«Современных живописцев»
И других великих книжиц),
Но, быть может, не вполне он
Понял критика идею –
В общем, так или иначе,
Все окончилось прискорбно:
Фотография не вышла.
Старшей дочери желанье
Было очень, очень скромным:
Ей отобразить хотелось
Образ «красоты в страданье»:
Для того она старалась
Левый глаз сильней прищурить,
Правый закатить повыше –
И придать губам и носу
Жертвенное выраженье.
Гайавата поначалу
Хладнокровно не заметил
Устремлений юной девы,
Но к мольбам ее повторным
Снизошел он, усмехнувшись,
Закусив губу, промолвил:
«Все равно!» – и не ошибся,
Ибо снимок был испорчен.
Так же или в том же роде
Повезло и младшим дочкам:
Снимки их равно не вышли,
Хоть причины различались:
Толстенькая, Гринни-хаха,
Пред открытым объективом
Тихо, немо хохотала,
Просто корчилась от смеха;
Тоненькая, Динни-вава,
Беспричинно и беззвучно
Сотрясалась от рыданий, —
Снимки их не получились.
Наконец, пред аппаратом
Появился младший отрок;
Мальчик прозывался Джоном,
Но его шальные сестры
«Маминым сынком» дразнили,
Обзывали «мелкотою»;
Был он так всклокочен дико,
Лопоух, вертляв, нескладен,
Непоседлив и испачкан,
Что в сравнении с ужасной
Фотографией мальчишки
Остальные снимки были
В чем-то даже и удачны.
Наконец, мой Гайавата
Все семейство сгрудил в кучу
(Молвить «в группу» было б мало),
И последний общий снимок
Удался каким-то чудом –
Получились все похожи.
Но, едва узрели фото,
Принялись они браниться,
И браниться, и ругаться:
Дескать, хуже и гнуснее
Фотографий не бывало,
Что за лица – глупы, чванны,
Злы, жеманны и надуты!
Право, тот, кто нас не знает,
Нас чудовищами счел бы!
(С чем бы спорил Гайавата,
Но, наверное, не с этим.)
Голоса звенели разом,
Громко, вразнобой, сердито –
Словно вой собак бродячих –
Или плач котов драчливых.
Тут терпенье Гайаваты,
Долгое его терпенье
Неожиданно иссякло,
И герой пустился в бегство.
Я хотел бы вам поведать,
Что ушел он тихо, чинно,
В поэтическом раздумье,
Как художник светотени.
Но признаюсь откровенно:
Отбыл он в ужасной спешке,
Бормоча: «Будь я койотом,
Если тут на миг останусь!»
Быстро он упаковался,
Быстро погрузил носильщик
Груз дорожный на тележку,
Быстро приобрел билет он,
Моментально сел на поезд –
Так отчалил Гайавата.
Poeta fit, non nascitur
– О, как бы мне поэтом стать?
Как убежать мне тленья?
Я чую, дедушка, в груди
Высокое стремленье!
Скажите лишь, с чего начать –
Начну без промедленья.
Старик с улыбкой на устах
Любуется юнцом:
Каков задор, каков размах,
И смотрит молодцом!
Без всяких там сюсю-фуфу,
Видна порода в нем.
– Ты, значит, вздумал сей же час
Заделаться поэтом?
Садись и слушай мой наказ,
Внимай моим советам!
Сперва усвой прием простой,
Сравнимый с винегретом:
Ты должен фразу написать,
Нарезать на слова
И как попало разбросать,
Перемешав сперва.
Порядок слов не важен тут
И не нужна канва.
Чтоб впечатленье произвесть,
Как все твои собратья,
Учись писать с заглавных букв
Абстрактные понятья:
Добро и Совесть, Ум и Честь, —
Все, словом, без изъятья.
При описаньях (затверди!)
Предметов и фигур
О них не прямо речь веди:
Намек иль каламбур
Тут будет к месту – взгляд не взгляд,
А мысленный прищур.
– Так я могу о пирогах
Мясных, для нас привычных,
Сказать: «То агнцев нежный прах
В узилищах пшеничных»?
– Ну что ж, отменный оборот,
Притом из лаконичных.
Затем эпитетов набор
Запомни и усвой:
Как соус Редингский, они
Пойдут к еде любой.
Всех лучше – сирый, тайный, злой,
Безумный и младой.
– А взявши несколько, нельзя ль
В одну собрать их фразу:
«Безумец сирый, глядя вдаль,
Младую кушал зразу»?
– Нет, мальчик мой, остерегись
Их применять все сразу.
Они, как перец, остроту
Твореньям придают:
Стручок добавишь там и сям –
И слюнки потекут,
А переложишь – ад во рту,
Испорчен весь твой труд.
Теперь о технике письма:
Читательское стадо
Кормить излишней информацией совсем не надо.
Куда ты гнешь, к чему ведешь –
Скрывай, как тайну вклада!
Имен, названий, точных дат
Упоминать не смей:
Пускай гадает невпопад
Пытливый книгочей.
В поэме должен быть туман –
Чем дальше, тем плотней.
Сначала выбери размер,
Не слишком утонченный,
Воды налей, не пожалей –
Сырой иль кипяченой –
И заверши полет души
Строфой сенсационной.
– Сенсационной? Вот словцо
Из философских сфер!
Вы не могли бы разъяснить
Его значенье, сэр,
И к разъясненью приложить
Доступный мне пример?
Старик в окно, на сад и луг,
Взглянул без интереса:
Роса сверкала, солнца край
Виднелся из-за леса.
– В театр Адельфи, внук, ступай,
Там «Коллин Бон» есть пьеса,
И новая теория
В ней провозглашена:
Мол, Личность и История –
Песчинка и волна.
Коль это не сенсация –
То что тогда она?
Итак, дерзай, мой юный друг,
Ищи себя в работе…
– А там – в печать! – воскликнул
внук, —
В зеленом переплете,
Формат in duodecimo,
С обрезом в позолоте.
И он вприпрыжку побежал
Взять перьев и чернил.
Довольным взглядом провожал
Парнишку старожил,
И лишь подумав про печать,
Вздохнул и приуныл.
Аталанта в Кэмден-тауне
Этот вечер я помню как чудо,
Он в сознанье моем не угас:
Аталанта мне слова зануда
Не сказала ни разу за час,
И еще не сказала она, что «слыхала все это сто раз».
Поясок, ожерелье и брошка –
Все дары мои были на ней.
Мне казалось, что милая крошка
На меня уже смотрит нежней,
И прическа ее, как дворец, возвышалась
над шляпой моей.
Я повел ее на представленье,
Но бедняжка, потупивши взор,
Заявила мне без промедленья,
Что вся пьеса – отъявленный вздор:
Ей, мол, скучно, ей душно, темно и противен
ведущий актер.
Я сказал себе: «Дело не худо! –
Вместе с ней лицедея браня, —
То не просто девичья причуда,
Знать, она предпочла бы меня!»
И воскликнул: шикарно! (словцо, что услышал
я третьего дня).
– Ты представь себе: после венчанья
Скромный завтрак, воздушный пирог,
Подгулявших кузенов бурчанье
И завистливых дам говорок,
Твой наряд – флёрдоранж и фата, на груди белых
лилий пучок…
О, как томно она потянулась!
Грудь ее поднялась, как волна,
Взор застлался, спина изогнулась,
И протяжно зевнула она.
В этот миг, от восторга дрожа, понял я,
что догадка верна.
Я шепнул ей: «Моя Аталанта,
Разгадал я твой сладостный знак
(Тут большого не нужно таланта):
Обо мне ты зеваешь, ведь так?
Записаться мне в церкви, скажи, – иль купить
разрешенье на брак?
Я Леандр твой, так будь моей Геро!» –
Я сказал ей (каков оборот?),
Тут наш омнибус начал у сквера,
Грохоча, совершать разворот,
И в ответ я сумел разобрать только «И…» да потом
еще «… от»!
Охота на Снарка
Агония в восьми воплях
Вопль первый. Высадка на берег
«Вот где водится Снарк! – возгласил Балабон, —
Его логово тут, среди гор!»
И матросов на берег высаживал он
За ушко́, а кого – за вихор.
«Вот где водится Снарк! Не боясь, повторю:
Пусть вам духу придаст эта весть!
Вот где водится Снарк! В третий раз говорю.
То, что трижды сказал, то и есть».
Был отряд на подбор! Первым шел Билетер,
Вслед за ним: с полотенцами Банщик,
Барахольщик с багром, чтоб следить за добром,
И Козы Отставной Барабанщик.
Биллиардный Маэстро – отменный игрок –
Мог любого обчистить до нитки;
Но Банкир всю наличность убрал под замок,
Чтобы как-то уменьшить убытки.
Был меж ними Бобер, на уловки хитер,
По канве вышивал он прелестно –
И, по слухам, не раз их от гибели спас,
Но как именно спас, неизвестно.
Был там некто, забывший на суше свой зонт,
Сухари и отборный изюм,
Плащ, который был загодя отдан в ремонт,
И практически новый костюм.
Тридцать восемь тюков он на пристань привез,
И на каждом – свой номер и вес;
Но потом как-то выпустил этот вопрос
И уплыл в путешествие без.
Можно было смириться с потерей плаща,
Уповая на семь сюртуков
И три пары штиблет; но, пропажу ища,
Он забыл даже, кто он таков.
Его звали: «Эй-там» или «Как-тебя-бишь»;
Отзываться он сразу привык
И на «Вот-тебе-на», и на «Вот-тебе-шиш»,
И на всякий внушительный крик.
Ну а тем, кто любил выражаться точней,
Он под кличкой иной был знаком,
В кругу самом близком он звался «огрызком»,
В широких кругах – «дохляком».
«И умом не Сократ, и лицом не Парис, —
Отзывался о нем Балабон. —
Но зато не боится он Снарков и крыс,
Крепок волей и духом силен!»
Он с гиенами шутки себе позволял,
Взглядом пробуя их укорить,
И однажды под лапу с медведем гулял,