– Да как ты смеешь? – прозвучал резкий женский голос.
В то же мгновение записка оказалась в изящной руке, одетой в черную перчатку. Знатный покупатель попытался ее перехватить, но без толку. Раздосадованный промашкой, пузатый поднял недовольный взгляд на нарушительницу своего спокойствия.
– Какого лешего? – Из его уст чуть не вырвались крепкие слова, но он прикусил язык, рассматривая нахалку.
Его взору явилась демонически привлекательная женщина: облаченная в темные одежды, облегавшие изгибы ее ладного тела, она держалась очень свободно, почти надменно. Темно-каштановые волнистые пряди обрамляли ее вытянутое лицо, подчеркивая выразительные округлые скулы и оливкового оттенка глаза, густо подведенные сажей и смотревшие так жестко и строго, что покупателю пришлось отвести взгляд. Но любопытство заставило тут же вновь посмотреть на незнакомку, дабы убедиться, что ему не померещилась эта невероятной красоты женщина, и увериться, что за ее спиной правда торчат темные блестящие крылья, на которые он даже и не обратил внимания поначалу, вперившись взглядом в ее лицо.
– Ты куда шла, туда и иди! – огрызнулся торгаш, вытирая руки ветошью, будто хотел отмыться от запретной продажи.
– Я как раз за целовальником[4] шла, чтобы о твоем нарушении рассказать! – с недоброй улыбкой произнесла та и, погладив по щеке испуганную девушку, принялась выпутывать ленты из ее волос.
– Ты о себе ему расскажи, блудница! – сощурив глаза, прошипел продавец.
– А эта чем провинилась? – налегши на прилавок, шепотом спросил пузатый.
– А вы, ваше вятшество, не знаете? – Торговец изобразил удивление. – Это ж Сирин, она за ту цену, что я за девку написал, вам разве что часок-другой даст ее любить.
Лик девы-птицы осветил почти звериный оскал. Она схватила с прилавка нож и обвела взглядом мужчин, остановив его на торговце.
– Тебе я готова уступить в цене. Отдашь свою жалкую жизнь – так и быть, стану с тобой ласковой на полчаса.
– Одно мгновение! – оживившись, пробормотал пузатый. Он перебрал пухлыми пальцами складки ткани под поясом и наконец извлек полную монет мошну. – Я готов сделать значительно более выгодное предложение. Возьми, пересчитай.
Волоокий взгляд девы-птицы медленно переместился на знатного сударя. Черты ее смягчились, и голос приобрел почти елейные нотки:
– Как благородно с вашей стороны. – Она подхватила бархатный мешочек, довольно улыбнулась и добавила: – Так беззаветно помочь юной девице. Она будет помнить вашу доброту до скончания дней! – В тот же момент она перерезала веревку, соединявшую одно из бревен навеса с запястьями без пяти минут рабыни, шепнула ей: – Беги – и вложила в ладонь мешочек, полный монет.
– Да какого… – Торговец дернулся вслед за девушкой, но в одно мгновение передумал и остановил поток бранной речи, заметив целовальника, подошедшего прямо к лавке.
– Неспокойно тут? – Нахмурив пушистые брови, целовальник рассматривал лица покупателя, продавца и Сирин. – Говорят, девку тут с лентами бело-красными заприметили. Не видели, не торгует ли кто живым товаром?
– Никто, уважаемый, – пробурчал лавочник, зло зыркнув на деву-птицу. – Только свежезарезанным!
Рассветное солнце спряталось за синеву туч, и княжна вспомнила причитания своей служанки Добродеи, сетовавшей, что госпожа ничего не ела с самого утра. Присев рядом с прислужницей, девица не стала сопротивляться проявлениям заботы, покорно согласившись на пироги из походной бочки.
– Моряки рассказали, что там, в Элладе, такой сыр делают, который месяцами не портится! И головки его только за золотые купить можно. Я им и ответила, что моей царевне надобно отведать, чтобы знать, что за сыр такой; они мне и дали кусочек. Желаете, сударыня?
Княжна подняла глаза на камушек серо-желтого цвета, лежащий на серебряном блюдце, и с недоумением посмотрела на Добродею. «Теперь ясна причина смрада», – чуть было не произнесла она. Что же, придется пробовать – обижать Добродею никак не хотелось. Княжна отломила кусочек, практически крошку, сыра и, не сводя со служанки глаз, положила на язык. Чтобы раскусить сыр, потребовалось значительное усилие. Княжна зажмурилась и прислушалась к своим впечатлениям. К ее удивлению, за резким запахом скрывался удивительно нежный, чистый вкус, покалывающий где-то в середине языка.
– Потеха, а не еда! Как они его делают? Никогда не ела ничего подобного. Удивительно.
Добродея довольно хмыкнула и отвернулась, чтобы достать пироги. Какая удача – порадовать свою хозяйку, пусть и таким пустяком.
Княжна боролась с желанием моментально проглотить оставшийся ломоть сыра. Отец называл ее самой нетерпеливой из вятших дев – настолько она казалась ему неспособной сдерживать свои хотения. Несмотря на всю строгость, он очень любил свою единственную дочь. Северный князь Велимир слыл сюзереном суровым, но справедливым. Не было ни души в Новоградском княжестве, которая бы его не опасалась. Это было объяснимо: кругом враги. С севера – вечные бунты непослушных каторжников, с которыми не справлялась Малахитница. Медной горы хозяйка вечно занята ухажерами настолько, что до всего остального ей дела нет. На западе – жестокие норды, притворяющиеся, будто не знают установленных после кровопролитной Общеземельной войны правил мирного жития народов. Да и свой люд покорным нравом не отличался – приходилось предугадывать малейшие волнения и жестко пресекать их.
Мила не была исключением. Отец вселял в нее трепет одним своим видом. Впрочем, так было не всегда. До восьми лет княжна росла совершенно беззаботной девочкой, не ведающей ничего о жестокости. Батенька часто сажал ее на колени и гладил по мягким белым волосам. Почему-то ей казалось, что Велимир так же ласков со всеми своими подданными, разве что не гладит их по голове. Все переменилось одним вечером. Мила дружила с Чеславом – сыном княжеского рода, приближенного к сюзерену Северных земель. Они часто проводили время вместе, обучались грамоте, играли общими игрушками и были не разлей вода. Однажды мальчуган предложил ей игру: забраться на стену крепости и бросать кусочки еды, чтобы приманить диких птиц. Они весело перекидывали через деревянные бойницы куски хлеба, оставшегося от царской трапезы, и наблюдали за крылатыми, почуявшими запах угощения. В один момент прилетевших голубей и сорок распугала семья голодных лисиц. Впрочем, не все пернатые заметили хищников, и одна из птиц стала добычей рыжей гостьи. Ее сизое оперение разлеталось в зубах прыткой лисы. Мила ахнуть не успела, как Чеслав приволок на стену блюдо с остатками жаркого и принялся выбрасывать жирные куски мяса. Лисиц прогнали волки, жадно рыщущие в поисках наживы. Юная княжна пыталась остановить друга, но мальчишка вошел в раж и не обращал внимания на ее призывы. Ее тоненький голосок был прерван звуком выстрела. Дети выглянули в бойницу, и им открылась леденящая кровь картина: один из серых разбойников жалобно выл, волоча подбитую лапу, пытаясь скрыться от крестьян в ближайшем лесу. Второй выстрел остановил его мучения. Волк замертво пал. Мила вцепилась в рукав друга и стала умолять его уйти, чтобы их не раскрыли, но тот лишь прошептал:
– Начинается самое интересное!
Со стены полетело все, что не доели придворные: жареный гусь, свиные ребра, репа и соленья. Народу внизу все прибавлялось. Они глядели вверх, шумно благодарили богов и собирали дары. Впрочем, остатки трапезы быстро закончились, а крестьяне принялись драться за добычу, точь-в-точь как звери незадолго до них.
То, что случилось дальше, часто виделось княжне во снах. Опричники, высыпавшие кучкой из ворот крепости, избили дерущихся, а детей благородных родов – Милу и Чеслава – обнаружили слуги. Их отвели прямо к Велимиру. Он быстро выяснил, что произошло, отпустил слуг и взялся за розги. Девочка побледнела и бросилась на колени умолять отца не наказывать их. Он коротко проговорил:
– Ты смотрела на произвол и не предотвратила его. Теперь ты будешь смотреть на то, как Чеслав получит десять ударов плетью – за каждый год его жизни. То, что вы совершили, чудовищно, и нам всем придется молить богов о снисхождении к вам.
Мила уже умела считать. Каждый удар по оголенной спине друга отдавался болью в ее висках. Чеслав мужественно смотрел перед собой, безмолвно ронял слезы на дощатый пол и стискивал зубы, ожидая, когда вновь опустится плеть. Закончив с розгами, сюзерен Северных земель взял с детей слово, что подобного больше не повторится. Во взгляде Велимира что-то переменилось, появилось то, что с тех самых пор заставляло Милу побаиваться собственного отца.
Дочь была единственным человеком, к которому после смерти жены он проявлял нежность, однако доброта его заключалась в требовании быть лучшей во всем, за что бы она ни бралась. Ценнейшие умы Нового града приходили учить юную княжну, и такое образование позволило наследнице Велимира стать рассудительной и внимательной к наукам. Не многих при дворе она жаловала своим общением, разве лишь тех, кого стоило привечать по этикету. Княжна проводила много времени за книгами, и, пожалуй, главные ее переживания были связаны именно с событиями, там описанными. Иногда, в редкие минуты безделья, она представляла себя героиней книг. Ей мечталось о шумных пирах, подобных тем, какие бывали по случаю богатого урожая, или тем, что устраивали в честь высокопоставленных князей из других частей Буянского царства. Однако больше всего ей нравились свадьбы, несмотря на все странные ритуалы и правила, которых приходилось придерживаться. Семьи жениха и невесты готовились к церемонии очень тщательно. Мужчины доказывали богам свое намерение быть честными мужьями и создать крепкий союз во славу покровительствующего божества, а делать это они могли, преуспев на охоте, придворной службе или превозмогая себя на работе в поле, если были простолюдинами. Девы же отправлялись в небольшие домики на отшибе селений – там они только молились и познавали свое предназначение, беря на себя обет молчания до самой свадьбы.