Глава IIIПРОЕКТ «АРКАДИЙ СЕВЕРНЫЙ»
Самородок
…Моя коммунальная квартира на Петроградской стороне, лето 1962 года, компания друзей-коллекционеров вокруг стола в одной из двух смежно-проходных комнат. Неспешный разговор. Звонок в передней. Насмешливо-любопытные взгляды соседей по квартире: «Еще один? Да и незнакомый совсем!» Их перешептывания в глубине: «Не слишком ли много собралось? Не позвонить ли в милицию? Пусть придут, проверят документы!» А может, мне это только казалось, когда я шел отворять дверь? За ней стоял худощавый человек лет двадцати пяти с лицом, слегка напоминавшим одну из масок кинокомика Юрия Никулина. Он представился:
— Аркадий Звездин. Я от Коли. Он дал мне ваш адрес и обещал предупредить вас.
Действительно, мой приятель Коля Браун, сын известного поэта Николая Леопольдовича Брауна и поэтессы Валерии Комиссаровой (за это я зову его квинтэссенцией двух поэтов), говорил о каком-то Аркадии, который интересовался творчеством Баркова — русского поэта допушкинской поры. (Аркадий, как впоследствии выяснилось, увлекался такой фривольной поэзией, любил анекдоты с «перчиком».) У меня имелась одна из его книг, и я не прочь был уступить ее любителю. Новый знакомый пытался первое время изображать из себя опытного фарцовщика, и жаргон у него был соответствующий. Фарцой Аркадий и впрямь занимался понемногу, но больше понтовался. Вручив ему томик для ознакомления и усадив за письменный стол в соседней комнате, я вернулся к друзьям, и мы продолжали прерванный разговор.
Я рассказывал о своих попытках собирать фольклорные песни в Одессе на пляже среди отдыхающих при помощи портативного магнитофона. Группа одесских карманников целое воскресенье на Ланжероне добросовестно напевала мне на магнитофон старые блатные песни, а позже тот же самый портативный «Филипс» и увела в неизвестном направлении. В растерянности я слонялся по опустевшему под вечер пляжу, не зная, о чем больше жалеть: об украденном магнитофоне или об утраченных песнях. Когда совсем стемнело, я уныло собрал свои манатки и побрел к выходу. Наверху, у самой лесенки, меня ждал какой-то мужчина в шляпе.
— Молодой человек, у вас такой грустный вид, мне кажется, вы что-то потеряли… Это случайно не ваше? Иду себе, смотрю — лежит, а вон те шибздики у костра говорят: «Пойди, отдай тому очкастому фраеру, да скажи, чтоб в другой раз ушами не хлопал»…
Не успел я закончить историю, как вдруг мы услышали великолепный баритональный тенор серебристого оттенка, который под гитарный аккомпанемент прозвучал из смежной комнаты. Песня была мне совершенно незнакома:
В осенний день,
Бродя, как тень,
Я заглянул в шикарный ресторан…
Сначала мне показалось, что кто-то включил магнитофон, и только когда я подошел к двери второй комнаты, увидел своего нового знакомого Аркадия, который, аккомпанируя себе на моей гитаре, продолжал петь.
Это было похоже на чудо. Только что в квартиру зашел самый обыкновенный человек, но стоило ему взять в руки инструмент и запеть и волшебная сила искусства как бы приподняла его над нами. Мы столпились вокруг него и просили всё новых и новых вещей. И он щедро пел нам и «Любил я очи голубые», и «Я один возле моря брожу», и «Глухари» Есенина, и «Звезды зажигаются хрустальные»…
Аркадий, оказалось, был артистом от Бога, гением импровизации. Любую свою оговорку, ошибку в песне он мог так на ходу обыграть, что потом слушаешь — и кажется, что так и задумано изначально! А ошибался он часто, потому что пел с листа, в первый раз читая текст. Но что удивительно — нужную интонацию песни всегда схватывал правильно! Это был талант, настоящий самородок!
Дебют
Блатные песни пели в те годы в кругу самых надежных друзей, иначе — срок немалый. Имен самых первых «хулиганов на ребрах» не знаю, к сожалению, я тогда еще в записях не участвовал, а только продавал пластинки. Помню только Сержа Никольского. А в 1963 году я сам в компании товарищей сделал запись Аркадия Северного под «шумовой оркестр».
Аркадий воспринял эту идею записаться с музыкантами с энтузиазмом: во-первых, ему записываться вообще было интересно; а во-вторых, приглашение «на студию» — это же как-никак признание! Единомышленников я нашел довольно быстро. Ими стали поэт Борис Павлинов (Тайгин); работник Ленинградского радио, музыкант и коллекционер Андрей Персон; еще один коллекционер — Анатолий Копров; и, наконец, талантливый радиоинженер и звукорежиссер из фирмы Руслана Богословского Виктор Смирнов. Последний брался обеспечить техническую часть мероприятия, поэтому именно его квартира на углу Гаванской улицы и Среднего проспекта Васильевского острова была определена нами под студию.
В назначенный день в девять часов утра на квартире Виктора Смирнова начал собираться новоиспеченный музыкальный коллектив. Вместе со мной и Аркашей Звездиным пришел дружок Аркадия — цыганенок с гитарой Михаил Ланглиб. Сам Копров доставил аккордеон, на котором играл Виктор Карпов, и принес несколько весьма характерных принадлежностей — десять бутылок водки и один кочан капусты. Подыгрывал на гитаре Владимир Ершов. Пианиста пригласил я, а на саксофоне лабал Юрий Маковоз, единственный профессионал из присутствующих. Правда, «профи» очень быстро потерял работоспособность.
Всё это было построено как обычная вечеринка под домашнее музицирование, достаточно распространенное в те годы, несмотря на все успехи звукозаписывающей индустрии. В начале 1960-х годов еще очень часто люди пели и танцевали на своих квартирах под пианино или аккордеон. Ведь освоив самые несложные аккорды, запрещенные буги-вуги можно было сбацать так, чтобы жарко стало и земле, и небу, и несчастному участковому. А уж если находились люди, способные не только более-менее прилично сыграть, но и быстренько раскидать музычку между фоно, гитарой и еще чем-нибудь, то как раз и получался ансамбль типа того, который и собрался на квартире Виктора Смирнова. Я подобрал репертуар и тогда же сказал Аркаше: не пой туристские или студенческие песенки, твой козырь — блат!
Вдарили по первой, заели капустой и поехали! Аркаша дивным голосом запел «Шарабан-американка», «Алеша, ша!», «Гоп со смыком». Писали на мощный магнитофон — усовершенствованный Виктором МАГ-8 в американской тумбе с тремя моторами — через ревербератор, чтобы создавалось ощущение гулкого большого зала. Ближе к ночи мы были пьяны. Запись со всеми повторами и дублями заняла целый день, с раннего утра до позднего вечера, а результатом явились всего два часа смонтированного концерта, который позже получил название по первой фразе, произнесенной Аркадием в самом начале: «Эх, люблю блатную жизнь, да воровать боюсь!» После этого Аркаша объявил, что у всех песен, которые будут исполнены, «музыка народная, слова — НКВД». Звукозапись прошла, в общем, без эксцессов, если не считать выходок пьяного в стельку саксофониста, который пытался играть настолько вперед, что его пришлось связать и заткнуть рот кляпом, чтобы он не мог помешать звучанию ансамбля.
В самом конце записи возникла проблема: поскольку концерт пойдет в народ, для исполнителя нужно придумать псевдоним. Красивый и запоминающийся. Настоящая фамилия Аркаши, хоть она и звучала вполне артистически, по вполне понятным конспиративным соображениям не подходила. Было предложено несколько вариантов (каких — этого уже никто не помнит), среди которых вдруг прозвучало — Аркадий Северный!
И придумавший псевдоним Виктор Смирнов, и сам Аркаша Звездин, уставший, но довольный столь плодотворным днем, восприняли всё это всего лишь как забавную игру. О том, что положено начало будущей Легенде, никто и не подозревал.
Персон забрал пленку к себе на Ленинградское радио и сделал монтаж на профессиональной аппаратуре — получилась «товарная» фонограмма. К большому сожалению, до наших дней она в полном виде, судя по всему, не дожила, хотя была в свое время популярной и даже достаточно широко распространялась. Эту запись я дал послушать двум таким же «несоветским» молодым людям, как и я сам, — любителям вражеской музыки, рок-н-ролла. Причем один из них, Екимов, был не просто любитель подергаться под западные ритмы — уже в те времена, в начале шестидесятых, он начал составлять энциклопедию рок-н-ролла. Как только они услышали запись Северного, мгновенно загорелись интересом! Они сразу же сделали себе копии и начали их распространять. Ну, а Тайгин со Смирновым действовали по старинке. Они нарезали гибкие пластинки всё на той же рентгеновской пленке и выпустили их в свет с этикетками, на которых красовалась надпись «Аркадий Северный». Вероятно, именно так это звонкое имя запомнилось советскому народу.
Мой друг Аркадий Северный
Мы близко подружились с Аркадием, он приходил ко мне домой, на Ропшинскую, 25 почти каждую неделю и пел. Соседи порой стучали в стену, могли и ментов вызвать. Но я всё равно часто записывал его. Правда, большинство записей того периода не сохранилось.
Сегодня Аркадия Северного зовут Королем блатной песни. Он действительно им был! И это ясно становилось, стоило только ему взять в руки гитару. Инструмент, как скипетр, сразу же делал его монархом. И, конечно, его необыкновенный голос, которым он владел виртуозно. Венчали всё это песни, которых он знал немало. А без гитары и без песен он был самым простым смертным с заурядной внешностью и довольно скромной манерой держать себя в обществе. Это когда бывал трезв.
А когда не бывал, то любимым его развлечением было, войдя в переполненный автобус или троллейбус, сказать своим гулким, от природы поставленным голосом: «Здравствуйте, товарищи!» Приветствие это, произнесенное вполголоса, производило странное впечатление. Шум и разговоры между пассажирами мгновенно стихали, люди вертели головами и сворачивали шеи, чтобы увидеть, кто мог так произнести эти слова, а затем почему-то на ближайших остановках многие старались покинуть транспорт.