– Милейший, глаза раскройте и лишнего не спрашивайте!
Глаза охранника за стеной и правда раскрылись сильнее – разглядывали Сирин до того пристально и подробно, будто искали в ее очертаниях то, что давно потеряли. Нашлись только ее извечная прелесть и требовательный томный взгляд. Сторож издал крякающий звук – видимо, чихнул, – после чего продолжил тем же тоном:
– Цесаревич не принимает. Закрыт Сад для посещений.
Сирин потянулась заглянуть в окошко, и оно тут же захлопнулось.
– Прошу прощения, милейший, – постучала она о раму.
Створка приоткрылась, показалась толстая щека охранника, занявшая всю небольшую щель.
– Ступайте к Елисею и скажите, что к нему пришла девица Сирин.
В прорехе что-то зашевелилось, потом лязгнуло, и окно отворилось снова. Стражник смягчил голос и почти жалостливо пробубнил:
– Ну не велено сегодня, девица Сирин…
– С тебя тут какой толк? – разозлилась дева-птица. – Чепуху талдычить да добрый люд распугивать?
Словно обидевшись, створка задвинулась обратно, а следом сработал запорный механизм.
– Пентюх! – произнесла вполголоса Сирин, хищно ухмыльнулась и расправила крылья. Ей потребовалось каких-то полминуты, чтобы перемахнуть через забор и подойти к двери в покои царевича.
– Вас там не ждут! – остановил ее запыхавшийся голос.
Она бы и не стала разворачиваться, если бы у нее не возникло подозрение, что самый быстрый дружинник не смог бы так быстро ее догнать. Обернувшись, она увидала Финиста, и, судя по тому, что он складывал крылья, летел опричник вслед за ней.
– Неужели?
Сирин гордо подняла подбородок и хищно улыбнулась – так делают те, кто непоколебимо уверен в своей правоте.
– Дверь заперта. Вам не войти.
Ручка и правда не поддалась, а резное полотно осталось неподвижным. Оглянувшись, птица скомандовала:
– Так откройте! И исполните то, ради чего вас держат, – сообщите о моем приходе цесаревичу. Или, скажете, он уехал? Ну же, придумайте достаточно убедительную отговорку!
Финист подошел ближе, чтобы не перекрикиваться.
– Он не уехал. Отговорки искать – это не моя работа, просто поверьте, что царевич сейчас не в том состоянии, чтобы…
– Не верю, Финист! – фыркнула Сирин ему прямо в лицо, обдав жаром презрения. – Я не верю, что он отвергнет меня после нашей ночи!
Они замерли в напряжении, глядя друг другу прямо в глаза. Со стороны могло показаться, что эти двое играют в безмолвную игру: кто первым отведет взгляд – проиграет. И в минуты этого противостояния внутри у них, словно зарницы, вспыхивали сплошные сомнения.
«А что, если он вправду привык забавляться девичьими сердцами? И то, что мне показалось искрой, светом, непохожим ни на что из того, что доводилось видеть и чувствовать, – всего лишь иллюзия? Обман? Как же я непроходимо глупа, раз могла поверить, что судьба наградит меня любовью бескорыстно!»
Финист же всматривался в очи девы-птицы и подбирал слова, будто пробовал их на вкус перед тем, как произнести. Буквы горчили, жгли, что красный перец, разъедали нёбо острой кислотой… и самое главное – категорически отказывались складываться в единственно верную мысль. Что говорить? О чем молчать? Как ему хотелось хоть какой-нибудь подсказки! В конце концов, его хозяин скоро выздоровеет и возжелает этой встречи. Узнай он, что опричник не пустил к нему девицу, пусть и по наказанию Тарха, жестокость свою он сдерживать не будет. Полетят плети, зазвенят розги, а может, и буйна головушка по ступеням покатится. Финист сглотнул слюну, попрощавшись было с жизнью, как вдруг заметил в деве перемену: она словно осунулась и порывисто отвела от него взгляд. Он выиграл. За ним теперь была победная речь.
– Захворал Елисей. Быть может, простудился или еще что. Возможно, выздоровеет и пригласит вас, а пока… – Он потупил взор, ведь ему совсем не хотелось врать той, кто был дорог его цесаревичу, пусть и всего одну-одинешеньку ночь. – Пока не стоит приходить. Мы вас найдем, когда царевич попросит.
Она закрыла лицо руками – видимо, стараясь скрыть подступающие слезы. После коротко кивнула, убрав ладони, стеклянным взором окинула Сад, попыталась что-то сказать, но промолчала и тотчас взмыла в небо.
Князь Радимич еле поспевал за бодрым маршем целовальников, что тащили его между мрачных елей по лесной тропе. То и дело он порывался остановиться, но цепи больно впивались в запястья, отчего он мученически стонал и прибавлял шагу.
Изломанная просека плутала за куртинами кустарников, пока наконец троица из казематов не вышла к лесной поляне, на которой их ждал целый тайный собор. За шеренгой удалых богатырей, снаряженных кинжалами и луками, виднелась горка голой рыхлой земли, словно какой гигантский крот решил именно здесь выбраться на свет людской.
– Спасибо, молодцы! – бросил Тарх пришедшим целовальникам и перевел твердый взгляд на вескинского князя. – Не будем временить, Никола. Поручение тебе есть, коль остаться в Яви хочешь.
Радимич глядел на своего мучителя и душил в себе приступ гнева. Хотелось плюнуть ему в лицо, подхватить камень и пробить его извращенную голову. Желания эти были невыполнимы, он ясно осознавал, что никакая форма мести сейчас ему не по плечу. Понурив голову, он пробубнил:
– Что надобно от князя, ваше светлейшество?
Тарх медленно обошел пленника и произнес так тихо, чтобы слышно было только им двоим:
– Вещунов Стрибоговых найди и убеди, что настал час для встречи высших братьев.
Никола разглядывал мшистый полог под ногами, и, хоть очей он не поднял, надвинувшиеся на лоб брови выдали, что шепот главы Совета он расслышал правильно.
– Как уговор от него с Немизой получишь – пришлешь депешу на мое имя и будешь свободен, князь.
Налитые кровью глаза взметнулись на Тарха. Во рту пересохло от злобы, и, не чувствуя сил осыпать собеседника оскорблениями и проклятиями, он ограничился емким «нет!».
Перунов сын весело фыркнул и махнул рукой опричникам. Форменные кафтаны разошлись в два клина, открывая за собой вид на глубокую яму, окруженную свеженасыпанными валами земли.
– Полезай в провал, в нем думается лучше.
Тарх подал знак – и двое стражников вмиг подхватили Николу и бросили в разрытую землю. Он с трудом поднялся на ноги и принялся выплевывать попавшую в рот грязь. Вслед за комками глины из его уст вылетел ответ:
– Не о чем и думать. Слова своего ты все равно не сдержишь.
Глава Совета спрятал навалившуюся досаду под оскалом. Внутри у него поднялась давняя обида на ту несправедливость, какой его щедро наделяет судьба. До одури ему хотелось освободиться от этого гнета, а тут еще мальчишка дерзит и уязвляет. Недружелюбная улыбка сошла с уст Тарха, и он сухо скомандовал:
– Сыпьте.
Добрая часть опричников поменяла луки на лопаты: теперь они целились кусками глины в молодого князя, засыпая его изможденное тело. Первые секунды он пытался спасти голову под связанными руками и весь сжался, но потом задергался, стремясь извлечь ноги из-под груза сырой земли. Ничего не выходило, он вяз в грунте и только зря трепыхался. Сдавленный со всех сторон стан отказывался подчиняться его воле. Радимич дышал тяжело и часто, зажмурив глаза, а целовальники бесстрастно засыпали его могилу. Спустя какие-то минуты над полотном свежего суглинка осталась видимой одна княжья голова. Тарх остановил дружинников жестом и попросил отойти подальше. Те побросали лопаты, как снаряды, и ушли в глубину леса, сверкая сапогами и бахромчатыми наплечниками. Убедившись, что они скрылись из виду, Тарх подошел к яме, сел на корточки и отер от грязи лицо пленника. Тот дернул головой и оскалился, сжав челюсти до хруста.
– Ну чему ты противишься? – Сын Перуна оглянулся, проверяя, видно ли его из чащи. – Немиза же мечтала мужа своего Стрибога с Перуном помирить, мне так Калевичи сказали. Так давай поможем дружбе между верховными братьями. Ты не поможешь – я других найду, просто жалко тебя закапывать…
Радимич разжал глаза и сверлил взором лик Тарха. Еле дыша, он пробурчал:
– Ты меня все равно закопаешь.
Князь безотрывно смотрел на того, в чьей власти была его жизнь. Он держался, сколько было сил, не сводя глаз, но узрел в Тархе что-то, что надломило его волю. Глаза Николы заволокло пеленой слез, ртом он стал глотать воздух, внезапно осознав, что это его последние минуты в Яви. Ему стало себя жаль. Он рыдал, как маленький ребенок, голова его тряслась. Полубог не испытывал жалости к этому юноше, но внезапно его накрыло отчаяние, будто бы вместо молодого князя под комами глины находился он, сын Перуна. Он отчетливо ощутил, как скован своими обязанностями, своим карательным долгом, – той жизнью, которой он не выбирал. Князю не померещилось: он и вправду увидел в Тархе нечто необычайное. Оттуда, из ямы, заполненной грязью, князю было сложно дать точное определение увиденному. Человечность? Сострадание? Что-то еще? Слезы полились с новой силой, словно желали смыть то, что виделось Николе. Ведь этого не могло быть. У Тарха…
– Пожалуйста, – тихо-тихо просипел глава Совета мудрости и правды. – Без твоей помощи… Просто передай Немизе, ладно? И я тебя отпущу. Поверь мне.
Князь горько всхлипнул и быстро заморгал, то ли прогоняя слезы, то ли соглашаясь. Тарх поднялся на ноги, отряхнул брюки и еле слышно прошептал:
– Спасибо, князь.
Не найдя никого на стогне, Мила вернулась в свои покои. Что у фонтана под приторным миндалем, что в просторной опочивальне минуты тянулись ужасно долго. Вязкий день никак не хотел разгоняться, заставляя все вокруг отдаться полудреме. Внутри у Милы не утихал вихрь, не дававший ей усидеть на месте, отчего она исходила все свои комнаты вдоль и поперек. В забитой письмами почтовой трубе не было ничего увлекательного, книги с такой горячей головой читать просто было невозможно – казалось, буквы прыгают в такт с отчаянным биением сердца. Девиц своих хотелось увидеть в первую очередь. Новая прислужница была послана на их поиски, но Миле все равно было беспокойно. Куда идти? Ждать ли здесь, пока не вызовет Салтан? О чем ему сказать при встрече? Небось про крылья да про столб вопрошать станет. Да о Чеславе поинтересуется: каков он – хитер ли, прижимист, может, иль суров? Нетерпеливость выгнала Милу в город, в самые слободки. По памяти добравшись до училища, она заглянула было в тамошнюю библиотеку, но ничего, кроме книг и пыли, царевну в ней не ждало. Покинув и эти своды, она пошла куда глаза глядят. Выбирала дорожки и тропинки, на которых никого не встретишь. Буян-град зеленел ей навстречу. Таких парков она еще не видывала! Ровные аллеи из лип, заботливо засыпанные у корней мелким гравием, подбитые понизу аккуратным стрижен