Танцоры сидели в изысканных нарядах: на головах — венки из цветов или молодых пальмовых листьев; на шеях — браслеты, сплетенные из волос, красные раковинные подвески, венки; на предплечьях, на локтях, кистях — повязки из фибра пандануса, на груди — связки цветов; пояса поддерживают специальные танцевальные циновки; к намасленному телу прилеплены кусочки раковин.
Подготовка к руойа включает специальное магическое действо — каруойа. Рано утром друг главного танцора забирается на пальму и выбирает самый верхний («ближайший {92} к солнцу») молодой орех, с которым спускается, держа его в зубах. Позднее содержимое ореха, размешивая специальной палочкой, выпьет танцор. При этом будет проговариваться заклинание, согласно которому божества должны дать исполнителю вдохновение, радость, точность, красоту. Затем совершается ритуальное одевание, при этом венком касаются разных частей тела и заклинаниями «готовят» их к предстоящему танцу. Заключительное заклинание друг танцора произносит в манеабе: смысл его — в обеспечении красоты, безошибочности и эффективности танца [61, 57].
Почти повсюду в Океании было принято перемежать церемониальные танцы интермедиями несерьезного, развлекательного порядка. Здесь явственно просматриваются начатки театра. Любопытные интермедии наблюдал у папуасов Новой Гвинеи Н. Н. Миклухо-Маклай. Некоторые из них имели характер пантомим, другие приближались к чисто драматическим сценкам: здесь можно было увидеть эпизоды охоты на диких зверей, карикатурное изображение деревенского лекаря, сцену ссоры и драки женщин (роли исполняли мужчины).
Ранние путешественники XVIII в. видели, как на праздниках полинезийцев мужчины разыгрывали небольшие драматические сценки бытового характера, кражу корзины с едой у незадачливых караульщиков, бегство молодых влюбленных и т. п.
Массовые церемонии — с танцами, песнями, пантомимами, с набором украшений, нарядов, масок, с тщательно разработанной системой правил, приемов — были средоточием художественных традиций океанийцев и стали в наши дни основой и источником современного самобытного искусства, вызывающего восхищение всего культурного мира. {93}
Глава IV. Мифологический эпос
Как показала современная наука, героико-эпическая поэзия в ее развитых формах начинает создаваться в условиях разложения первобытнообщинного строя, развития «военной демократии» и складывания ранних государств. Преодоление родо-племенной замкнутости, процесс консолидации и начало классовой дифференциации, участие народов в героической истории являлись условиями возникновения героико-эпических песен, воспевавших прошлое, подвиги, героев и служивших выражением народного исторического самосознания.
Классическая эпика (типа развернутых песенных повествований о богатырях) складывается на основе более древних форм эпического творчества, являясь результатом их закономерного развития и переработки. Героический эпос известен в различных стадиально-типологических формах, которые обусловлены как общими историческими и художественными закономерностями, так и конкретными специфическими особенностями истории и художественного творчества отдельных народов. Изучение этих форм представляет исключительный интерес для выработки целостного понимания процесса эпического творчества, для уяснения вклада отдельных народов в сокровищницу мирового эпоса.
Океанийский фольклор, по-видимому, не знает образцов того эпоса, за которым современная наука закрепила определение «классического». В истории народов Океании не успели сложиться условия для развития классического, «зрелого» героического эпоса. Можно с уверенностью утверждать, что современное общественное развитие в Океании уже и не может привести к условиям, благоприятным для героико-эпической поэзии классического типа.
Но как показывают многочисленные факты, океанийский фольклор знает другие формы героического эпоса, которые типологически соотносятся с формами, известными {94} в фольклоре народов Европы, Азии, Америки, Африки, и которые наука справедливо считает формами, предшествовавшими классическому эпосу и подготовившими его появление. Хотелось бы подчеркнуть, что понятие «классический» применительно к эпосу не содержит никакого оценочного (в эстетическом плане) начала. Ранние формы и образцы эпического творчества обладают своими высокими поэтическими достоинствами, они заключают в себе немало подлинных художественных открытий, имевших исключительное значение для развития человеческого искусства. Ранний эпос обращает нас к колыбели эпического творчества, и в этом — его особая привлекательность. Общепризнано, что песенному эпосу в фольклоре предшествует эпос рассказываемый: богатырские сказки, мифологические сказания о первопредках — культурных героях, предания мифологического характера о событиях племенной истории и на этиологические темы. Применительно к океанийскому фольклору первостепенный интерес представляет богатейший и разнообразный по своему характеру материал мифологических сказаний. Именно от этих сказаний тянется нить к ранним героико-эпическим песням.
1
Как уже отмечалось выше, мифология папуасов Новой Гвинеи носит чрезвычайно архаический характер, но весьма примечательно, что большинство мифологических тем, мотивов и образов вполне отчетливо соотносится с мировым мифологическим фондом, обнаруживая многочисленные аналогии и совпадения. Культ предков и представления о культурных героях, будучи связаны тесно с ритуально-магической практикой, составляют основу папуасской мифологии.
Надо отметить, что, поскольку среди папуасов вплоть до недавнего времени отсутствовала консолидация на уровне народности, существовало множество разрозненных, независимых и нередко враждовавших племен и межплеменных объединений, нельзя говорить о наличии какой-то единой мифологии. У разных этнических групп были своп герои и свои сказания. Но в типологическом плане мифология всех папуасов заключает черты большой общности, поэтому характеристика данных по какой-нибудь одной {95} этнической группе проливает свет на мифологию папуасов в целом. Обширный материал по мифологии удалось собрать в начале XX в. финскому ученому Г. Ландтману у киваи — большой межплеменной группы, живущей на побережье залива Папуа и в дельте реки Флай [57, 58]. Поразительны не только богатство и сюжетно-тематическое многообразие мифологических рассказов киваи, охватывающее все стороны жизни, хозяйственной практики, общественных отношений, представлений о мире, домашнего быта и т. д., но и самое широкое и органическое включение мифологии в практическую деятельность коллектива (огородничество, охота, рыбная ловля), в его социальную практику (обряды, обмен с соседями, война), в сферу духовной культуры (церемонии, культы, искусство). На примере киваи очень хорошо видно, что тексты мифов, изложенные более или менее полно, представляют собой лишь один из способов функционирования и реализации мифологических знаний.
Миф при определенных обстоятельствах могли рассказывать, и тогда он воплощался в связный словесный текст. Но миф могли также исполнить в виде церемониальной пантомимы, в форме обряда, магического действия, с участием соответственно наряженных мифологических персонажей; частично миф мог быть исполнен на флейте либо пропет; его могли станцевать. И все это были не просто разные способы исполнения, но различные формы воплощения мифа, жизненно важной его реализации. Во всех этих случаях миф всякий раз заново совершался — и это было необходимо для коллектива. Рассказывание часто имело целью передачу и сохранение коллективной мифологической памяти. Старики рассказывали мифы молодым людям, проходившим обряд инициации: посвящаемый в полноправные члены родового коллектива должен был знать мифы. Рассказы систематически повторялись, поскольку знание должно было закрепиться и расшириться.
Ядро мифологического повествовательного фольклора киваи составляли, безусловно, рассказы о героических предках — «первых людях», в которых соединялись черты культурных героев, основателей родовых или локальных групп, героев, прославившихся «первыми» подвигами. О предках обычно говорится, что они основоположники современного населения. Деяния их иногда связываются с временами первотворения. В их мифологических биографиях {96} неизменно присутствует нечто фантастическое. Меури — первый киваи, он появился из червя в рыбе. Сидо родился от соединения его отца с землей, провел первые годы в подземном мире и лишь позднее вышел на свет. О Гаспае и Вакеа рассказывают, что они родились под землей и долгое время не видели света. Меседе жил внутри пальмы, а Нага — внутри камня.
Каждый из предков обладает каким-нибудь магическим средством, мощным орудием либо наделен особым качеством и умением. Иногда предки сами вынуждены чему-то учиться, чтобы затем передать свое искусство людям. Почти все герои способны в случае необходимости превращаться в птиц или животных, а затем возвращать себе человеческий облик. Меури, чтобы воспрепятствовать возвращению жены Сидо, превращается в дерево, которое Сидо никак не может срубить. Меседе передвигается по земле необычным образом: он становится прямо, а земля движется под ним. Сесере одним поворотом головы вызывает ветер, ломающий мачты на лодках его врагов. Нага сооружает фигуру огромного крокодила, входит в нее и тем самым как бы принимает форму животного, воплощается в него. Очевидна в этом и в ряде подобных мотивов зависимость от тотемизма.
Некоторые из героев-предков выступают в роли первосоздателей. Нага в облике гигантского крокодила врезается в берега, от чего возникают известные теперь многочисленные заливы и бухты. Он же — по просьбе своего друга Вакеа — создает остров Туду: набрав земли, камней, мелких деревьев, он швыряет все это в одно место со словами «пусть за ночь станет остров».
Герои-предки часто первые по времени мастера какого-либо дела. Паспае впервые добывает огонь путем трения двух кусков дерева. Сесере первым употребил в охоте на дюгоней гарпун, он стал великим гарпунщиком, и его добычи хватало на многих. Меседе был обладателем единственного по своим качествам лука и стрел с костяными наконечниками, благодаря чему прославился как меткий стрелок и великий охотник. Куиамо, великий воин, научил мужчин войне...