– Ладимила. Лучше просто Мила. Вы меня, право, спасли, Сирин! А я было с жизнью попрощалась.
– Эти убивать не станут. Так, поразвлекались бы да отпустили. Хотя от иноземцев можно ждать чего угодно. А ты, верно, недавно в городе?
– О да, надеюсь, и ненадолго. Что-то мне здесь пока не очень нравится. А вы? Такое имя красивое и… нездешнее. Откуда вы родом?
– Откуда родом, туда не вернусь. – Дева гордо фыркнула. – Это не имеет никакого значения. Знаешь что, милая, давай-ка я тебя домой доведу, потому как после у меня дела. Где ты живешь?
– В крепости, в южной стене мои покои. Как мне повезло встретить вас… И спасли, и до дома проводите. Боюсь спросить: какие дела могут быть в столь поздний час?
– Кто-то ищет приключений, гуляя в темных слободках… – Сирин многозначительно улыбнулась. – Я же пойду в трактир. Там всяко потешнее, чем здесь.
– Не может быть! В «Брячину»? Совсем забыла, что меня там ждут сегодня. И если бы мои наряды доставили вовремя и мне было во что переодеться, я бы тоже туда собралась.
– Стало быть, ты совсем новенькая здесь? Если все дело в чистом платье, то давай пройдем через мой дом – я одолжу тебе наряд. Мне не сложно – у меня их что листьев на дереве.
– Вы безмерно добры ко мне, Сирин…
– Мила, ради всех богов, перестань мне выкать! Я тебя старше на пару лет. Ладно, лет на пять. Но я молода и привлекательна, разве нет? То-то же! Пойдем скорее, пора исправлять твое впечатление от Буян-града. Я уже придумала, в чем ты будешь смотреться бесподобно! Идем!
Трактир был под стать всему в Буян-граде: такой же просторный и широкий. Центральную часть его венчал небольшой купол, под которым располагалась сцена. Остальное пространство было открытым, условное деление вносили лишь опорные столбы исполинских бревен, а под ними были раскиданы разного размера столы да лавки и стулья с накидками из выделанной кожи. У подножия сцены была отведена небольшая площадка для музыкантов; с другой же стороны, ближе ко входу, возвышался массивный стол, за которым можно было дождаться своего спутника, если пришел раньше оговоренного, или провести время в одиночестве, в компании с бражкой, разумеется.
В этот погожий весенний вечер в «Брячине» было многолюдно. Бесцветные, услужливые юноши разносили яства, крепкие напитки лились рекой, в воздухе зависло странное сочетание суеты и безмятежности. Буянцы отдыхали. Шуметь и праздновать горожане любили и научились, как никто в Пятимирии. И хотя недавние преобразования Совета поклонения предписывали отменить все общественные праздники, приуроченные не к чествованию богов, здесь, в «Брячине», повод отметить что-нибудь находился каждый день. То это были Первые Русалии[12] (а ведь русалок и прочих мавок почти истребили да вытеснили из приличных мест, оставив им безлюдные болота), то Живин день[13] – несмотря на то что зрелое лето наступало где угодно, но только не здесь, на острове. Что уж говорить про Купальскую ночь или, например, Дни урожая: народ гудел до первых петухов и расходился по домам засветло. Даже в Радуницу, день, никак не предполагающий веселья[14], «Брячина» была полна праздным людом. Буянцы знали толк в развлечениях.
Трактир славился своими представлениями. Здесь можно было увидеть выступления лучших передвижных театров, удивиться фокусам странноватых скоморохов, но чаще всего – послушать отменную музыку и пение. В тот вечер музыканты приходили вразнобой, поэтому сначала слух посетителей развлекала пара свирелей. Их тонкие мелодии переплетались так, будто две райские птицы играли друг с другом, забыв обо всем на свете. Позже им стала вторить одинокая домра, скрип струн которой лениво разрезал любовную песню свирелей. На звуки противостояния довольно быстро прибежали бойкие гусли и заводная трещотка. И только когда глухие удары в бубен, рассыпающиеся искрами маленьких колокольчиков, стали отмерять лихой ритм, музыка приобрела всю полноту и полилась свободно и легко.
Мила и Сирин появились в дверях трактира как раз вовремя – Алконост с минуты на минуту должна была выйти на сцену. Сменив потрепанное дорожное платье, княжна почувствовала себя той, кем была по крови. Наряд, которым с ней любезно поделилась новая знакомая, был ей совсем впору: пыльно-голубой бархатный верх, усыпанный кристаллами камней, переходящий в юбку из шелковистых белоснежных перьев с подкладкой из невесомого атласа. Аккуратно зачесанные за спину пепельно-белые волосы венчала тонкая проволока диадемы, украшенная сверкающими аквамаринами. Сирин тоже заметно преобразилась: вместо длинной черной парчовой накидки ее стать была подчеркнута струящимися слоями изумрудно-зеленого шелка, выпадающими из-под тугого золотистого корсета, расшитого строгими узорами. Темно-каштановые волосы были уложены в высокую прическу, на которой светился головной убор, похожий на венок из диковинных золотых листьев. Распорядитель вечера, немолодой мужчина в строгом черном кафтане, завидев знатных дам, соколом кинулся их встречать. Глубокий поклон, уточнение формальностей – и девушки последовали за ним вглубь трактира. За высоким массивным столом для ожидающих Мила заметила одиноко сидящую Гамаюн. К слову сказать, платье на ней было то же, что днем, и на фоне остальных она смотрелась юной скромницей. Лицо княжны просияло, и она незамедлительно окликнула знакомицу:
– Так скоро встретиться вновь я и не думала, Гамаюн! – Мила посмотрела на девушку, которую видела в книгохранилище, и отметила свежесть ее смуглой кожи, за счет которой Гамаюн могла бы дать фору большинству хорошеньких дев Пятимирия. – Сирин, это Гамаюн, добрая душа, очень помогла мне сегодня днем.
– Добрые девушки должны держаться вместе, не так ли? – Сирин чуть наклонила голову, то ли требуя ответа на свой вопрос, то ли соображая, чего можно ожидать от восточной прелестницы. – Ты к нам присоединишься? С нами будет всяко интереснее, чем одной на этой жердочке. И давайте сразу договоримся: мы будем на «ты», хорошо?
Для Сирин и ее спутниц оставили круглый центральный стол, который не только открывал лучший вид на сцену, но и был точкой пересечения взглядов со всех уголков трактира. И, как было видно, многие посетители ждали не только музыки. Как только места за этим столом были заняты пришедшими девушками, распорядитель «Брячины» поднялся на подмостки, подал знак музыкантам, кашлянул для уверенности в сторону и звучно проголосил:
– Судари и сударыни, Алконост!
Сладостная истома застыла в воздухе. Через несколько мгновений прямо из-под купола взору восхищенной публики предстала долгожданная певица. Это была уже не та блеклая хористка, которая привечала княжну днем во дворце. Пшеничного цвета локоны взлетали от взмахов крыльев. Пышное платье переливалось перламутровым блеском. По подолу были рассыпаны живые цветы всех возможных оттенков – казалось, будто юбка соткана из их лепестков. В высоком разрезе был виден короткий алеющий подъюбник. Орнамент из настоящих левкоев очерчивал волнующую линию бюста и расходился под плечи. Она была ослепительно великолепна еще до того, как начала петь. Но вот гусли, отщипывающие начало мелодии, стихли, бубен замедлился, уступая место в воздухе певице. Алконост глубоко вздохнула, выбрала глазами одну точку позади дальнего ряда столов, и тотчас из ее уст полился необыкновенной чистоты звук, непохожий ни на один другой в Пятимирии. Толпа была в восхищении.
После нескольких песен Алконост поклонилась зрителям, поблагодарила музыкантов и покинула сцену под продолжительные рукоплескания. Народ немного успокоился и принялся за свои закуски. «Брячину» стали заполнять ароматы ужина.
– Ты тоже приехала свататься к царевичу? – оторвавшись от очередного яства, спросила Сирин у Гамаюн.
– Что вы… ой, ты!.. Прошу меня извинить, не могу так сразу привыкнуть. – Гамаюн виновато поелозила на стуле. – Я здесь учусь, да и к царскому роду не отношусь. Слышала, по просьбе царевича пригласили много благородных невест, но, к сожалению, ни с одной из них не знакома.
– Как не знакома? – Сирин откинулась на спинку кресла и многозначительно посмотрела на Милу. – Княжна Ладимила Велимировна Новоградская собственной персоной. Прямо за этим столом.
Гамаюн застыла в удивлении. Сказать, что до этого она ела с аппетитом, было сложно, а теперь ей и подавно кусок в горло не лез.
– Сирин, что же ты все мои тайны раскрываешь! – Мила с шутливым укором посмотрела на девушку. – Гамаюн, мое происхождение ничего не меняет. Я и правда приплыла сегодня утром, чтобы стать женой царевича Елисея, но никак не ожидала стать одной из многих в попытке занять место на престоле Буянского царства. – Ладимила сделала знатный глоток вина. – Мне очень жаль, что вас обеих я встретила слишком поздно. Ты помогла мне узнать, почему в столице все так сложно, а Сирин спасла меня от позора, переодела и позволила вновь почувствовать себя царской невестой, а не замухрышкой. Поднимаю за вас свой кубок! Только ради знакомства с вами стоило преодолеть столь далекий путь!
Переодевшись в более удобное платье красного цвета с закрытыми плечами, подпоясанное разноцветным кушаком, Алконост вернулась в зал, на этот раз – при помощи ног. Как только она подошла к круглому столу, который занимали девушки, к ней тотчас же подскочил распорядитель и возбужденно что-то прошептал. Она благодушно хихикнула и закачала головой:
– Дайте мне спокойно поговорить с девицами, прошу.
Она мягко похлопала его по плечу, беззвучно подтверждая свою просьбу.
– Княжна, я несказанно рада, что вы соблаговолили прийти меня послушать. Смотрю, вы нашли достойную компанию и познакомились с моей дражайшей Гамаюн! – Она наклонилась к восточной красавице и поцеловала ее в щеку. После обернулась к Сирин и на мгновение замерла. Скользнула по ней взглядом, отвела взор и, улыбнувшись, присела в поклоне.