Ведь турки, идет молва,
Бегут от вас, как от льва.[251]
Я выбрал бы путь глупца,
Взяв бремя ваших обуз;[252]
Легок был стерлингов груз[253]
Кузену Ги, и рысца
Нескольких кляч — не резон
Слушать стремян ваших звон:
Хотите вы торжества,
А щедры лишь на слова.
Пока во мне храбреца
Вы славите, я на ус
Мотаю, что предан — плюс
Что нет и на вас лица;
Но богом мне сохранен
Пюи и с ним Обюссон:[254]
Там чтутся мои права —
Вера моя не мертва.
Сеньор, то речь не льстеца,
Мне по сердцу наш союз;
Не будь столь лют тот укус,
Я был бы у стен дворца
Теперь же, но возвращен
Мне Иссуар и Юссон[255] —
Я вновь над ними глава,
Вновь радость во мне жива.
Слились бы наши сердца,
Когда б не новый конфуз:
За ангулемский-то кус
Плачено не до конца,
Тольверу[256] же дар вдогон
Шлете, как щедрый барон,
Вы там всему голова —
История не нова.
ГИЛЬЕМ ДЕ САНТ-ЛЕЙДЬЕР[258]
Песня, в которой посланец влюбленного, признаваясь Даме в любви, помогает тем самым влюбленному
Я, Дама, послан как курьер[259]
Тем, кто, стремясь попасть в ваш дом,
Решил меня избрать гонцом,
Чтоб я его сердечный пыл,
Который он от вас таил,
Мог передать вам, например,
В таких возвышенных стихах:
«Чем одарен ваш кавалер,
Того не сьпцете ни в ком;
Звездой счастливою ведом,
Он столько доблестей и сил
В своей душе соединил,
Что вашей нелюбви барьер
Падет, пред ним рассыпясь в прах.
Он принимает столько мер
Для встречи; так он к вам влеком,
Что думать ни о чем другом
Не может; от всего, чем жил,
Несет лишь холодом могил;
Влача судьбу гребца с галер,
Он от желания исчах.
Страсть, как жестокий изувер,
Безумье поселила в нем:
Он думает, что вы вдвоем,
Когда — один; он стал уныл,
Стеная: „Видно, рок судил
Меня отдать во власть химер,
Чтоб я погиб, увы и ах!“
Немало доблестных карьер
Погублено клеветником,
Но так как Юности подъем
Присущ, не подрезайте крыл
Тому, кто ныне вам постыл,
Ибо непредставим размер
Паденья тех, кто терпит крах.
Влюбившись, низкий лицемер
Себя не выдаст ни словцом:
Все шито-крыто, все тайком;
А этот с вами честен был
И над любовью не шутил,
И вот, учтивых раб манер,
Отныне он у вас в руках.
Я против нарушенья мер:
Любовь и Радость гибнут в том,
Кто кроет золото свинцом;
К тому ж, кто чувство сохранил
И Радостью обогатил, —
Пусть даже полдень станет сер —
В конце придет успех в делах».
Не знаю, кто ваш кавалер,
Однако с ним, хоть незнаком,
С моим как будто двойником,
Вас обращаться бы просил:
Пусть станет он, как я, вам мил;
Да слышит, кто не маловер,
Благой совет в моих словах!
Слагаю песни на манер
Мольбы о Милости,[260] притом
Что заливает все кругом
Сиянье той, в ком я открыл
Все, отчего других забыл,
Как будто свет небесных сфер
Увидел вдруг в ее глазах.
Я б миру целому внушил,
Что вы для прочих дам пример,
Ибо в моих царите снах.
Песня о верности единственной избраннице, хотя бы и пренебрегающей возлюбленным
Заставляет Амор проявить нас особое тщанье,[261]
Чтоб до лучшей из дам донеслось этой песни звучанье,
И поскольку лишь так сердце выразить может страданье,
Напрягаю свой взор, обостряю свой ум и вниманье,
Только б та, чье теперь для меня тяжело испытанье,
Разрешила служить, никакого не дав обещанья.
Обещанья — хотя б оказались они и пустыми —
Предпочту я любви, предлагаемой щедро другими.
Кто ко мне приступить с притязаньями хочет своими,
Пусть успеха не ждут: пренебречь лишь намерен я ими,
Ибо предан единственной — мессой клянусь и святыми, —
Пред которой открыть не осмелюсь любви своей имя.
Имя верной любви скрыв от той, от кого отказаться
Не могу, — из других ни с одной не желаю я знаться,
Но и той никогда не решусь откровенно признаться,
Пусть поймет по намекам, которые в песне таятся:
Я молчу потому, что завистников стал опасаться —
И не зря, ибо Даму такую отнять все стремятся.
Пусть стремятся — отнять у нее свое сердце нс смею,
И уйти не могу, и не верю, что станет моею,
И поддержки прошу, чтобы мог я исполнить затею:
Милосердно ко мне отнесясь, а не так, как к злодею,
Сил придаст она мне, все снесу я и вновь осмелею
И взлелею надежду, что буду удержан я ею.[262]
Ею был я удержан от всякой любовной напасти,
И не мною рассержен опять дух мучительной страсти,
Ею в прах я повержен, палим, раздираем на части,
И чтоб сердцем своим овладеть, подходящей нет снасти;
Над любовью не в силах господствовать даже отчасти,
Я желаньем любовным измучен, я весь в ее власти.
Я во власти ее: и стройна, и возвышенна вместе,
Эта Дама прекраснее всех, говорю я без лести,
Поступает она по закону изысканной чести,
Навсегда ее сердце закрыто для злобы и мести, —
Так что если Амор оказался в глухом ныне месте,
Выйдет вновь он на свет, получив о любви ее вести.
Вести жду от нее, чтобы выйти на свет, иль намека,
Что она пощадила меня; дни считаю до срока,
Когда Дама поймет, что со мною она столь жестоко
Обошлась, что никто вновь такого б не вынес урока;
Хоть гремит ее слава, себе я не вижу в том прока,
Ибо выбор, как прежде, зависит от злобного рока.
Друг Бертран, согласитесь, Бертран наш достоин упрека[263]
Бели только и впрямь так правдива молва, как жестока.
ФОЛЬКЕТ МАРСЕЛЬСКИЙ[264]
Песня, добивающаяся возврата прежнего чувства
Столь куртуазный тон возьму,[265]
Чтоб песней двинуть разговор,
Что краше прежних в ней узор
Проявится; а почему?
Императрицу взяв саму
За образец,[266] учтивых фраз
Ее приказ
Я чту, как некий высший глас:
Коль петь звучней,
Искусней, сладостней, нежней
Велит столь славной Дамы власть,
Могу ль в глазах ее упасть?
Лжецов презреньем окружу:[267]
Господь, будь на расправу скор
И выстави их на позор,
Поскольку та, кому служу,
Считает, будто я держу
Другую Даму про запас,
И гонит с глаз
Меня, а клевету пролаз
Пойди развей:
Уж пойман, кажется, злодей
С поличным — нет, в кусты вдруг шасть.
Я гибну — можно ль их не клясть?
Все ж я приязнь ее верну:
Во лжи всегда есть перебор,
И правда, ей наперекор,
Всплывет, а ложь пойдет ко дну;
Она, поняв свою вину,
Поверит, что правдив рассказ
И без прикрас,
Что предан я не напоказ,
Душою всей,
Притом, что норовит верней
Рассудок душу обокрасть,
Чтоб тешиться любовью всласть.
Коль Милосердья не найду
Я в ней, как быть? Покинуть двор?
Нет, ибо я с недавних пор
Стал в этом прозревать аду
Усладу чаще, чем беду,
Под светом столь прекрасных глаз;
Тем злей потряс
Меня безжалостный отказ,
Что с давних дней
С мольбой я обращался к ней;
На что хулу, не знаю, класть:
И созерцанье — ад, и страсть.
Смогу ль, как вор уйдя во тьму,
Любить, встречая лишь отпор?
Да, ибо лучезарный взор,
Став стражем сердцу моему,
И тело заточил в тюрьму;
Но хоть огонь надежд угас,
Я искру спас;
Сдержу в узде на этот раз
Напор страстей —
Бывает нить любви прочней,