– Не друзья они мне, Калевичи эти.
– Значит, про зелье отрицать не станешь?
– А что отрицать? Его теперича все с собой носят, кто позволить себе может. Видишь, даже опричникам монет хватает – бегут новый пузырек доставать, едва старый закончится.
– Погоди, оно не яд, стало быть?
– Что ты! Какой яд? Оно… как правильно? Равносильно блаженству. Примешь – и сразу хочется любить ближнего. Наслаждаться красотой. И еще хлебнуть, когда чары его спадут.
Тарх встряхнул флакон с варевом и поднял его на свет. Кремового цвета осадок охотно растворялся в жидкости.
– Получается, когда мне Калевичи его в нос пихали, они не отравить меня хотели?
Под фонарем раздался смех.
– Ну что ты! Разделить удовольствие. А если девки рядом, то и подавно глотнуть хочется. От них как будто пахнуть начинает так, что сразу… желание даже в старике дряхлом проснется.
Глава Совета дождался, пока жидкость в пузырьке успокоится, и отрезал:
– Не верю!
– А что мне врать? Прими – и сам узнаешь!
– Это ты прими доказательства ради.
Тарх поднялся со стула и прошагал к столбу, разглядывая лицо князя.
– Сомнения в глазах твоих?
– Да я всегда за. Вот только руки связаны, а так принял бы хоть весь пузырек.
Тарх открутил пробку и поднес флакон к устам Николы. Тот выставил язык и поймал им капли зелья, проглотив все до конца.
Убедившись, что склянка пуста, сын Перуна отошел положить ее обратно на стол, после чего заговорил:
– Замечательно! С зельем мы разобрались. Пусть и не ожидал я, что им травить никто никого не собирался. Но ладно, пусть так. Расскажи теперь, Никола, как на ум вам заговор пришел?
Тем временем Радимич заметно покраснел, лоб его покрылся испариной, тело подрагивало и выламывалось, принимая неестественные позы.
– Смотрю, неудобны тебе мои вопросы. Ответь честно – и не придется мучиться долго, – предложил Тарх.
Князь продолжал крутиться вокруг столба, жадно вдыхая воздух.
– Дышать сложно, Тарх…
Тарх подлетел к узнику и стал нагонять ветер ладонью:
– Отрава все-таки!
«Какого лешего! – пронеслось в мыслях главы Совета. – Позволил единственному свидетелю свести счеты с жизнью, да прямо на моих же глазах. Глупец! Глупец!»
– Не отрава… просто жарко. Молю тебя – сорви с меня кафтан иль распори его!
Роговые пуговицы покорно поддавались пальцам Тарха, помогая освобождать тело молодого князя от пут одежды. Льняной ворот прекратил обнимать крепкую шею, обнажив набухшие вены, посередине ее торчал кадык, вскакивавший от каждого глотка слюны. Тархову взору поочередно открывались четкие линии ключиц, налитая юношеская грудь с темными твердыми пиками, мощные шарообразные плечи, а после – объемные руки, прорисованные точными мазками тренированных мускулов. Ткань безвольно повисла на запястьях связанного Радимича.
– Воды…
Тарх поднес к губам князя кубок, полный жидкости. Тот с жадностью впился в него, замочив все вокруг. По глади загорелой кожи побежали проворные капли, рисуя в полумраке извилистые линии, переливающиеся в отсветах масляной лампы. Осушив кубок, Радимич прикрыл глаза и кивнул главе Совета в знак благодарности. Тот продолжил свой допрос:
– Так чего вы хотели добиться этой смутой? Убить Салтана? Посадить на трон Елисея раньше положенного? Отвечай!
Было неясно, слышит ли его Радимич. Тело его горело, а спиной он терся о столб, словно пытался обхватить его лопатками. Убедившись в том, что князь в сознании, Перунов сын спокойно проговорил:
– Отвечать-то будешь?
Князь помотал головой из стороны в сторону, сбрасывая с нее капли пота. Это все, на что он был способен в ту минуту.
– Ладно, – сказал Тарх и обнажил ехидную ухмылку. – Один я здесь не справлюсь.
Дверь, ведущая в каземат, снова скрипнула и с грохотом закрылась. Тусклый свет лантерны обнаружил двух посетителей: Тарха и молодую женщину, одетую в простое, но открытое платье.
– Убить Салтана хотели, говоришь? – без всяких прелюдий продолжил допрос глава Совета мудрости и правды.
Одновременно с вопросом Тарх обнаружил причину беспокойства своего молодого узника. Ткань его штанов бесстыдно оттопырилась, а сам он еле дышал, не в силах справиться с нахлынувшими чувствами. Полубог хмыкнул и встретился взглядом с посетительницей. Она уверенно кивнула и подобралась ближе к безвольному телу. Тут же скользнула рукой по натянутой материи, отчего князь выгнулся, вжался задом в столб и завопил, раздирая подземелье нечеловеческим криком.
– Кого на трон хотели посадить, Никола? – вещал Тарх, не сводя глаз с девичьей ладони, сжимающей княжье достоинство сквозь ткань.
– Калевичи все замыслили, я лишь хотел… – Он боролся с одышкой. – Хотел… Пожалуйста, сними с меня порты к лешему!
Тарх ухмыльнулся и скомандовал девице:
– Будь добра.
Девушка медленно развязала шнурок портов Николы, освободив его жаркие бедра от лишней ткани. После пробежала взором по рдеющему телу вниз и провела пальцем по причинному месту.
– Продолжай! – боясь вздохнуть лишний раз, прошептал юноша.
– Это ты продолжай, князь, – спокойно сказал Тарх.
Вместе с движением ладони из Николы полились сбивчивые фразы:
– Они предложили все обставить так: подкупить опричника, чтобы он заколол Салтана. – Девичьи пальцы сжали самый его корень, отчего князь почти заскулил. Усилием воли вернув себе дар речи, он продолжил: – Что предполагалось делать дальше, я точно и не ведаю…
Ходящая вверх-вниз рука резко остановилась и улетела от княжьих бедер. Тот неистово затопал ногами и почти заплакал, умоляя продолжить этот грязный обряд.
– Если ты не знаешь, что там дальше задумывалось, то я, наверное, пойду?
Глава Совета вскинул брови и посмотрел на свою помощницу. Та терпеливо ждала его поручений, будто бы и не слышала стонов Николы.
– Нет-нет, я, кажется, что-то припоминаю.
Ладонь вернулась на прежнее место. Князь набрал воздуха и глухим голосом заговорил:
– Кого-то из братьев убить тоже хотели, наверное Елисея… – Никола быстро задышал, готовый кричать в сладостной истоме, но девица остановила его порыв, оторвав руку. Тот будто в момент протрезвел и, сглотнув слюну, просипел: – Пожалуйста, еще чуть-чуть!
– «Наверное, Елисея». Нам всем – тебе и мне – нужна определенность, не хотелось бы остановиться в шаге от победы!
Покрытый испариной князь тяжело дышал и изгибался всем телом. Он плакал, дрожал, ему было противно в это мгновение думать о чем-либо, да и совершенно невмоготу терпеть, и он лишь умоляюще шепнул:
– Повели ей не останавливаться, о благочестивый Тарх Перунович!
Вновь переглянувшись с начальником, девица продолжила свое нехитрое дело под аккомпанемент княжьих слов:
– Убить Елисея или Гвидона, кого именно – было неважно, потому что второго, того, кто из них остался бы живым, можно было назвать цареубийцей и сгноить здесь, в казематах. Так Немиза завещала.
Объемные полоски его накачанного живота вновь стали сокращаться, а сам он подался бедрами вперед насколько мог. Но Тарх снова не допустил скорого разрешения, потянув девушку за плечо и тем самым вовремя убрав ее ладонь. Князь завыл белугой.
– Погоди, а Немиза тут при чем?
– Я так взорвусь, не медлите, умоляю!
– Чем быстрее все расскажешь, тем скорее со всем покончим.
Князь затараторил, пытаясь задать нужный темп девичьей ладони:
– Чтобы получить зелье, надо обратиться к торгашам. Они выдают тебе его за монеты, но еще нужно ручательство за тебя, что ты в Стрибожий дом ходок и там ему да Немизе подаяния носишь, – тогда тебе и продадут. – Он проговорил это почти не дыша, поскольку не мог ни о чем думать: все ощущения сконцентрировались вокруг его мужского достоинства.
Впрочем, никакого достоинства в нем не осталось, одно лишь желание излить свою похоть. Поймав это мгновение в очередной раз, безмолвная посетительница бросила детородный орган на произвол судьбы. Тарх кивнул ей и приказал убираться, скосив взор на дверь. Ему вдруг стало невыносимо стыдно за то, что он позволил себе сделать с князем. Как будто в него вселился кто-то совсем другой – но тому Тарху эта игра доставляла ни с чем не сравнимое удовольствие.
Князь висел на столбе в совершенном исступлении. Как бешеная собака, он дергал бедрами, рычал и бранился, одновременно рыдая и истекая соленым потом. Тарх взглянул на пыхтящего Радимича и проговорил:
– Спасибо, князь, ты меня полностью удовлетворил.
Дверь за ним бесцеремонно захлопнулась. В коридоре еще долго эхом раздавались крики обезумевшего Вескинского князя. «Хорошие люди кляп изобрели», – подумал Тарх, шагая в свой кабинет.
Четыре окна – слишком много для такой маленькой комнаты. Свет из них проникает в каждую щелочку, каждую трещинку, и ничему здесь от него не скрыться. Однако же послеобеденная дрема – больно могущественная чаровница, она заволочет собой самый крепкий рассудок, и спастись от нее сложно даже в светлице, формой напоминающей свечной фонарь, посреди ясного дня.
Алконост растянулась поперек кровати и всматривалась в знакомую обстановку. Балки сходились в единой точке, из которой спускалась лампа на пять свечей, болтаясь прямо над постелью. Под одним из окон притулился пыльный стол с сиротливо брошенным креслом. Наверняка оно все так же ворчливо скрипит и шатается, как тогда: ножка из ясеня рассохлась, требует замены, но хозяину совсем не до починки мебели. Впрочем, в ту минуту он и вовсе мирно сопел на плече у белокрылой красавицы, одурманенный дневным сном.
Дева поглядела на его взъерошенные кудри и вспомнила о своих мечтаниях. Как она любила своего виноградаря! Как мечтала о близости – не сердечной, духовной, какая меж ними, как ей казалось, натянулась неистираемой шелковой нитью, а о самой низменно-плотской… Фантазии эти не давали ей спать долгими ночами. От одной мысли о Красиборе ей становилось жарко, она невольно сжимала бедра и в своем воображении предавалась самой отчаянной любви. В такие моменты, когда прилив лихорадочного сладострастия заполнял нутро, в ее видения приходил он, такой могучий и непоколебимый, брал ее, как пушинку, на руки и относил на шелка. Зацеловывал каждую пядь ее кожи, гладил спину и плечи, шею и груди, руки его ныряли в самые укромные уголки ее тела, а после… Это «после» случилось совсем иным. И таким оно было быстротечным и блеклым, что она и охнуть-то успела лишь от неожиданности. Резкие движения, рваный темп – кажется, еще синяки на ляжках останутся. Она чувствовала его старания, хотя мечтала о сладострастии; он задыхался от собственного напора, а не от вожделения. И пусть ей не с к