— Он никогда не передумает, — произнес Боск.
— Я скажу ему, что ты отправился в шахты. Этого должно хватить дня на три.
Боск кивнул.
— Теперь здесь все твое, наслаждайся.
Губы Флувио медленно растянулись в улыбке.
— Я все ждал, когда ты наконец-то это скажешь.
— Он будет с тобой крут, как прежде со мной.
— Сомневаюсь. Теперь у него нет еще одного ребенка, который ждет своей очереди.
Боск повернулся к лошади и закрепил седельную сумку.
— Мне жаль, что все так вышло.
— В этом я тоже сомневаюсь. Но какая разница, раз ты все равно уходишь?
Не говоря больше ни слова, Флувио повернулся и вышел из конюшни.
При свете звезд Боск отправился на юг, следуя знакомым маршрутом, который вел к рынкам Асколеза. Он продвигался по некоему подобию дороги, чье частично сохранившееся покрытие на рассвете проступило сквозь буйную растительность. Боск знал этот маршрут, знал уединенные жилища, попадавшиеся тут и там на пути, — некоторые из них лежали в руинах, другие все еще были обитаемы. В последних он иногда останавливался, расплачиваясь грибами за гостеприимство, согласно старой традиции. Хозяева потом наверняка расскажут о случившемся его отцу, но это не имело значения, потому что отец и так догадался бы о цели его путешествия без особого труда. Удивительное дело, но последний полуразрушенный дом, в воспоминаниях Боска запечатлевшийся как рассыпающаяся лачуга, почти утонувшая в зарослях высокой травы, оказался преображенным. Его отстроили заново, а траву на широком лугу скосили.
Дверь была приоткрыта на ширину ладони, и сквозь щель кто-то смотрел на него.
— Добрый день! — крикнул Боск.
Дверь закрылась.
Боск взглянул на заходящее солнце. В этих развалинах он хотел переночевать. Поблизости протекал ручей, в котором он планировал наполнить флягу и поймать рыбу на ужин, а в десятке шагов от дороги можно было набрать сколько угодно сухих веток. Боск надеялся, что у него все-таки получится здесь остаться, расположиться на скошенном лугу и провести под открытым небом ночь, которая обещала быть ясной. Он подвел лошадь к воде, после чего привязал поводья к низкой ветке на почтительном расстоянии от хижины и снял седло, намереваясь использовать его в качестве подушки.
Дверь снова открылась — недостаточно, чтобы можно было что-то увидеть внутри, — и женский голос прокричал:
— Уходи!
Боск вытащил из седельной сумки рыболовную леску, соорудил наживку из остатков вчерашнего ужина и вскоре поймал рыбу, которую разделал кинжалом и отложил, занявшись разведением огня. Для рыбы у него имелись лоснящаяся от масла сковорода и последний запас свежих грибов; вскоре запахло ужином. Когда все было готово, Боск вместе со сковородой прошествовал к хижине, коротко постучался и громко проговорил;
— Можешь присоединиться ко мне, если хочешь.
Внезапно у него вырвали сковороду, а потом чьи-то грубые руки схватили его, сбили с ног и перекинули через какую-то преграду, словно через забор, причем с изрядной силой. Судорожно хватая воздух ртом, Боск осознал, что висит вниз головой на плече голого мускулистого деодана. Кинжал в ножнах оказался зажат между телами его и противника, и вытащить его не представлялось возможным; однако шахтовики, которые частенько дрались ради развлечения, научили Боска кое-каким штукам, и он сумел, для равновесия упершись одной рукой в подмышку твари, другой обхватить ее за шею. Последовал яростный рывок. Деодан испустил сдавленный крик и вцепился когтями ему в ноги, а Боск, упершись коленями в грудь противника, еще сильнее сдавил ему голову. Тварь была могучей, однако желание Боска избежать съедения оказалось не менее сильным, и их состязание продолжалось до тех пор, пока оба вдруг не оказались на траве. Хватка деодана ослабла, и Боск, высвободившись, вытащил свой кинжал.
В спине чудовища торчала золотая стрела.
— Не беги, — произнес женский голос. — Он мертв.
Боск поднял голову, увидел в дверях хижины фигуру с золотым луком в руках, и на мгновение дар речи покинул его. Он впервые в жизни повстречал такую женщину — красивую, стройную и грациозную, с волосами и глазами цвета золотых монет — таких же, что были спрятаны в его поясе, — и кремово-золотистой кожей. По-прежнему тяжело дыша, он сказал:
— Я и не собирался убегать.
И вложил кинжал в ножны.
— Я так и поняла, — отозвалась женщина. Потом прибавила чуть мягче: — Да ты же совсем дитя!
Боск выпрямился, чувствуя, как болят от напряжения руки, плечи и бедра.
— Я наследник Северного Предела, — заявил он и лишь потом вспомнил, что это уже не совсем так.
— Я не знаю, где это.
— На севере. — Он широким жестом указал куда-то в сторону. Потом посмотрел на собственную руку и с удивлением понял, что та дрожит. Его слегка повело.
— Ты ранен, — сказала женщина.
— Мне досталось, — признался он.
Незнакомка ненадолго задумалась.
— Входи, — проговорила она наконец. — Ты же собирался разделить со мной ужин. — Она наклонилась, чтобы подобрать его сковороду. Рыбы нигде не было видно. — Моего хватит на двоих.
— Очень мило с твоей стороны. Но сначала я должен что-то сделать с этим. — Он кивком указал на деодана. — Иначе сюда придут падальщики.
— Я сама разберусь.
Он покачал головой и указал на дорогу.
— Я выкопаю для него яму вон там.
Она обошла труп и схватила Боска за руку.
— Идем со мной.
От прикосновения по его телу волной прошла дрожь. Женщина была ростом немного ниже Боска, ее большие, слегка раскосые глаза смотрели на него снизу вверх, а блистающая шевелюра казалась шелковой. Он позволил завести себя в хижину.
Внутри обнаружилась комната, которую освещали четыре стоящие по углам шарообразные лампы; их желтый свет падал на круглый стол и два стула без подлокотников возле него, маленький шкаф для посуды возле ближайшей стены и узкую кушетку чуть подальше. Незнакомка вынудила Боска сесть на стул и положила его сковороду и свой лук на стол перед ним. Она достала из шкафа маленькую банку и вышла наружу, где рассыпала над телом деодана щепотку густой черной пыли. Пыль превратилась в облако, которое целиком окутало труп, и через несколько ударов сердца тот растворился, оставив после себя лишь слегка примятую траву и золотую стрелу.
Когда незнакомка вернулась в хижину, Боск все еще сидел с открытым ртом.
— На живых это не действует, — сказала она. Убрав банку на прежнее место, она взяла с полки повыше буханку хлеба и тарелку с нарезанным сыром и поставила все на стол. — Ты боишься ужинать со мной?
Он покачал головой и с почтением в голосе произнес:
— Это было могущественное волшебство.
Женщина кивнула:
— Я кое-что в этом смыслю.
Она заняла свободный стул и отломила себе кусок хлеба.
— Я Боск, — представился он.
— А я Лит.
Она еле заметно улыбнулась и воздела указательный палец перед своим лицом. Нижняя дверца посудного шкафа отворилась сама собой, и оттуда выплыли графин и два золотых кубка, которые разместились рядом с буханкой хлеба. Лит согнула палец, и графин наполнил кубки прозрачным золотистым вином.
Боск взял ближайший кубок.
— Я направляюсь в Асколез, чтобы стать учеником волшебника, — заявил он. — Надеюсь, меня и такому научат.
Вино источало аромат фруктов, легкий и притягательный. И все же Боск хотел, чтобы женщина выпила первой, а также дожидался, пока она попробует еду, не отваживаясь взять что-то с тарелки для себя. Он вовсе не думал, что она желает ему зла, но он был сыном своего отца-торговца и понимал, что бесплатных подарков не существует. Он хотел обменять возможность провести ночь на ее лугу на ужин из жареной рыбы. Теперь он был ей обязан не только угощением, но и жизнью и помнил об этом, несмотря на золотое сияние ее красоты.
— Еда и вино не отравлены, — сообщила она и отпила из своего кубка. — Но подозрительность иногда бывает качеством, полезным для здоровья. Тебе стоило бы вести себя повнимательнее там, снаружи.
— Это место было достаточно безопасным несколько месяцев назад.
— По-настоящему безопасных мест нынче очень мало, — сказала Лит и бросила взгляд через плечо на дальнюю стену хижины.
Он посмотрел туда же. Над кушеткой висел гобелен, поблескивающий в свете ламп, — гобелен, изготовленный из нитей всевозможных оттенков золота, от самых темных до самых нежных, на котором были изображены окруженные горами широкая речная долина и небольшой поселок; все казалось таким настоящим, словно и впрямь существовало где-то в лучах немыслимо золотого солнца. Нижняя часть гобелена выглядела так, будто кто-то сорвал его с ткацкого станка непосредственно перед завершением работы. Наверное, подумал Боск, она просто его еще не закончила.
Лит отвернулась от гобелена и снова глотнула вина из кубка.
— Очень красиво, — сказал Боск. — Это твоя работа?
Она кивнула.
— Это очень могущественный волшебный предмет.
— Волшебный предмет, — с интересом повторил он. — А для чего?
— Это дверь в Аривенту. Точнее, поврежденная и неработающая дверь.
— В Аривенту?
— Там мой дом. — Лит несколько раз моргнула, и он увидел слезы на золотых ресницах. Она тяжело вздохнула. — Но он остался в прошлом, как и многие другие вещи.
Она выпила еще.
— Дверь? — спросил Боск.
Лит опустила глаза.
— Когда я была молода, меня обуревала жажда странствий. Искусство, которое я долго изучала, позволило создать гобелен, способный перенести меня в те отдаленные места, куда ты сам сумел бы добраться только верхом. И я стала путешествовать. О, я насладилась странствиями сполна! А потом кто-то испортил гобелен и украл завершающую нить, и Аривента стала от меня слишком далека… — Теперь слезы потекли по щекам женщины, и она вытерла их тыльной стороной ладони. — Извини, — прошептала она. — Я просто слишком давно не была дома.
Боск снова посмотрел на гобелен.
— Нет ли другого способа попасть туда?
Лит тяжело вздохнула.