желании силуэт м