Девушки дружно рассмеялись этому незатейливому, но точному подражанию.
– Не хотелось бы мне еще раз с ним остаться с глазу на глаз. Так что? Никто не против? А встречаться будем здесь, на этой площади у фонтана, хорошо? – продолжила Алконост.
– На площади Семи звездословов? – прервала молчание Гамаюн.
– Ах, вот как она называется! Какое красивое название. И вишни какие чудесные здесь цветут, – заметила Алконост.
– Это миндаль трехлопастной, а не вишня, – тихо, почти шепотом выпалила Гамаюн. Остальные девы глядели на нее озадаченно. Чтобы скрыть неловкую паузу, она затараторила: – Площадь так назвали, потому что она имеет семь углов, только и всего. А астрономов на самом деле было девять, но из-за того, что девятка – число Мары, двух ученых было решено забыть. Правда, поняли это не сразу, поэтому и углов замыслили девять, но два успели скосить. Видите те два здания со срезанными углами? Это два забытых звездослова.
Гамаюн, казалось, хотела выговориться после долгого молчания. Внутри нее шла серьезная борьба: во что бы то ни стало сообщить остальным о том, откуда здесь взялся степной миндаль, или больше не умничать и замолчать подобру-поздорову. Она провела указательным пальцем по поверхности воды в фонтане и решила, что расскажет в следующий раз, ведь теперь это место их встреч.
– Я всё, – подытожила она свою речь.
– Так вот, если никто не против, девицы, я предлагаю встречаться здесь. И объявить площадь Семи звездословов, – Алконост бросила ехидный взгляд в сторону Гамаюн, безмолвно уточняя, правильно ли она запомнила название, – нашим тайным местом. Все согласны?
– В этом городе тайны – понятие относительное, – наконец-то заговорила Сирин. Она посмотрела на свое отражение в фонтане, склонила голову набок, как будто пыталась поймать удачный ракурс, и продолжила свою речь: – У каждой стены есть уши и глаза. Совет поклонения не дремлет. Ты сказала это вслух, следовательно, об этом знает весь город. – Она многозначительно посмотрела на Алконост. Губы ее подернула едва уловимая усмешка. – А если и не сказала, а только подумала, то найдется молодец, способный читать твои мысли. Впрочем, предложение разумное. Если ты ждешь моего одобрения, то, считай, оно получено.
Алконост провела ладонью по подбородку, рассматривая снизу вверх темнокрылую Сирин. Глаза ее сузились, и по одному их движению стало ясно, что дева ведет внутреннюю беседу сама с собой.
Раздумья прервались резким выдохом, за которым последовала тихая фраза:
– Будем друзьями?
Сирин неопределенно пожала плечами и ответила:
– Почему нет. Я уже вчера говорила, что добрые девицы должны, просто обязаны держаться вместе. А после пережитого – и подавно. Будем подругами!
– Вы представляете, красны девицы, а ведь страшно это – осознавать, что кому-то может быть о тебе известно больше, чем тебе самой. – Ладимила на секунду вернулась мыслями в тесную сырую комнату для допросов. – Мне показалось, что старшина из Совета мудрости так и норовил меня на чем-то подловить. Но мне скрывать нечего – я честно рассказала, как все было. А что было-то? Ты, наша красавица неземная, пела так, что толпа замерла. Мы с девицами ели-пили да разговоры вели, никого к себе не подпускали. Сирин только раз вышла из-за стола, а этот хам потребовал сообщить, сколько времени у тебя ушло на посещение отхожего места, представляешь? Ну а что я ему скажу? Ты же совсем на секундочку вышла, Сирин! – Мила мягко улыбнулась подруге, но увидела, что та поменялась в лице. В ее глазах отчетливо читалась нарастающая тревога. – Я что-то не то сказала?
Не успела Сирин вымолвить и слова, как воздух разрезал голос мужчины, появившегося из-за дерева:
– Прошу прощения, что вынужден прервать вашу беседу. Я ищу княжну Ладимилу Новоградскую. Не знаете, где я мог бы ее найти?
Это был высокий юноша, облаченный в цвета царского двора, но, видно, не прислужник. Чертами лица он был прост, разве что глаза расходились в хитром прищуре. Так же как и у новых подруг княжны, у молодого мужчины виднелись крылья, цветом оперения напоминавшие колосья спелой пшеницы. Девушки переглянулись и застыли в нерешительности.
Алконост опомнилась первой – положила ладонь на ключицу, отвела взгляд, при этом немного приподняв брови – сама надменность, – и изрекла:
– Извинения принимаются. Горю желанием узнать, с чем вы посланы, сударь. – После чего подняла взор на собеседника и впилась в него не моргая.
Юноша развернулся к говорящей, сразу согнулся в поклоне, как будто спасаясь от знойного взгляда, и, извиняясь, заговорил:
– Княжна, я и думать не мог, что вы так красивы. – Он быстрым движением облизал пересохшие губы. – Царевич Елисей приглашает вас на прогулку.
– Вы не могли бы уточнить, в котором часу царевич будет ждать? – неожиданно вторглась в беседу Гамаюн. Она решительно смотрела на юношу, всем своим видом показывая, что надеется на немедленный ответ.
Тот резко развернулся и уставился на приоткрытые губы красавицы. В глазах его ясно читался испуг. Он наспех повторил поклон и залепетал:
– Тысячи извинений, сударыня, я не… я не знал, не признал, точнее, не подумал, валенок я эдакий… – Он умоляюще смотрел на княжну и, как только она отвела взор, продолжил: – Царевич ждет безотлагательно. Сей же час.
– Высокородным девицам, чтоб вы знали, нужно сообщать о подобных встречах заблаговременно! Он же не объезженную кобылу для охоты просит привести, – отрезала Сирин, ввергнув юношу в полное смятение. Он согнулся в очередном поклоне, от напряжения взмахнул крыльями и, казалось, был готов провалиться сквозь землю.
– Не знаю, как мне загладить свою вину перед вами, сударыня! За кобылами мне только и ходить с моей сообразительностью! – Он выждал, пока взгляд княжны смягчился. – Я всего лишь передаю его просьбу. Понимаете, он очень занят в эти дни: столько прекрасных княжеских особ посещают наш дворец. Конечно, требовать он не станет, однако отказу рад не будет. И меня отчитает за невежество.
Алконост, Сирин и Гамаюн уже не скрывали улыбок. Они озорно переглядывались, еле сдерживаясь, чтобы не прыснуть.
– Девицы, полно вам! – По лицу княжны было понятно, что эта игра позабавила и ее тоже. Она подошла к посланцу и мягко заговорила: – Пожалуйста, не держите зла на моих подруг. Прошу вас, больше не надо кланяться, это лишнее. Как вас зовут?
– Финист, сударыня. Опричник царевича Елисея.
– Очень приятно, Финист. Вы знаете, я правда очень бы хотела подготовиться к знакомству с будущим мужем и отцом моих детей. – Мила на секунду остановилась и закрыла глаза, будто что-то вспомнив. – Возможным мужем и отцом моих детей. Но если это дело срочное, то я не буду противиться царской воле.
Крылья за широкой спиной опричника сжались так, будто принадлежали замерзающему воробью. Финист виновато опустил глаза и промямлил:
– В Саду наслаждений есть все необходимое, сударыня.
Княжна пожала плечами и взглянула на приятельниц. Девы-птицы улыбались и кивали. Что же, значит, так было суждено.
Давно Салтан не спускался в казематы. Мрак вечно холодного подземелья заставлял вспомнить всех недругов и предателей, с которыми когда-либо приходилось расправиться. Запах плесени и гнили сточных вод, навечно поселившийся в местных комнатах, напоминал, почему царь так редко соглашался отправляться в подвал Совета мудрости и правды: за все время правления он лишь однажды помиловал человека. И это была мучительная ошибка, которую Салтан не мог простить ни себе, ни всем тем, кто впоследствии стоял перед ним на коленях, умоляя о пощаде. Достаточно одного неверного шага, считал он.
Стражи, сопровождавшие владыку всего Буяна, остановились у одной из дверей, и после короткого клича им изнутри отворил целовальник. Он отвесил глубокий поклон, оглянулся и хлопнул ладонями по бедрам, внезапно спохватившись, что стул для царя принести никто не удосужился.
– Прекратить возню! – устало скомандовал Салтан. – Рассиживаться здесь нет никакой нужды. Допросили уже? Виновна? На плаху?
Он посмотрел в дальний угол камеры, где на коленях стояла немолодая женщина со спутанными волосами.
– Не успели, государь! Она ворчит только и подчиняться отказывается, будто глухая или безумица! – Целовальник подошел ближе к пленнице и громко заорал: – Встать пред царем, кому говорю! – Он перевел взгляд на Салтана и, разведя руками, добавил: – Видите, ваше величество, никакого уважения! Оно и понятно, что о бочку головой трёхнулась.
Женщина со скованными руками лишь почесалась, не придав приказу никакого значения. Даже глаз не подняла.
– Что тебя привело в Буян? Отвечай как на духу! – Целовальник рявкал, словно шавка, пытающаяся выслужиться перед хозяином за угощение.
Из угла стали доноситься еле различимые звуки. Голос женщины был глубоким и хриплым. Салтан с полминуты пытался прислушаться, но быстро устал и бросил это занятие. Лицо его было спокойно, однако во взгляде без всяких сомнений читалась брезгливость. В тесной вони камеры повис молчаливый вопрос: «И ради этого меня сюда привели?» Ставить царя в неудобное положение было делом непростительным. Целовальник живо представил скорый гнев и был уже готов схватить палку, как вдруг цепи, державшие пленницу на безопасном расстоянии от царя, натянулись, сама она медленно подняла бренное тело, а вслед за ним и голову.
– Никто и ничто с тем не сравнится… – Бессвязный хрип стал превращаться в слова. – Перун ничтожество, и не может он… когда война закончилась, то путник сказал, а вы не слушали, никто не слушал… и он пришел, опять пришел, а все уйдет в небытие, и не пощадит он никого, только тех… – Она дернула цепи, и те загрохотали по камням. – Только тех, кто видит и слышит его. Зальет всех светом, и превратится в пыль все то, чем вы дорожите.
Царь наклонился к целовальнику, поймал его взгляд и сухо отрезал:
– Высечь. Потом казнить. – Развернулся и направился к выходу.
В спину ему вонзались крики пленницы: