– С него и придется вещать, княжна. – Чеслав вел ее через гридницу, по коридорам и вниз, к самому входу. Пока они шли, Мила украдкой рассматривала друга детства. Высокий, почти белобрысый, на два года старше нее. И держится так прямо, так достойно. В ее памяти он оставался шкодившим мальчишкой со смешными веснушками и нелепой щербинкой меж передних зубов. Теперь же он виделся ей совсем другим. Крепким и… надежным. Она невольно сравнила его статную красоту с царскими сыновьями. Пожалуй, ни в чем он не уступал Елисею. И Гвидону… разве что синие глаза были тревожны – видимо, в их глубине пряталась сумятица неопределенности, что терзает его сердце и разум. Миле вспомнились зеленые очи старшего царского сына, и она тотчас же встряхнула головой, чтобы отделаться от наваждения. Вернувшись в реальность, в серый коридор дворца Новоградской крепости, она обнаружила подле себя все того же Чеслава. За это время он успел рассказать, что они условились с остальными знатными советниками Велимира встретиться на площади. Они и правда были уже на месте: их животы торчали над ступенями, вторя пузатым округлостям балясин. Чеслав выглянул за дверь – убедиться, что все явились, – и коротко спросил:
– Готова, Мила?
Сцепив руки, она кивнула. Резко отворенная дверь окрасила складки ее темного одеяния в цвет рдеющего неба, и, будто бы взволновавшись этим зрелищем, толпа заныла сильнее и ретивее, обдавая паперть дыханием своего брожения. Превозмогая смятение, Мила шагнула на середину крыльца, и шаг этот был до того неуверенный, что можно было предположить, будто видела она перед собой не ровные доски, а лесное болото, покрытое пугающей тиной. Слова застряли в горле и никак не хотели освобождаться. В попытках утихомирить подступающий ужас отчаяния юная княжна пробежала взглядом по вельможам. Первой преградой стала ледяная твердь зениц Колояра, после – топь поволоки очей Путислава. Остальные же лениво переговаривались, не уделяя Велимировой дочери никакого внимания. Гусеподобный тайный советник зашипел, отчего все остальные замолчали и уставились на Ладимилу, а Колояр властно вскинул обе руки и медленно провел ими сверху вниз. Шум толпы почтительно погас.
– Княжна, твое слово, – прошептал Чеслав ей на ухо и отступил за спину.
«Твое слово», – раз за разом повторялось в голове, металось в бешеном темпе, распугивая все мысли. Мила закрыла глаза и усилием воли поймала чужую фразу. Ресницы широко распахнулись, а из нежных губ полилась подготовленная речь:
– Сюзерен нашего правителя и мой отец, Велимир Великий, ушел от нас. Его забрали боги по одной им известной воле.
Она взглянула на пузатых вельмож, проверяя, не дернется ли чей-то ус или бровь, обнажая осведомленность в истинной причине отцовой смерти.
Они лишь молча закивали, изображая безраздельное сочувствие.
– Мне горько говорить о том, что моего отца, Велимира, больше нет с нами. Тоска по нему разрывает мне сердце. Я безмерно благодарю каждого из вас за то, что молитесь о нем. Я видела, сколько людей пришло прощаться с ним к реке. Не передать, как я тронута вашим участием. – Мила почуяла подступающие слезы и встряхнула головой. – Но нам всем нужно с помощью богов и с твердой волей пренебречь своими чувствами и решить, что будет дальше с княжеством.
Она снова посмотрела на советников – те помалкивали и вместе с простолюдинами ждали ее следующих слов.
– Справиться с горем невыносимо сложно, но за нами наш народ. Во всем Пятимирии, волей наших богов и стараниями правителей, грядут перемены. Новоград тоже не останется прежним.
– Кто будет вместо Велимира? – долетел до нее недовольный выкрик из толпы. Люди снова шумели, переругивались и перешептывались.
Помолчав, княжна продолжила:
– Во времена перемен лучше для всех, чтобы власть над ними была в наших руках. – Миле пришлось говорить тверже, чтобы ее услышали. – Поэтому мы с достопочтенными советниками моего покойного отца решили…
– Кто править будет?! – разрезал воздух, перебив и без того смятенную княжну, голос крестьянина. Вслед за ним, как рожь в поле, зашаталась стена опричников, с трудом сдерживая натиск мирской орды. Полетели возмущенные выкрики: «Кто наш новый владыка?», «Кто царя наместник?»
Выпрямив спину и глотнув достаточно воздуха, Мила произнесла настолько громко, насколько могла:
– Новый сюзерен перед вами. По закону буянскому наследник – это я!
Волнение вмиг обернулось ревом. Опричники выкинули копья, чтобы хоть как-то сдержать людской напор. По телу княжны пробежал холодок, словно оцепенение, доселе прятавшееся где-то за углом, наконец пробралось в нее и теперь радостно вычерпывало оставшуюся волю. Желание убежать подальше с этой людной площади заставило развернуться к единственному другу детства, который стоял позади нее. Но вместо решительности и уверенности в его глазах Мила обнаружила чистейший ужас. Чеслав шагнул к молодой княжне – он выглядел подавленно, судорожно сглатывал слюну, отчего кадык его то и дело шевелился. Проследив за его стеклянным взглядом, княжна повернулась обратно к площади и обомлела: ступени были пусты.
– Куда они делись? Что происходит? – закричала она то ли Чеславу, то ли опричникам. Они обернулись на ее громкий призыв, но тут же откуда-то сверху послышался оглушительный свист. Он рождался ближе к небу, на кремлевской стене, и, подняв глаза, все присутствующие на площади увидали советников почившего сюзерена Северных земель.
– Не бывать тому! – прогорланил Колояр. И остальные вельможи одобрительно закивали.
Вдруг из бурлящей негодованием толпы вслед за выкриками в стену терема полетел камень. Мила в страхе отпрыгнула с центра паперти, и туда тотчас приземлился булыжник.
Свист повторился. Они с Чеславом одновременно посмотрели на крепостную стену, туда, где в окружении поджарых стрельцов и толстопузых вельмож гордо высился Колояр.
– Воля моя добрая такова: уходи сама, и тогда жива будешь и невредима! – прокричал он. – Видишь – не примет тебя народ. Не нужна нам баба на троне!
Народ взвыл, вторя воеводе:
– Не нужна! Не нужна! Не нужна!
Мила обернулась к своему единственному соратнику. Лицо его было крайне испуганным. Она поймала его взгляд и сказала:
– Ты можешь идти к ним, если хочешь.
Голова Чеслава закачалась, а уста исторгли какой-то звук, но за шумом толпы слов его было не разобрать. Он не ушел. Мила повернулась к толпе, подняла руки и медленно опустила их. На площади снова поселилось безмолвие, но на этот раз хилое и неустойчивое, будто мыльный пузырь обволакивал всех недовольных, и от напряжения он мог разорваться в любое мгновение. Она снова шагнула на середину паперти, равняясь на свежую отметину, оставленную булыжником, бросила короткий взгляд наверх и громко прокричала:
– Есть закон, и он превыше человеческой алчности. Я законная наследница и, нравится вам или нет, стану сюзереном Северных земель!
Площадь обуяла буря. Не только оболочка пузыря лопнула под напором негодования – кольцо охранников тоже распалось, и их приметные кафтаны растворились в многоцветном месиве из горожан. Звуки слились в единый непрестанный гул, шум прибоя, несущего разрушение. На вышках фортов с упругим звоном натянулись тетивы луков, и, услыхав призывный горн, стрельцы выпустили свои стрелы в центр паперти. Наперегонки с их наконечниками в Велимиров терем полетели булыжники мостовой, уставшие лежать на сырой земле и алчно жаждущие тоже оставить след в этот алый северный вечер.
Мила развела руки в стороны, подняв их на уровень плеч, и закрыла свои горечавковые глаза. Еще минуту назад ей было страшно. А теперь… Перед глазами княжны пролетали разные мгновения жизни: вот отец играет с ней, назначает ее кукол на должности в выдуманном царстве ее светлицы; вот он накрывает ее теплым шерстяным одеялом в памятную холодную ночь – ему кажется, что его маленькая княжна уже уснула сказочным сном, но она лишь прикрыла глаза, чтобы видеть его таким, каким он бывал, только когда ни одно око на него не глядело: мягким, спокойным, добрым. И сказывает о волшебном мгновении: в нем прекрасный царевич подхватит ее на руки и понесет через порог в терем, а дальше… а дальше будет свадьба, пышнее которой не видывало Пятимирие. Она словно оказалась на этой свадьбе, увидела роскошно убранные столы посреди цветущего луга. Гости водят хоровод, внутри него она, вся в белом, а напротив – жених, глаза его сверкают… Мила снова старалась изо всех сил разглядеть их, увидеть, кто он… И вдруг услышала свое имя. Ее звала Лада. Княжна ощутила ее прикосновение к своему лицу, и ей стало ужасно тепло, она хотела бы нежиться в этих мягких ладонях целую вечность. Преисполненный любви голос, такой мягкий и глубокий, прозвучал вновь:
– Открой глаза! Смотри! Ты не одна!
Глава 8. У любви свои законы
Новоградский кремль озарила вспышка света. Яркость его была такой силы, что горожанам, набившимся в крепостные стены, пришлось отворачивать головы и закрываться руками от внезапного сияния. Источник свечения, столб, вонзался в землю и протыкал облака в небе, уходя своим стержнем куда-то далеко-далеко. Виден он был не только с окрестных лугов и деревень, но и из любой точки Пятимирия – до того бесконечным он казался. Камни и стрелы сгорели, обуглились да попадали оземь, не сумев ни достичь своей цели, ни разрушить неожиданной преграды. Все замерло в удивлении, новоградцы застыли, ослепленные увиденным.
Свет потихоньку стал рассеиваться, распадаться на частички невесомой пыльцы, переливающейся на солнце, кружащей в танце над городом. Стройная колонна, соединяющая небо и землю, растворилась в сумеречной сини, заколовращалась мерцающим вихрем, открыв взорам людей княжну. Та поднялась в поднебесье, воспарила над самыми высокими крышами, будто подхваченная мириадами светлячков. Карусель маленьких светил завертела ее, и через несколько оборотов прекрасная девушка уже перестала быть собой. Хотя – кто знает? – быть может, в то мгновение народ Нового града впервые узрел истинную сущность Милы – белоснежной Лебеди, да такой красоты, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Птица та замахала крыльями, разметая волшебную пыльцу, и вскоре световой столб остался только в памяти северных людей, мерцание свое подарив камням в короне Лебеди.