– Если ты не поторопишься отведать что-нибудь из яств, их скоро не останется. Ты какие сладости любишь?
– Пожалуй, что я к ним совершенно равнодушна, – пожала плечами Мила.
– То ли дело битвы… Знаешь их все наперечет. Место, день, потери противников… Глядишь, и мне в этом знании фору дать можешь!
– Могу говорить о них бесконечно!
– И говорить так, будто это что-то увлекательное!
Царь повертел в руке очередной трюфель и, удостоверившись в идеальности его купольной формы, мгновенно проглотил конфету.
– На бумаге и картах, знаешь ли, битвы выглядят завораживающе. Но только не там, на поле боя. Когда увидишь эту грязь, услышишь, как подкова на копыте с размаху дробит кости, почувствуешь трупный запах и боль умирающего, то будешь просить всех богов о том, чтобы это забыть.
Ни один из цилиндров желе не оказался достаточно упругим для того, чтобы иметь честь оказаться на языке владыки всего Буяна. Он брезгливо пошевелил их пальцем и поднял взгляд на княжну.
– Красивая заколка, – изрек он. Затем пригляделся – и на секунду его зрачки округлились, после чего спросил: – Откуда она у тебя?
– Не знаю, как и благодарить. Мне ужасно приятно и вместе с тем непривычно получать такие драгоценные подарки. Не уверена, что пойму смысл этого узора, однако верю в то, что это непременно что-то хорошее. Ваш сын постарался!
Салтан, сощурив глаза, судорожно пытался понять, не ведет ли дочь Велимира какую-то игру.
– Мой сын… Позволь узнать, какой из них?
– Цесаревич Елисей то был… с другим я не имела чести… да и времени прошло – неполный день. А с Елисеем мы свели знакомство, и, как только мне довелось перебраться в новые покои, за что отдельные мои поклон и благодарность, сразу обнаружила коробочку, перехваченную атласной лентой, а в ней – это чудо, усыпанное каменьями. И вне всяких сомнений поняла: то царевич меня привечает.
– Прислуга твои догадки подтвердила? Сказала, что это дар от Елисея?
Миле совсем не хотелось жаловаться, потому она потупила взор и быстро нашлась, как ответить:
– Да я без слуг справляюсь, милостивый государь, с тех пор как Добродея моя потерялась по прибытии. Я просила ее найти, а ее все не ведут никак.
Владыка Земель буянских не мог скрыть своего удивления. Его глаза выпучились до размера целой гривны, а тяжелые брови поднялись так, будто не лежали до того густыми валиками над посиневшими веками. Салтан медленно откинулся на спинку кресла, не сводя взгляда с Ладимилы.
– Как это – нет прислуги? – неожиданно громко произнес царь.
За ширмой послышалось нервное шевеление. Тут же в приемный зал выскочил тот же долговязый прислужник. Под грозным взглядом Салтана он съежился и стал на полголовы ниже, чем прежде.
– Пришлите в покои княжны лучшую служанку из всех возможных. Лучшую! – процедил сквозь зубы царь.
Степень его недовольства показалась Миле избыточной, но она не решилась сказать, что лучше бы отыскать ее Добродеюшку, а остальных прислужниц не отрывать от их обязанностей. Долговязый выдавил из себя что-то утвердительное, подпрыгнул и бросился подливать чая из самовара.
– Без промедления! – раскатился царский бас по залу.
Слуга испарился в коридорах дворца.
Салтан закрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов и, посмотрев на Милу, выдал:
– Думал сказать тебе с глазу на глаз, но решил, что новость до того приятная, что достойна того, чтобы о ней узнали и другие. Вечером на ужин созван весь двор, и я скажу… – Его взгляд снова коснулся мельницы на заколке, выложенной аквамаринами. – Вечером, все вечером. Как солнце сядет.
«Да где же спрятался этот Сад наслаждений? Не видел я кремля мудренее!» – проворчал про себя Гвидон, облокотившись о фонарный столб.
Почему царский дворец был так сложно устроен? Бесконечные проходы, лестницы, площади и площадки, балконы и балюстрады, расположенные на разных уровнях, рождались постепенно, соединяя отдельные строения, возведенные в разные эпохи. Еще Салтанов дед, Дадон, предпринял первую попытку привести разрозненные терема и фортификации к единому стилю. Все правители Буяна звали резиденцию кремлем, однако Дадон этого слова не любил, потому и вывел его из обихода, заменив нехитрым «дворцом». Нынешний правитель Буянского царства продолжил дедово дело: устранил пустыри между домами, благоустроил мостовые, заложил общественные сады и парки. Не говоря уже о том, что при Салтане в столице появилась невидаль – водопровод, да такой, какого не было еще нигде в Пятимирии! Впрочем, то, к чему уже все привыкли, вначале вызывало жаркие споры. Князья да вельможи были крайне возмущены и любые нововведения Совета розмыслов встречали холодно. Оттого Салтан и прослыл деспотом и самодуром, что заставил всех высокородных особ терпеть грязь, шум и уродство стройки. И так некоторые из них были недовольны, что стали связывать буянские новшества с другим приказом царя – «О сохранности». Вроде как во дворце отныне нет прямых дорог и зримых путей, чтобы чужестранец не смог прийти и обезглавить владыку всего Буяна. Закон и вправду издали, однако к архитектурному плану царского дворца он не имел никакого отношения. В нем речь шла об ограничении свободного пересечения береговой линии острова Буяна. Причиной такой осторожности было предсказание вещуньи. И хоть Салтан не походил на труса, отчего-то к этому увещеванию прислушался и в сказание уверовал. Стали всех прибывающих осматривать, а подозрительных людей опрашивать – мол, кто, куда, зачем и по какому делу.
Выбрав наугад один из четырех проходов, щегольски одетый Гвидон продолжил свои поиски. Встреченные обитатели дворца неопределенно разводили руками, указывая в противоположные стороны. Все, как один, они щурились, пытаясь вспомнить, где могли видеть раньше эту редкую стать и пронзительный взгляд, открытый и бесстрашный. В незнакомце с аккуратно подстриженными волосами и густой короткой бородой с трудом угадывался безумец из бочки. Зеленый камзол сидел как влитой, ясно давая понять всем и каждому, что перед ними человек особой, знатной породы. Прежние черты остались где-то в казематах, в самом темном углу, закиданные грязными лохмотьями. Плечи расправились, мускулы налились жизнью, а на умытом лице четко вырисовались прямой профиль носа и гордый подбородок, разделенный еле заметной полоской.
Поблагодарив поклоном очередного прохожего, Гвидон свернул на узкую лестницу и уже через несколько ступенек уперся в нужную арку. Каменная кладка была сплошь увита листьями, и только выступающие металлические прутья да золотистый колокольчик, болтающийся на веревке, выдавали этот тайный ход. Он подошел вплотную к зеленым зарослям и рванул калитку на себя. Она не захотела поддаться, лишь недовольно скрипнула. За пояс тут же ухватились усики нахальных лиан, тех самых, что несут на себе волоокие бутоны-страстоцветы. Гвидон не придал этому значения, но машинально провел вдоль тела руками, сбросив с себя гнет похотливых побегов. Он отпрянул на пару аршинов от стены и, завидев колокольчик, позвенел им.
Через мгновение с другой стороны забора послышалось шарканье башмаков, а после – негромкое ворчание прислужника:
– Кого там еще Перун принес?»
Лязгнул засов, но вместо двери в живой изгороди открылось маленькое окошко. Рассмотрев через темную бойницу богато расшитый камзол, холоп громко бросил:
– Не ждет царевич никого, любезнейший. Ему что-то передать?
– Скажите, что к нему пришел поговорить Гвидон.
Решетка ворот снова скрипнула. На этот раз от того, что прислужник навалился на забор всем телом, стараясь разглядеть нового царского сына. Немного подумав, он промолвил:
– Царевич Елисей занят. Что я могу ему передать… царевич?
– Что его ждет брат, которому нужно с ним поговорить. Передайте Елисею безотлагательно. Уверен, он сумеет перенести свои, безусловно, важные дела.
– Минуточку, сударь! – Башмаки с топотом убежали куда-то вглубь Сада наслаждений. Вернувшись, прислужник, задыхаясь и чуть не врезавшись на бегу в железные прутья, выплюнул: – Мне ужасно жаль, но никак сейчас не получится вас принять, никак не получится! Возможно, позже…
Не успел он уточнить, когда это «позже» вероятнее всего случится, как Гвидон прервал его блеяние:
– Я подожду.
За стеной явно началась паника. Одышка мешала шепоту оставаться неслышным, и прислужник никак не знал, как правильно поступить в такой непростой ситуации. Наконец, взяв волю в кулак, голос из-за калитки залебезил:
– Но, сударь, прождать можно довольно долго. Не угодно ли вам… передать что-то на словах? – Было неясно, что скрипит сильнее: калитка или раскаленные шестеренки в голове прислужника. – Или назначить время для аудиенции?
– Нет, я дождусь, – отрезал Гвидон.
По обе стороны забора воцарилось затишье. Даже вечно пружинящие на стебельках цветки страстоцвета замерли в ожидании. Неожиданно за забором послышалась возня, калитка отворилась, и из нее вышел всклокоченный молодой вельможа, явно чем-то разгоряченный. Калитку вновь поспешно закрыли, а знатный посетитель Сада наслаждений изобразил дежурный поклон и направился в сторону одной из лестниц, ведущих к центральной площади. Уже пройдя мимо Гвидона, он резко остановился, вылупил глаза и вернулся к нему.
– Здравствуйте, царевич! Никак не мог ожидать, что вы так похожи на своего батюшку! – Пока собеседник разглядывал Гвидона, глаза его бегали быстро-быстро. – Князь Радимич. Никола Радимич мое имя. Премного рад с вами свести знакомство.
В ответ он получил короткий прямой взгляд и легкий кивок. Радимичу захотелось спрятаться от этих пронзительных глаз – до того непривычно было ощущать, что на него так пристально смотрят. Он поежился и решил сам прервать неудобную паузу:
– Вы сюда… развлечься?
– Нет. По делу.
– А, по делу… – Князь все не мог насмотреться на новоявленного сына Салтана. Он скользил взором по зеленому камзолу, расшитым камнями лацканам, золотым узорам – только бы не попасть под луч его обжигающих глаз. – В Саду любые дела принято совмещать с наслаждением, иначе они не доставят никакого удовольствия. И удовлетворения, если вы понимаете, о чем я. – Убедившись, что новый царевич не настроен на шутки и развлечения (да и сам Никола развлекся сегодня достаточно), он решил сменить тактику: – Постойте, князь, пока Елисей в отъезде, может быть, пройдемся и обсудим будущее страны? Для меня это вовсе не праздный интерес – я сын властителя Вески, вассала вашего отца. И по рождению имею честь занять наш скромный вескинский трон, когда отец устанет. Может быть, совсем скоро нам предстоит вершить великие дела, если вы…