Когда у меня впервые появилась магнитофонная лента с записью старых блатных песен в интерпретации Высоцкого, о нем не было ничего известно, кроме фамилии, даже имени никто не знал толком. Я всё ломал голову: кто же так здорово поет песни уголовного мира? Это должен быть человек из их среды! Пел он тогда в совершенно иной манере: еще не форсировал голос, в другом тембре и в минорно-протяжном стиле. Много было старых одесских песен: «Здравствуйте, мое почтенье», «Стоял я раз на стрёме» и т. д. Исполнял и «Товарищ Сталин» Юза Алешковского. Позже на тот же мотив он написал «В Пекине очень мрачная погода».
Постепенно среди хорошо известных песен стали появляться совершенно незнакомые, отличающиеся от прежних. Это был уже личный вклад Высоцкого. На одном из своих концертов певец рассказывал про первую песню, которую он написал. Однажды из окна автобуса он увидел парня, на груди которого был наколот небольшой портрет красивой девушки. Это и стало толчком к созданию известной композиции «Татуировка».
Одна за другой стали появляться песни «За меня невеста отрыдает честно», «В наш тесный круг не каждый попадал», «Я был душой дурного общества» и т. д. Почти все воровские специальности перебрал Высоцкий в своих песнях. Его герои были по-своему и благородные, и романтичные, и, я бы сказал, слишком интеллигентные, чтобы быть уголовниками. Первые песни носили чисто описательный характер, почти не выражая авторского отношения к героям. Но вот пошла следующая серия, в новых песнях уже высказывается авторское мнение. Есть и ирония, и сарказм, и даже сочувствие, сопереживание.
Постепенно Владимир Высоцкий вырастает из блатных песен, которые нужны были ему как опыт. Герои его песен тех лет хоть и преступные, но личности. Может быть, именно поэтому блатные песни Высоцкого почти не прижились в настоящей уголовной среде, где истинные личности, несмотря на весь «героизм» их антиобщественных поступков, достаточно редки.
Отход от блатной тематики не был внезапным и окончательным. Следующим этапом песенного творчества Высоцкого явилось создание массы песен, где он опять-таки сначала просто изображает хулиганов, обывателей, пьяниц, наркоманов, сумасшедших… Он бичует, высмеивает, издевается. От него достается и следователям, и прокурорам, и оперативникам, и милиционерам. О многом Высоцкий не побоялся сказать совершенно открыто, а магнитиздат разнес его голос по всему Союзу.
У меня на глазах произошло первое знакомство работников питерского милицейского управления на Литейном с творчеством Володи. Детально изучая мою конфискованную фонотеку, они вдруг натолкнулись на какие-то удивительные песни, исполненные уникальным голосом. Следователь включил изъятый магнитофон, и в следственной камере зазвучало: «Это был воскресный день, и я не лазал по карманам: в воскресенье отдыхать — вот мой девиз. Вдруг свисток, меня хватают и обзывают хулиганом, а один узнал, кричит: “Рецидивист!”» Песня заканчивается чеканной фразой, которую Володя декламировал под маршевый ритм: «В семилетний план поимки хулиганов и бандитов я ведь тоже внес свой очень скромный вклад!»
«Кто это поет?» — грозное спросил меня следователь. Хорошо усвоив, что должен помнить только четыре фамилии: «Не знаю», «Не помню», «Не видел» и «Не слышал», — я выбрал первую. Но этот самый «семилетний план» настолько задел их, что по каталогу моих записей они всё-таки вычислили: это поет актер московского Театра на Таганке Высоцкий. И вот на Володю уже состряпали отдельный «материал», ленту приобщили к нему в качестве вещественного доказательства, и всё это на полном серьезе отправляется в Москву.
Не в бровь, а прямо в их оловянный глаз попал Володя своей песней! Надо было видеть заинтересованные лица мелких следственных сошек, когда они «по долгу службы» слушали эти песни. Да и начальство поважнее, из прокурорских и судейских, много позже неоднократно подкатывалось ко мне с целью переписать «что-нибудь новенькое» из Володиных песен.
Песен его все ждали с огромным нетерпением. Я знавал случаи, когда люди ездили в другие города, чтобы переписать две-три или даже одну новую песню. Такое считалось вполне естественным, ведь это были песни Высоцкого!
«Приехал! Идет!»
Показательный случай произошел на одном из выступлений Высоцкого в Ленинграде. Концерт был назначен на семь часов вечера в одном из клубов города. Был обычный рабочий день, но сама возможность встречи с любимым артистом накладывала на всё оттенок праздника. Я спросил свою соседку справа, здесь ли Высоцкий. Своим ответом она меня просто огорошила. Сказала, что его не только нет, но, наверное, и не будет. Как, почему? Моя соседка оказалась фотографом с «Ленфильма», где как раз в этот день снимался Высоцкий. Перед уходом с работы она слышала, что в том павильоне, где работал Володя, произошла авария. Что там точно случилось, она не была в курсе, но, зная характер Высоцкого, предполагала, что пока последствия аварии не устранят, он не покинет съемочную площадку. А стряслось что-то серьезное, даже пришлось вызывать пожарную машину и подъемный кран. Я окончательно сник. Надо же, моя первая встреча с Высоцким — и такая неудача! Одно утешало: женщина-фотограф сидела и никуда не уходила. Значит, шанс всё-таки был…
В семь часов Володя не приехал. Народ похлопал-похлопал, но успокоился, когда администрация извинилась за задержку. Прошло еще полчаса. Зрители прибывали. Уже сидели на подоконниках и стояли в проходах, а Высоцкого всё не было. Люди шумели, потихоньку начали возмущаться, но продолжали ждать. Восемь часов. Володи нет. Маемся, но сидим. Я коротаю время за разговором с соседкой: выяснилось, что у нее имеется великолепная коллекция фотографий, сделанных на его предыдущих концертах в Ленинграде, а она не пропустили ни одного.
Тем временем народ начал волноваться всерьез. Стали кричать, топать ногами, требовать назад деньги. На сцену вышел взъерошенный представитель администрации и сконфуженно объяснил, что Володя еще занят на съемках. Звонили на киностудию, но там уже никто не отвечает, словом, кто хочет, может забрать свои деньги, поскольку администрация не уверена, состоится ли концерт. В зале воцарилась гробовая тишина. Потом опять раздались крики, свист, но никто не пошел сдавать билеты.
Мужчины снимают пиджаки. Женщины обмахиваются веерами, мужчины — сложенными газетами. Кто-то включает портативный магнитофон с записью песен Высоцкого. Зрители смеются, просят включить погромче… Уже три часа ожидания, а Володи всё нет. Администратор, который давно должен был закрыть помещение, вышел еще раз на сцену и настоятельно попросил обменять билеты назад на деньги, потому что концерта не будет. Человек десять-пятнадцать, крякнув, начали проталкиваться к сцене, но остальных зрителей этот вариант явно не устраивал. Как же так: прийти на Высоцкого и несолоно хлебавши разойтись по домам? Ожидание продолжалось. Мне это почему-то напомнило блокадное ожидание пайка хлеба перед закрытым хлебным ларьком. Вот так же часами люди стояли, не зная, привезут хлеб или нет. Там был настоящий хлеб, без которого — просто смерть, а здесь был хлеб духовный, без которого смерть не менее страшная, чем физическая.
Места двух десятков «нестойких» тотчас же заняли те, кто стоял в проходах, сидел на подоконниках и даже толпился на лестничной клетке перед залом. Один из них, обходя меня, мимоходом бросил: «Высоцкий не тот человек, чтобы обманывать. Если он сказал, что будет — значит, будет!» И действительно, с лестничной площадки донеслось: «Приехал! Идет!»
На сцену с простенькой гитарой вышел небольшого роста, но удивительно стройный юноша. Да-да, юноша! Конечно, я знал, что ему уже за тридцать, но выглядел он удивительно молодо для своих лет. Его вид не вязался с голосом здоровенного и умудренного жизнью сибирского мужика. Зал взорвался криками, свистом, топотом. Володя подошел к микрофону — и воцарилась гробовая тишина:
— Я хочу поблагодарить за то, что вы меня дождались. В нашей съемочной группе произошла большая неприятность. На осветителя упала тяжелая декорация и сильно придавила его. Нельзя было даже поднять ее без того, чтобы не причинить ему еще большие страдания. Пришлось вырезать кусок стальной балки автогеном, а мы — все присутствовавшие в то время в павильоне — пытались в это время держать декорацию на весу, чтобы на него меньше давило… Ну, ничего, теперь всё, слава богу, обошлось, пострадавший уже в больнице, и ему, кажется, легче.
Зал восторженно зааплодировал. Володя продолжал:
— Вообще-то у меня есть программа из двадцати с лишним песен, но черт с ней, с программой! Сегодня для вас я буду петь всё, что вы пожелаете. Только чтобы не было выкриков из зала, лучше пишите записки. Я сейчас для вас спою первую песню по своему усмотрению, которую только что написал.
И он запел свою знаменитую «Балладу о гипсе»:
И вот по жизни я иду загипсованный,
Каждый член у меня расфасованный,
По отдельности, до исправности
Всё будет в цельности и сохранности.
Первая встреча
Мое личное знакомство с Володей случилось во время гастрольных выступлений Театра на Таганке в Ленинграде. Привезли несколько оригинальных постановок, в том числе и «Гамлета».
Володя играл самого Гамлета, но какого! Минут за пять до начала спектакля выходил на сцену с открытым занавесом, единственной декорацией которой была прислоненная к скамье гитара, и скромно усаживался в уголке. Публика в это время рассаживалась «согласно купленным билетам» и на Володю практически не обращала внимания, тем более что одет он был почему-то в простой тренировочный костюм и тапочки. Постепенно свет в зрительном зале и на сцене гасили, и в полной темноте Володя, взяв в руки гитару, пел:
Уж намечен распорядок действий,
И неотвратим конец пути…