Излагая истории своих героев и героинь, Канья Век описывал и различные места, на фоне которых происходили действия. Он говорил об Асколезе, о белом полуразрушенном Каиине, о земле сапонидов, златоглазые обитатели которой жили на вершинах гор Фер-Аквила. Он описал землю Падающей Стены, и дикий Каучике, и древнюю метрополию, обреченный Олекнит, и отдаленные, замкнутые и таинственные районы Кобальтовых гор, и страшные леса Лиг Тига и Великого Эрма. Он упомянул демоническую вселенную Джелдреда, созданную как вместилище зла, и Эмбелион, иной мир, который сотворил для себя невидимый чародей Пандельюм, чтобы скрываться там, — мир, в котором вместо небес колыхались бесчисленные радуги. Он рассказал об Альмери, что на юге — родине не героя, а скорее того, кто шел наперерез всему героическому, — Кугеля, величавшего себя Хитроумным, привлекавшего к себе всеобщее внимание, длинноногого, ловкорукого, чуткопалого, благословенного дьявольской удачей — и отмеченного проклятым невезением, кои свойства вечно противоречили друг другу.
Кроме того, Кугель отличался гениальной хитростью и остроумием, но также время от времени — и абсолютной тупостью.
Наконец черный бархат ночи чуть залоснился на востоке. Красное солнце потянулось, стряхивая сон, и взглянуло на мир, который мог еще послужить, хотя возраст его давным-давно уже должен был считаться преклонным.
Завороженные крестьяне освободились от чар.
Они дружно взглянули на восток, проверяя, по обычаю тех времен, как там солнечный диск. Убедившись, что светило все еще пылает, они перевели взгляды на камень, где только что сидел Канья Век. Но Сказитель исчез.
Лишь Эвилло, которого не заботило состояние солнца, увидел, как чужак поднялся, стряхнул с балахона росу и молча зашагал прочь. Лишь Эвилло, соскользнув с даобадо, осмелился последовать за чудотворцем среди Сказителей, не оглядываясь, — вниз с горы, мимо деревень, в леса над крутыми берегами Дерны.
Около полудня Эвилло нагнал Канью Века, задержавшегося у лесистого кряжа. Далеко внизу мелькала река, подобная торопливо ползущей по ущелью змее.
— Могущественный господин…
Канья Век не обернулся.
— Господин… великий волшебник…
На это Канья Век ответил:
— Я — Сказитель.
— Великий Сказитель… — Но тут Эвилло, столько лет живший по деревенским понятиям, запнулся, не в силах подыскать слова, чтобы высказать свои желания. Вместо этого он в замешательстве выдавил банальное: — Вы не голодны, мой господин? Вы ели сегодня?
— Нет, — мрачно ответил Канья Век, — но я ел завтра, тогда, когда солнце почернеет. Наелся досыта.
Эвилло благоговейно ждал.
— Я имею в виду, — спокойно уточнил Канья Век, — что, как любой сказитель, вижу будущее столь же хорошо, как и прошлое. Похоже, ты, — добавил он, — не пил ту отвратную конопляную брагу. Хорошо. Она, как и подобный ей чай, знаменита не своим возбуждающим эффектом, а чрезмерным содержанием наркотика. Коноплю, как тебе, возможно, известно, именуют смесью человека, медведя, ящерицы и демона. Ну, определенные маги говорят так.
— Пурпурная книга Фандааля? — рискнул предположить Эвилло, припомнив рассказы пришельца.
Канья Век покачал головой и мягко осведомился:
— Чего ты хочешь от меня?
У Эвилло перехватило дыхание. Он не мог говорить, только раскинул руки, не отрывая от Сказителя отчаянного взгляда.
— Я хочу… жить… жизнью… героя… такого, как Гайял… или Туржан… или Кугель! Да-да, как Кугель.
— Бессердечный, плетущий интриги Кугель? Глупый Кугель Хитроумный?
Слова не вязались во фразы. Эвилло запустил пальцы в грязные лохмы и в расстройстве рванул волосы.
— Успокойся, — сказал Канья Век. — Посмотри, как далеко ты уже ушел от своих истоков. Если ты станешь героем истории, то тебе придется самому творить свою судьбу. Вот река, а вот древняя разбитая дорога, которая приведет тебя к утесам Порфиронового Шрама, а потом — к белокаменному Каиину.
— И Альмери… — прошептал Эвилло.
— Путешествие займет многие месяцы, — продолжал Канья Век голосом ледяным, как свет далеких звезд. — Если не перенесешься, допустим, сверхъестественным путем.
Эвилло, охваченный какой-то паникой пополам с ликованием, уставился на бегущую за рекой дорогу, которая с такой высоты казалась тоненькой нитью. Внезапно тень переместилась. Оглянувшись, Эвилло убедился, что Канья Век вновь бесшумно исчез. Юноша стоял один на краешке своей судьбы — и на краю обрыва. И в эту секунду ужасающий, безумный крик разорвал воздух. На Эвилло спикировала черная птица размером, пожалуй, с ногу взрослого человека, ее алый клюв целился прямо в только что по-новому пробудившееся сердце Эвилло. И была ли то решимость, или просто от страха юноша сделал неверный шаг, но Эвилло спрыгнул с обрыва — и полетел вниз, к далекой реке.
Три ветра хлестали по лицу падающего Эвилло. А когда он нырнул в воду, река, разгневанная появлением незваного гостя, принялась избивать его со свирепостью, не уступающей ярости любого крысградца. Погружаясь то в серебристые, то в черные волны, Эвилло потерял счет времени.
Однако вдруг некая иная сила подтолкнула его, выводя из транса. Юношу потащило вверх, выдирая из вод Дерны, словно разбивая им стеклянное блюдо.
Борясь за глоток воздуха, Эвилло обнаружил, что висит над водой, болтаясь в мускулистых руках какого-то мрачного, покрытого синей чешуей гиганта.
— Именем Пицки Эскалерона, несравненного бога моей расы, как посмел ты осквернить священные глубины реки?
— Я… — Эвилло закашлялся, пытаясь избавиться от доброй порции этих «глубин», засевшей в его легких.
— Прекрати пищать, нечестивец! Откуда ты вообще свалился? Стучаться не научили, деревенщина? Знай же, незваный, что я, великий вождь речных фисциан, только что изысканно развлекался с прекрасной дамой из моего королевства, и сей приятный процесс ты нарушил своим дерзким вторжением. И если бы я не поклялся вечными плавниками Пицки Эскалерона забирать по утрам не более трех жизней и если бы не исчерпал уже сегодняшнюю норму, я бы разорвал тебя на кусочки, сожрал бы на твоих презренных глазах твою же презренную печень, а то, что осталось, забросил бы в ужасное царство Калу.
— Я… — опять начал Эвилло.
— Захлопни створки, глупая устрица! Я с тобой закончил. Иди и страдай!
С этими словами существо швырнуло Эвилло так, что он, перелетев Дерну, застрял в колючих кустах у дороги.
Выбравшись, юноша присел на обочине.
В сущности, дорога оказалась разрушена наступлением реки. Любой путник вынужден был бы то и дело сворачивать в заросли шиповника и трубчатых стеблей, издающих свой обычный бессмысленный свист. Однако далеко-далеко, у самого горизонта, местность, кажется, менялась. Возможно, там и стоял Порфироновый Шрам. Потрясение постепенно уходило на задний план, и прежний пыл вернулся к Эвилло. А вскоре он заметил приближающуюся к нему высокую фигуру.
Когда человек поравнялся с ним, юноша вскочил на ноги:
— Простите мое невежество, — осторожно начал он, — но какой город находится в том направлении?
Путник действительно был очень высок; рост его явно превышал эль с тремя четвертями. Прямые черные волосы ниспадали до самого пояса, а одежды повторяли сине-фиолетовые и эбонитовые оттенки дневных и ночных небес. Темно-синие глаза незнакомца остановились на Эвилло.
— Мое имя, — произнес человек, — Каиин. Какое заключение ты из этого делаешь?
— Что вы — гражданин славного Каиина? — поспешно предположил Эвилло.
— Что, естественно, может быть неправильным выводом. А неправильных выводов все должны избегать. С другой стороны, в моем случае ты прав. Однако тебе следует проявить осторожность, когда ты возобновишь путь, поскольку в траве у твоих ног лежит огромная и прекрасная улитка.
Удивленный Эвилло опустил взгляд и действительно заметил улитку. Высокий господин уже скрылся за поворотом, а Эвилло все еще находился под впечатлением заботы этого человека о судьбе моллюска. Не будучи предупрежден, юноша запросто мог бы раздавить улитку. «Какие же чуткие и воспитанные, по всей видимости, все каиинцы!» — подумал он.
Эвилло уже занес ногу, чтобы перешагнуть через улитку — действительно симпатичную, желтовато-зеленую, точно нефритовую, с изящной витой раковиной, — и тут она заговорила:
— Прошу прощения, друг мой, я невольно стала свидетелем вашей беседы с Чернографиком Каиином. Это ведь ты направляешься в город?
Эвилло опешил. Говорящая улитка! И тоже такая вежливая! Чудесное создание, воистину воплотившее в себе сказку, магию и изысканность!
— Я.
— Тогда, возможно, я не слишком тебя обременю, если попрошу позволить мне пойти с тобой? Боюсь только, тебе придется понести меня, иначе я прискорбно отстану. Но вешу я мало, а для поддержания существования мне хватает время от времени подкрепляться зеленым листиком. Дорогих алкогольных напитков я не употребляю.
Размышлял Эвилло недолго — он наклонился, поднял улитку и посадил ее на левое плечо — с этой точки, как объяснила улитка, ей будет видно дорогу не хуже, чем ему.
Некоторое время они шли в молчании. Честно говоря, Эвилло попросту стеснялся своего косноязычия.
Однако в конце концов улитка сама начала разговор:
— Человек, с которым ты общался недавно, как я уже упоминала, Чернографик. Ты спросишь, кто он такой? Это тот, кто рисует карту мира, пока солнце не погасло и все вокруг не слилось с тенью. Но возможно, тебе интересно также, почему я оказалась здесь, так далеко от родного Каиина. Случилось так, что я искала целебное средство от ожогов и один жулик, подсунув мне отравленный латук, унес меня, намереваясь, в чем он бесстыдно признался, сварить меня с чесноком, дабы соблазнить вожделенную для него даму — питающуюся лягушками ведьму с луга Тамбер, которая, по слухам, частенько доводит мужчин до смерти. А мой похититель бахвалился, что избежал неизбежного, просто не прибегая к нему, несмотря на какую-то там приманку в виде расшитого золотом гобелена или чего-то вроде того. К счастью, этого типа преследовал другой негодяй, с которым они были не в ладах, — и он зарезал моего похитителя посреди дороги. Мне удалось ускользнуть незамеченной. И вот мое возвращение обратно длится уже шесть дней и шесть ночей. Но довольно обо мне. Давай поговорим о тебе. Чего ты ищешь в белокаменном Каиине?