Там ребята пусть меня боятся,
Пятятся назад как от старшего.
Я вперед поеду делибашем;
Коли кто на встречу попадется,
Вздумает поговорить со мною
По-турецки, или по-мановски[6],
Я могу поговорить с турчином
По-турецки или по-мановски;
Вздумает со мной по-арнаутски,
Я и сам ему по-арнаутски;
Вздумает со мною по-арабски,
Я и сам с турчином по-арабски.
Так пройдем мы через все Косово,
Так обманем всех людей турецких
И отыщем моего злодея,
Сильного турчина Влах-Алию,
Что меня так тяжко разобидел.
Мне шурья против него помогут,
А один я там как-раз погибну,
Одного меня как-раз поранят!»
Как услышал Юг-Богдан те речи,
Вспыхнул гневом, зятю отвечает:
«Страхинь-бан мой дорогой и милый!
Не проспался видно ты сегодня,
Что детей моих с собою просишь,
Чтоб вести их на Косово поле,
Чтобы их перекололи турки!
Не хоти и поминать про это!
Не идти им, Страхинь-бан, с тобою,
Хоть бы дочь мне вовсе не увидеть!
Что ты, бан, с чего так расходился?
Знаешь ли ты, или ты не знаешь,
Коли ночь она проночевала,
Ночь одну проночевала с турком,
Так тебе уж в любы не годится:
Сак Господь убил ее и проклял!
Брось ее, покинь на басурмана!
Отыщу тебе невесту лучше,
Пьян напьюся у тебя на свадьбе,
Буду век приятелем и другом,
Но детей не отпущу с тобою!»
Закипел Страхинья, разгорелся,
Закипел он с горя и досады,
Но ни слова не сказал Богдану,
Никого не по́звал и не кликнул,
Сак пошол и отворил конюшню,
Своего коня оттуда вывел,
Ух, как оседлал его Страхинья!
Ух, как подтянул ему подиругу!
Как взнуздал его стальной уздою!
Тут на улицу коня он вывел,
К каменному подошол приступку
И махнул в седло единым махом.
На Юговичей потом он глянул,
А Юговичи в сырую землю;
На Неманича потом он глянул,
Что Страхинье свояком считался,
И Неманичь во сырую землю.
А как пили с ним вино и водку,
Все как путные они хвалились,
Все хвалились и божились зятю:
Перед Богом, бан ты наш Страхинья,
Все возьми, и нас и нашу землю!
А теперь, как со двора поехал,
Нет ему товарища и друга,
На Косовское идти с ним поле.
Горькой бан один-одним остался,
И один пускается в дорогу,
едет прямо Крушевецким полем,
И когда пол-поля переехал,
На город еще он оглянулся:
Что не едут ли шурья позади?
Что не жалко ли его им стало?
Но никто позадь его не ехал.
Тут увидел бан, что ни откуда
Помощи в беде ему не будет,
И взбрело Страхиньичу на мысли,
Что с собой в дорогу пса он не взял,
Своего лихого Карамана,
Пса, что был ему коня дороже.
Крикнул он из белого из горла:
Бараман его лежал в конюшне,
Как заслышал он господский голос,
Выскочил и по́ полю понесся,
И догнал он духом Страхинь-бана,
Вкруг него и бегает, и скачет,
Брякает ошейником железным
И в глаза заглядывает бану,
Будто слово выговорить хочет.
Отлегло на сердце у Страхиньи,
Веселей Страхинье стало ехать.
Едет он чрез горы, через долы,
Наконец доехал до Босова;
Как взглянул да как увидел турок,
Оборвалось сердце у Страхиньи,
Но призвал он истинного Бога –
И поехал смело через поле,
Едет бан через Косово поле,
На четыре стороны он едет,
Ищет бан турчина Влах-Алию,
Но нигде найти его не может.
Бан спустился на́ реку Ситницу
И увидел у реки у самой
На песке стоит шатер зеленый,
Широко́ раскинулся над полем;
На шатре позолочённый яблок,
Что сияет и горит как солнце;
Пред шатром копье воткнуто в землю,
Ворон конь к тому копью привязан,
У коня мешок с овсом под мордой,
Конь стоит и в землю бьёт копытом.
Как увидел Банович шатер тот,
Он умом и разумом раскинул:
Уж не это ли шатер Алии?
Подскакал, копьём в него ударил
И откинул полу, чтобы глянуть,
Что такое под шатром творится.
Не было там сильного Алии,
А сидел какой-то пьяный дервиш,
Борода седая по колени;
Непотребствует проклятый дервиш
И вина не в меру наливает –
В чашу льёт он, а внно-то на пол.
Ажно очи набежали кровью!
Как увидел дервиша Страхиньич,
Проворчал ему селян турецкий;
Пьяный дервиш глянул исподлобья:
«А, здорово делибаш Страхинья!»
Стало бану горько и досадно,
По-турецки дервишу он молвил:
«Брешишь, дервиш, с пьяну обознался,
С пьяну лаешь глупые ты речи,
И гяуром турка называешь!
Про какого говоришь там бана?
Я не бан, а конюх я султанский;
Я пришол с султанскими конями,
Да беда мне: кони разбежались
По несметной по турецкой рати;
Мы теперь гоняемся за ними,
Чтоб они совсем не распропали.
А уж ты старик молчал бы лучше,
расскажу не-то царю-султану,
Так ужо тебе за это будет!»
Засмеялся громко старый дервиш:
«Делибаш ты, делибаш Страхинья!
Знаешь ли, Страхинья, Бог с тобою,
Я стоял на Гблече-планине
И узнал тебя, когда ты ехал
Сквозь полки несметные султана,
И коня я распознал далёко,
Да и иса я твоего приметил,
Верного, лихого Карамана.
Эх; Страхиньич, знаешь ли, Страхиньич,
Я узнал тебя, Страхиньич, сразу
По лицу и по глазам сердитым;
Да и ус, как погляжу, такой-же!
Помнишь ли ты, Бог с тобой, Страхиньич,
Как попался я к твоим пандурам,
На горе высокой на Сухаре:
Ты велел меня в темницу бросить;
Девять лет я пролежал в темнице
И десятое уж лето наступало –
Сжалился ты что-ли надо мною,
Своего темничника ты кликнул
И на свет велел меня ты вывесть.
Как темничник, сторож твой темничный,
Да привел меня в тебе пред очи –
Знаешь ли ты, помнишь ли, Страхиньичь,
Как меня распрашивать ты начал?
Лютый змей, поганый аспид турка!
Околеешь ты в моей темнице!
Хочешь ли ты, турка, откупиться?
Ты спросил и я тебе ответил:
Откуплюсь, коли на волю пустишь,
Если дашь мне отчину увидеть;
У меня в дому добра найдется:
Есть и земли, есть тебе и левы,
Заплачу, лишь отпусти на волю!
А не веришь – Бог тебе порука,
Божья вера – вот тебе порука,
Что получишь ты богатый выкуп!
Ты поверил, дал ты мне свободу,
Отпустил меня в родимый город,
По дворам моим высоким, белым,
Но как я на родину вернулся,
Горькое одно увидел горе:
Без меня прошла у нас зараза,
Поморила и мужчин и женщин,
Не осталось ни души в деревне,
Все дворы попадали и сгнили,
Даже стены поросли травою,
А что было – серебро и левы –
Все с собою захватили турки.
Как увидел я дворы пустые,
Где не стало ни души единой,
Думал, думал и одно придумал:
У гонца отбил коня лихого
И пустился к городу Едрену,
В самому великому султану.
Доложил визирь царю-султану,
Что каков я мо́лодец удалый,
И они в кафтан меня одели,
Дали саблю и шатер богатый,
И коня мне дали вороного,
Дали мне коня и наказали,
Чтоб служил по век царю-султану.
Ты пришол за выкупом Страхиньич?
Нет со мной, Страхиньич, ни динара!
На беду одну ты притащился;
Попадешься на Косове туркам,
Ни за что ведь голову погубишь!»
Смотрит бан, оглядывает турка,
Узнаёт он дервиша седого,
Слез с коня и к дервишу подходит
И его рукою обнимает:
«Богом брат мой, старина ты дервиш,
Мы про долг с тобою позабудем!
Кланяюсь тебе я этим долгом!
Не за долгом я сюда приехал,
А ищу я сильного Алию,
Что дворы все у меня разграбил,
Что увёз мою подругу – любу.
Ты скажи мне лучше, старый дервиш,
Как найти мне моего злодея;
Но молю тебя опять, как брата:
Ты, смотря, меня не выдай туркам,
Чтобы в плен меня не захватили.»
Старый дервиш бану отвечает:
«Сокол ты из соколов, Страхиньич!
Вот тебе, Страхиньич, Бог порука,
Хоть сейчас возьми свою ты саблю
И юл-войска у султана вырежь –
Не скажу я никому ни слова!
Не забуду век твоей хлеб-соли:
Как сидел я у тебя в темнице,
Ты поил, кормил меня, Страхнньич,
Выводил на свет обогреваться,
И пустил меня на честном слове.
Я тебя не предал и не выдал,
И тебе изменником я не был,
И во-век изменником не буду,
Так чего ж тебе меня бояться!
А что спрашиваешь ты, Страхиньич,
Про турчина сильного Алию:
Он раскинул свой шатер широкой
На горе на Го́лече-планине;
Но послушай моего совету:
На коня садися ты скорее
И скачи отсюда без-оглядки,
А не то без пользы ты погибнешь.
Не поможет молодая сила,
Ни рука, ни сабля боевая,
Ни копьё, отравленное ядом:
Ты до Влаха сильного доедешь,
Да назад-то Влах тебя не пустит,
И а конем тебя захватит вместе
И со всем твоим вооруженьем;
Руки он тебе переломает,
Выколет глаза тебе живому.»
Но смеется дервишу Страхиньич:
«Полно, дервиш, плакать спозаранку!
Об одном молю тебя как брата –
Только туркам ты меня не выдай!»
Сирый дервиш бану отвечает:
«Слышишь ли ты, делибаш Страхинья,
Вот тебе всевышний Бог порука,
Хоть сейчас ты на коня садися,
Выхвати свою лихую саблю
И пол-войска изруби у турок,
Не скажу я никому ни слова!»
Бан садится на коня и едет,
Обернулся и с коня он кличет:
«Эй, брат дервиш, сослужи мне службу:
Ты поишь и вечером и утром
Своего коня в реке Ситнице,