На спину упало что-то мягкое и тёплое. Лита обернулась: невдалеке стоял Ивлад без своей чёрной звёздчатой накидки. Вьюга, не спешиваясь, ждал на дороге.
Неуклюже поддев ткань руками, она завернулась в чужую одежду и уткнулась носом в мягкие складки. По коже сразу побежало приятное тепло, будто Лите освободили место у костра. Тело постепенно согревалось, из закостенелого и озябшего снова становилось живым, пусть и очень уставшим. Только ноги, босиком увязшие в сугробе, сводило болью от холода.
– Давай руку, – предложил Ивлад, осторожно пробираясь к ней по снегу. – Посажу верхом. Замёрзнешь ведь.
Лита недоверчиво покосилась на него, продолжая прятать нос в накидку. Она чувствовала себя униженной – ещё более, чем тогда, когда Ивлад подстрелил её у Серебряного леса. Но силы истончались так быстро, что ей уже казалось, будто она и не доживёт до возвращения домой. Короткая пробежка вымотала и без того ослабленное тело, раненое крыло – теперь рука – пульсировало болью.
Она шмыгнула носом и, собравшись с духом, протянула Ивладу трясущуюся ладонь.
Лита заворачивалась в накидку, но всё равно дрожала, когда позволила Ивладу взять себя на руки. Лита-девушка весила ничуть не больше Литы-птицы: кости у неё так и оставались птичьими, полыми внутри, поэтому конь Звездочёт даже не фыркнул, когда Ивлад посадил её перед собой. Босые ступни, красные от холода, выглядывали наружу, и тогда Вьюга тоже снял свою накидку и укрыл ноги девоптицы.
– Ты должен узнавать места, – бросил он Ивладу и указал на крыши, к которым пыталась убежать Лита.
Ивлад всмотрелся в темноту. Над крышами вился дымок, ветер приносил к дороге едва уловимый запах жилища.
– Ты повезёшь Литу туда?
– Ей нужен отдых. И еда. И одежда. Хотя бы ненадолго, но мы должны заехать. Иначе твой отец получит мёртвую девушку вместо живой девоптицы.
Ивлад встряхнул головой.
– Ну хорошо.
Лита притихла, отстранённо слушала голоса своих спутников. Сердце продолжало мелко и быстро колотиться, тело ещё болело, пусть не так остро, как в первые минуты после превращения. Короткая вспышка отчаяния отняла у Литы последние силы.
Дорогу к постоялому двору занесло – видно, сюда давно не поворачивали путники. Вьюга вскинул посох, и снег с дороги взметнулся вверх, закручиваясь белым вихрем.
Открыли им не сразу. Лита успела передумать кучу тревожных мыслей: о том, как Ружан с дружиной их нагоняют и убивают Ивлада; о том, как она сама замерзает прямо на коне; о том, как умирает, так и не успев вернуться в Серебряный лес…
Ворота скрипнули, с засова слетела снежная наледь, и хозяин, увидев Вьюгу, поклонился в пояс. На Ивлада он будто умышленно не смотрел и делал вид, что его вовсе не интересует девушка, завёрнутая в две похожие накидки.
– Проходите, господин. Не серчайте, спал и не слышал ваш стук.
Вьюга спешился и молча прошёл мимо хозяина. Ивлад тоже соскочил со Звездочёта, оставив Литу на коне, и, потянув за поводья, пошёл за Вьюгой.
– Работниц будить не буду, – заявил хозяин ворчливо, но на Вьюгу поглядывал с опаской. – У меня тут остановилась орава торговцев. Все мои кухарки уже отдыхают, им вставать рано.
– Не буди, – легко согласился Вьюга. – Только воды согрей. Дальше мы сами разберёмся.
Ивлад помог Лите спешиться. Когда коней устроили на конюшне, хозяин провёл гостей в харчевню. Посетителей там не было, на полу кое-где валялись мусор и черепки разбитой посуды – напоминание о том, что вечером тут отчаянно веселились. В углу спал вусмерть пьяный мужчина, всхрапывая с присвистом.
Хозяин, прихрамывая, принёс откуда-то ведро исходящей паром воды.
– Пускай барышня проходит в кухню, – сказал он и указал за печку.
Вьюга схватил его за локоть.
– Прошу прощения? – засуетился трактирщик.
Ивлад достал монеты из кошелька, но Вьюга сделал ему знак спрятать золото обратно и наградил хозяина постоялого двора суровым взглядом.
– Понял-понял, – кисло буркнул тот, ушёл куда-то и вернулся через минуту с сапогами, полотенцами и чистой женской одеждой, принадлежавшей, судя по размеру, кухарке Аичке.
– Мы закроем, – сказал Ивлад, передавая Лите вещи.
От усталости она смогла только кивнуть, взяла одежду и прошла за печь. За спиной закрылась дверь, и Лита поспешила запереться, поддев крючок непослушными пальцами. В кухне горела лучина, от ведра шёл пар, и стояла такая тишина, что у Литы зазвенело в ушах. Она выронила тряпьё и прижалась лбом к дощатой двери. Руки безвольно опустились вдоль тела, и обе накидки упали к ногам. Стопы уже не чувствовали холода земляного пола, всё тело стало будто деревянным, и Лита с трудом заставила себя отойти от двери и приблизиться к ведру.
Девоптицы с радостью купались летом в реке: у южных границ Серебряного леса два притока Белой соединялись и текли дальше с восточной стороны, а севернее в неё впадали ручьи. Зимой же Лита с сёстрами прилетали к служанкам – те жили в избушках, раскиданных по всему лесу, их построили так давно, что многие вросли в землю по самые окна. Служанки грели воду с ароматными травами и мыли волосы девоптицам, а потом заплетали им косы и украшали кто лентами, кто бусинами, кто бубенчиками. У них это выходило так легко и ловко, так быстро и красиво, что Лита иногда даже завидовала. Самой ей никогда не удавалось творить пальцами что-то настолько тонкое, и каждое новолуние она просто ждала, когда же вернутся привычные крылья.
Лита посмотрела на свои ладони: маленькие, красные, дрожащие. Сунула палец в ведро: горячо. Как люди могут это делать? Как управляются с ковшиками и прочим? Сюда бы умелую служанку, да только Лита сомневалась, что такие тут водятся. Хотя хозяин говорил о работницах. Неужели не мог выделить одну для девоптицы? Будто бы часто захаживают к нему такие гостьи! Но тут же Лита осознала: для трактирщика она не была девоптицей – так, непонятная оборванка в чужой одежде.
Она робко взяла ковш и черпнула из ведра. Вода пахла чем-то затхлым, никакого шалфея и мяты, но выбирать не приходилось. Лита плеснула себе на грудь и ахнула, захлебнувшись своим дыханием: горячо, но как же приятно! Вода стекла до стоп, и пальцы ног обволокло долгожданное тепло.
Неуклюже вымывшись, Лита осмотрела раненую руку. Кровь больше не шла, рана почти затянулась, но вокруг неё плечо покрывал большой кровоподтёк. Рука шевелилась с трудом, каждое движение отзывалось болью, но в целом всё было не так плохо.
«Может быть, после обращения я смогу взлететь», – подумала Лита.
Одежда лежала там же, где Лита её выронила. Рана ещё требовала перевязки, и Лита, осмотревшись, заметила среди кухонной утвари нож. Она отпорола полоску ткани от нижней юбки и кое-как, придерживая один конец зубами, обмотала ткань вокруг плеча.
Девоптицы не носили человеческие наряды, за исключением редких случаев: во время зимних обращений они грелись под меховыми покрывалами или даже надевали тулупы служанок, но в гнёздах под покровом серебряных яблонь никогда не было так холодно, как оказалось на ветру, за пределами леса.
Лите пришлось повозиться, прежде чем она поняла, как надевается платье; особенно много трудностей доставили длинные рукава – больная рука едва поднималась. Поверх платья Лита набросила телогрею, а на ноги натянула мягкие кожаные сапоги.
Эти суетливые движения отняли много сил. Лита вытерла пот со лба и присела на скамью, сложив ладони на коленях.
Ох, какими странными казались ей эти тонкие конечности, лишённые не то что перьев, но даже шерсти! Правда, почти прозрачные тоненькие пёрышки всё же оставались на телах девоптиц даже в новолуние – на голенях, внешних сторонах предплечий и внизу живота. Но Лите сейчас больше всего хотелось вернуть привычные крупные перья, дающие сразу защиту и от холода, и от непрошенных взглядов. Даже в одежде она казалась себе непристойно раздетой, а от воспоминаний о неловком обращении на коне, на глазах у двоих мужчин, хотелось провалиться под землю.
За дверью не раздавалось ни звука, и в маленькой кухоньке тоже стояла тишина. Лита посидела ещё немного, подобрала с пола накидки своих спутников, глубоко вздохнула и, собравшись с духом, вышла в зал.
Тут было лишь ненамного светлее, чем в кухне. За ближайшим к двери столом сидели Ивлад и Вьюга, оба угрюмые и задумавшиеся, а может, просто уставшие. Лита приоткрыла рот: перед ними на столе лежали сушёные персики и сливы, вяленая хурма, булочки-плетёнки, мёд и другая диковинная снедь – что-то Лита видела на деревенских праздниках, что-то пробовала в последние дни на постоялых дворах, а некоторые угощения были совсем незнакомыми.
Вьюга тронул Ивлада за плечо и указал кивком на Литу. Царевич встрепенулся, будто успел задремать на неудобной скамье, и быстро улыбнулся.
– Лита! Всё в порядке?
Она заправила за уши ещё влажные волосы, неловко сунула Вьюге в руки их с Ивладом накидки и кивнула, поджав губы.
– Мы не знали, что ты будешь есть, поэтому попросили всего понемножку. – Ивлад махнул рукой на стол, ломящийся от еды.
– Он никого не грабил, – со вздохом пояснил Вьюга. – Здесь остановились торговцы из Восточной Халкхи. Но для тебя нашлась свободная комната, сможешь отдохнуть пару часов.
Лита осторожно приблизилась – при движении платье непривычно и странно билось подолом о ноги, а Ивлад поглядывал на неё с таким непонятным выражением лица, что Лита боялась, как бы он вновь не начал глупо извиняться за выпущенную им стрелу.
В животе громко заурчало, но в это же время выпивоха на полу шумно всхрапнул и перевернулся на спину, и Лита понадеялась, что никто не услышал звук её желудка. Она быстро схватила вяленую хурму и булочку и по очереди откусила.
– Садись. – Ивлад вскочил со своего места, суетливо оправляя одежду. – Поешь и пойдёшь отдыхать. Только… Извини, но мы закроем дверь снаружи.
Лита хмыкнула.
– Сколько раз ты произнёс «извини» за вечер и ночь?
Ивлад густо покраснел, и, несмотря на страшную усталость, Лита отметила, что уже почти не боится его.