С фальшью страсть не знакома,
И не грозит ей спад,
Хоть и во много крат
Из-за ваших преград
Мне затруднен подъем;
Дама, в толк не возьму,
В чем же я виноват:
Если только в своем
Чувстве — что ж, поделом,
Я даже рад клейму.
Душа лишь к вам влекома:
Пусть иные не мнят,
Что добиваться рад
Я и от них услад, —
Ваш я весь целиком;
Пусть же мне одному
Ваши взоры сулят
Милость: мой окоем,
Не озарив лучом,
Не ввергайте и в тьму.
Дама, в сердце истома,
Робостью я объят;
Пусть иной не богат,
Но он бережней клад
Чести, коль с ней знаком,
Спрячет в свою суму,
Чем неучтивый хват,
Лезущий напролом
С верой, что все кругом
Принадлежит ему.
Ждать в судьбе перелома
Тщетно: вместо наград
Мне удары грозят
Еще горших утрат;
Но стою на своем
И теперь, потому
Не повернув назад,
Что соперник ведом
Звездами и умом
К торжеству своему.
Песня, в которой влюбленный не теряет надежд на успех
Тешились мысли мои,[281]
О печали забыв,
Но Дама, чей стан красив,
Чье сердце кротко и нежно,
Сказала, что безнадежно
К ней взывать о любви;
Все ж, не смирясь с судьбой,
Я надеюсь мольбой
Смягчить ее, а дотоль
Уныла. моя юдоль.
Дама, когда б вы могли
Знать о том (утолив
Смиренной любви порыв,
К вам обращенный прилежно),
Сколь чувство мое безбрежно,
К стонам вы б снизошли,
Испускаемым мной:
Жалуется больной,
Избыть надеясь не столь
Хворь пенями, сколько боль.
Прекрасная Дама, чьи
Речи — диво из див,
Выслушайте мой призыв
С вниманьем, а не небрежно;
Мне предстоит неизбежно
В страхе забиться в щель,
Столь престол ваш высок;
Но Овидий предрек,
Что знатностью не обресть
Любви, коль чужда ей лесть.
Так и средь дальних земель
Слава гремит о вас,
Что мой восторженный глас
К ней ничего не прибавит;
Однако в хоре оставит
Свой звук новая трель,
Ибо, как ни легок,
Чашу весов листок
Все ж заставляет осесть;
Вам мало хвалы, что есть!
Манеры, каких досель
Я не встречал, свет глаз,
Радушье не напоказ, —
Певец по заслугам славит
Вас, ту, которая ставит
Столь высокую цель;
Радости в вас исток,
Вот почему предлог
Превозносить вашу честь
Берется, отколь невесть.
Генуэзец! Апрель —
Май — цветения срок:
Чтоб, как его, я мог
Вас всем другим предпочесть,
Вы продолжаете цвесть.
Француз![282] Забыв зарок,
Кто-то честь не сберег —
Тем радостнее нам весть,
Что в вас достоинств не счесть.
МОНАХ МОНТАУДОНСКИЙ[283]
Песня о том, что невыносимо
Хоть это и звучит не внове,[284]
Претит мне поза в пустослове,
Спесь тех, кто как бы жаждет крови,
И кляча об одной подкове;
И, бог свидетель, мне претит
Восторженность юнца, чей щит,
Нетронут, девственно блестит,
И то, что капеллан небрит,
И тот, кто, злобствуя, острит.
Претит мне гонор бабы скверной
И нищей, а высокомерной;
И раб, тулузской даме верный[285]
И потому ей муж примерный;
И рыцарь, о боях и проч.
И как до рубки он охоч
Гостям толкующий всю ночь,
А сам бифштекс рубить не прочь
И перец в ступке натолочь.
Претит — и вы меня поймете —
Трус, ставший знаменосцем в роте,
И ястреб, робкий на охоте,
И если гущи нет в компоте;
Клянусь святым Мартином, не
Терплю я вкус воды в вине,
Как и участье в толкотне
Калек, ибо приятней мне
Быть одному и в тишине.
Претит мне долгая настройка
Виол, и краткая попойка,
И поп, кощунствующий бойко,
И шлюхи одряхлевшей стойка;
Как свят Далмаций, гнусен тот,
По мне, кто вздор в гостях несет;
Претит мне спешка в гололед,
Конь в латах, пущенный в намет,
И в кости игроков расчет.
Претит мне средь зимы деревней
Плестись, коль нет приюта мне в ней,
И лечь в постель с вонючкой древней,
Чтоб в нос всю ночь несло харчевней;
Претит — и даже мысль мерзка! —
Ждать ночью мойщицу горшка;
И, видя в лапах мужика
Красотку, к ней исподтишка
Взывать и тщетно ждать кивка.
Претят наследников уловки,
Клянусь Творцом, и без сноровки
Кикс, сделанный в инструментовке,
И ростовщик, что ждет поклевки;
Как свят Марсель, осточертел
Мне плащ в два меха,[286] и прицел
Трех братьев на один надел,
Четырехгранность пик и стрел,[287]
И кто богат, а не у дел.
И не терплю я, боже правый,
Чтоб резал мясо мне лишавый,
И стол под скатертью дырявой,
И тяжкий груз кольчуги ржавой;
Мне тошно высадки в порту
Ждать в ливень на сквозном ветру,
И наблюдать друзей войну,
И, чуя в сердце маету,
Зреть в каждом равную вину.
Прибавлю, что мне также тяжки
Девицы уличной замашки,
Курв старых крашеные ряшки
И фат, в свои влюбленный ляжки;
Претит мне — о святой Авон![288] —
У тучных женщин узость лон,
Под ноль стригущий слуг барон;
И бденье, если клонит в сон, —
Вот худший для меня урон.
Но тем я полностью задрочен,
Что, в дом войдя, насквозь промочен
Дождем, узнал, что корм был сочен
Коню, но весь свиньей проглочен;
Вконец же душу извело
С ослабшим ленчиком седло,
Без дырки пряжка и трепло,
Чьи речи сеют только зло,
Чьим гостем быть мне повезло.
Песня о беседе монаха с богом, который поощряет его сочинительство, но порицает измену королю Ричарду
Гостил я в раю на днях[289]
И до сих пор восхищен
Приемом того, чей трон
Встал на горах и морях,
Кто свет отделил от теми;
И он мне сказал: «Монах,
Ну как там Монтаудон,
Где больше душ, чем в Эдеме?»
«Господь, в четырех стенах
Келейных я заточен;
Порвал не один барон
Со мной, пока я здесь чах,
Неся служенья вам бремя;
Мне в милостях и благах
Не отказал лишь Рандон
Парижский[290] вместе со всеми».
«Монах, ходить в чернецах
Не мною ты умудрен,
А также нести урон
В честолюбивых боях
Иль сеять раздоров семя;
Ты лучше шути в стихах,
А братией будет учтен
Барыш на каждой поэме».[291]
«Господь, но звучащий в строках
Песенных суетный тон —
Грех, а гласит ваш закон,
Что мертв погрязший в грехах;
Я ключ не нашел к проблеме,
Лишь чувствую божий страх
И, путь забыв в Арагон,[292]
Об пол разбиваю темя».
«Монах, потерпел ты крах,
Когда не пошел вдогон
За тем, чей лен — Олерон;[293]
Так вот: кто был с ним в друзьях,
Кого он спас в свое время,
Кто знал, что в его дарах
Вес стерлингов не сочтен, —
И предал! — король не с теми».