Глава I. Циклы трудовые
Лишь на первый взгляд хозяйственная область жизни островитян может показаться простой, непритязательной и не особенно трудной, в действительности же она составляет свой особый мир, достаточно разветвленный и сложный, требующий больших знаний, искусства и напряжения сил.
До недавнего времени люди Океании жили тем, что могла дать им окружающая природа, кстати сказать, вовсе не такая щедрая и обильная, как это может представиться со стороны: скудость почвы, недостаток воды, бедность фауны, однообразие растительности, отрицательные воздействия тропического климата ощутимы во многих местах очень ясно. И если люди в этих условиях обеспечивали себя питанием, жилищем, орудиями труда и предметами быта, если они одевались, украшали себя, изготовляли музыкальные инструменты, покрывали многие предметы изумительной резьбой, то все это благодаря упорному труду, опыту поколений, традиционному искусству.
Основу их жизни составляли огородничество (возделывание таро, ямса, батата, бананов), выращивание и обработка кокосов, саго, а кроме того, в разных местах рыбная ловля, гарпунная охота на черепах и дюгоней (морских млекопитающих), охота на свиней и птиц.
1
На Новой Гвинее до сих пор преобладает стадиально очень ранняя форма подсечно-огневого земледелия: люди корчуют и сжигают деревья в лесу, взрыхляют и тщательно обрабатывают участки, огораживают их и засаживают традиционными культурами. По прошествии некоторого времени они вынуждены забрасывать истощенные участки и начинать все сначала. До недавнего времени в употреблении папуасских земледельцев были лишь каменные топоры {17} да заостренные деревянные копалки. Чтобы приготовить огород к посадкам, мужчины поднимали копалками пласты земли, а двигавшиеся вслед за ними женщины руками разрыхляли почву.
В практике ранних земледельцев магия играла роль не меньшую, чем реальные (с нашей точки зрения) средства. Она сопровождала каждый этап работы.
Представим себе чащу тропического леса с его духотой и застоявшимся воздухом: мужчины, расчистив площадку от зарослей и лиан, действуют небольшими группами вокруг громадных крепких деревьев; здесь же рядом несколько женщин, сидя на земле, тянут песню, много-много раз повторяя одну и ту же фразу. Зачем они это делают? Вряд ли песня нужна для поднятия настроения у мужчин. И ритм ее не очень-то согласуется с ударами топоров.
Но все присутствующие понимают, что песня здесь — не ради развлечения, что она составляет необходимую и даже обязательную часть общего дела.
Непосвященному этой связи не понять, и она открывается лишь после специального объяснения. Несколько таких песен я записал в 1971 г. в деревне Бонгу от группы женщин. Я обратил внимание на то, с какой серьезностью пели они и как серьезны были все окружающие. Еще бы: такие песни, оказывается, служат сразу трем целям. Во-первых, они делают деревья более доступными топору; во-вторых, самому топору они придают дополнительную силу; а в-третьих, с их помощью удается удалить сидящего внутри дерева «дурного духа». Что касается этого последнего, то, конечно, имеются в виду фантастические лесные существа, «хозяева деревьев». Люди старались поддерживать с ними добрые отношения, а при необходимости срубить дерево просили их перейти в другое место. Затем «хозяева деревьев» становились покровителями огородов и их стражами.
Так песни, пропетые женщинами на деревенской площади, неожиданно приоткрыли оконце в особый мир представлений папуасов о природе. Но если функция песен прояснилась, то связь их текстов с магией осталась до известной степени загадкой. В одной песне без конца повторялось слово гилогило. что означает, как объяснили, подражание крику черного какаду. «Почему же гилогило!» — спросил я. Мне ответили: «Сила этой песни лежит в речи попугая...». {18}
Но в другом случае та же сила заключена в двух словах, которые, кажется, можно перевести как «берегись, гроза!» А в третьей из записанных песен тоже есть одно слово, которое на языке бонгу означает одновременно название дерева и глагол «подрубать дерево».
Но, видимо, магический смысл — не единственный, заключенный в словах песни. Об этом говорит замечание моего информатора по поводу гилогило: «Крик черного попугая вызывает большую грусть в душе человека». Значит, есть в песне — с ее единственным без конца повторяемым словом — эмоциональное начало, которое также нужно и без которого, наверное, нет песни...
Этнографы, побывавшие в разных местах Новой Гвинеи, сообщают, что при вырубке участков леса под огороды не только пели (причем пели иногда и сами лесорубы, издавая необычные фальцетоподобные звуки), но и плясали, произносили заклинания и устраивали ритуальное сожжение кустарника.
Следующим жизненно важным этапом в земледельческом цикле была посадка.
Будем помнить, что огородные продукты составляли основу существования папуасов — в их повседневном рационе овощи, которые ежедневно приносили в громадных сумках женщины, занимали главное место. Однако мы совершили бы большую ошибку, решив, что люди относились к обыкновенным корнеплодам или фруктам так, как, скажем, мы относимся к картофелю или свекле, то есть как к предметам необходимым и оцениваемым по их качеству, но начисто лишенным чего-то духовного, живого, тем более неведомого и таинственного.
Существует множество мифов, описывающих чудесное появление — рождение или добывание — первых образцов таро, ямса, банана и т. п. Их чаще всего приносят культурные герои, предки, их дарят фантастические существа. У папуасов акт посадки и процесс произрастания растений, несомненно, ассоциировались с зачатием, рождением и ростом живых существ, в первую очередь людей. В обрядах, сопровождавших посадку растений, постоянно встречаются мотивы ритуальной имитации зачатия и деторождения. Столь же обязательны здесь обращения за содействием к предкам. В комплексе средств, благотворно воздействующих на растения, а вернее сказать, на те силы, от которых они зависят, важное место принадлежит разного рода {19} амулетам, снадобьям; их кладут в лунки, развеивают над огородом, разбрасывают по земле, ими смазывают клубни и т. п. Все это сопровождается произнесением заклинательных формул, игрой на музыкальных инструментах, ритуальными пантомимами и плясками и, конечно, соответствующими песнями. Иные из этих десен заключают в своем содержании ассоциации с теми эпизодами и персонажами мифов, которые так или иначе относятся к произрастанию огородных культур. Например, при посадке бананов у киваи поют песню, которую, согласно легенде, составил человек, первым нашедший и посадивший банановое дерево. Поющий при посадке перечисляет имена предков, вплетая в песню и свое имя, тем самым обеспечивая успех делу. Часто все сводится к произнесению нараспев нескольких слов вроде «таро, поднимайся» или «расти, ямс», при этом называются все виды ямса, растущего на огородах.
На Соломоновых островах при посадке кокосов было принято — подышав на росток и укрепив его в лунке — бежать как можно быстрее (предполагалось, что кокос будет расти со скоростью бега) и при этом произносить формулу:
Разделенный на дольки орех для посадки — в сторону берега,
Мой же орех — всюду вокруг.
Разделенный на дольки орех для посадки — в сторону моря,
Мой же орех — в изобилии.
Связки орехов в сторону моря —
Связки для жертвоприношения;
Связки орехов в сторону берега —
Связки для пиршества [43, 259].
Известно множество специальных обрядов, заклинаний и песен, которые должны обеспечить урожай, предохранить огороды от вредителей и воров, вызвать в нужное время дождь и т. п. В деревнях обычно есть специалисты, владеющие искусством магии, располагающие соответствующими средствами. Об одном таком специалисте этнограф, наблюдавший за ним, рассказывает, что у него была в лесу целая «лаборатория», в которой он хранил всякие магические предметы: пасть крокодила, обломки панциря черепахи, старые сети и тому подобное и как самую большую ценность камни, которые носили имена солнца, луны, звезд и ветров. Когда было нужно, он перемещал камни с сухих {20} полок в сырое место, символически покрывал небо тучами, имитировал раскаты грома и в заключение разбивал кокосовый орех, откуда на землю выливалась жидкость.
Эти действия довольно типичны, их простоте и прозрачной ясности соответствуют столь же простые и понятные в своей практической направленности слова [93, 319-323].
На Фиджи огородник поет песню, которая должна отпугнуть попугаев, любящих лакомиться зелеными плодами бананов или хлебных деревьев. В песне он предупреждает попугая, что у дерева его подстерегает летающая лисица [73, 140].
У полинезийцев в ходу песня с такими словами:
Капля дождя падает, падает в Харе —
Таре выпускает один лист;
Капля дождя падает, падает в Харе —
Таро выпускает два листа.
Стихи повторяются до тех пор, пока число листов не достигнет десяти. После этого та же песня исполняется с заменой таро на хлебное дерево, кокосы и т. д. (37, 231).
Песня-заклинание беспощадна к расхитителям. Им грозит хищная птица с острыми когтями и даже зубами; она укроется в листьях и, если появится вор, бросится на него, станет рвать ему лицо, кожу; сороконожки и черные муравьи будут кусать его и ядовитый скат — жалить.
Песня сопровождается выразительными жестами, показывающими, как птица станет рвать в клочья свою жертву. Песню поют над листьями, которые затем подвязывают к дереву [49, 185-186].
Абсолютное большинство песен, так или иначе связанных с огородной магией, в разных местах Океании обнаруживает черты общности: они предельно просты, их функциональная направленность не скрыта за метафорами и мифологическими иносказаниями — она выражена с доверчивой откровенностью; вместе с тем изъяснение желаний отличается крайней экспрессивностью, а исполнение магических требований приходит незамедлительно.