Царь закашлялся, вцепился узловатыми пальцами в рукав Домира – откуда только силы вдруг взялись – и умоляюще заглянул сыну в лицо. Светлые глаза Радима Таворовича заволакивало страшной чёрной пеленой. Вокруг кричали: кажется, огонь всё-таки перекинулся на что-то в зале. Домир различал властные приказы воеводы и окрики Ружана.
– Смогу, – горячо заверил он. – Она погибнет одна?
Царь быстро облизал губы. Хватка ослабевала – наверное, силы покидали его.
– Проследи, чтобы добралась до леса невредимой. Вы её привезли, на ваши плечи теперь ложится её судьба. Исправь мои ошибки, Домир. Не допусти бед.
Домира грубо оттолкнули, и к царю кинулся Ружан.
– Отец!
– Собери Военега и бояр, – попросил царь.
Ружан рысью метнулся в толпу, нашёл воеводу и вскоре вернулся с казначеем и дюжиной думских.
Глаза Радима закатились, из горла вырвался хрип. Он откинул голову и сполз с кресла. Ружан сел на пол, прямо среди разлитого вина и осколков посуды, и устроил голову отца на коленях. Царь поднял на него благодарный взгляд и прижал ладонь Ружана к своей щеке.
– Военег, – прошелестел царь. Его слова едва можно было различить в гомоне, воеводе и боярам пришлось плотнее обступить его. – Военег, слушай меня. Вот он – ваш новый царь. Ружан Радимович Аларский добыл мне девоптицу. Мой старший сын сменит меня. Присягните ему на верность.
– Отец…
Домир не мог поверить тому, что видел, но из глаз Ружана капали слёзы.
Военег приложил руку к груди и встал на одно колено. Глаза воеводы тоже были красными.
– Клянусь служить Ружану Радимовичу, сыну Радима Таворовича, – прогудел он. – Во имя Аларии и до конца своих дней.
Бояре тоже опустились на колени: кто сразу, кто подумав и поворчав о грязи. Последним опустился старый казначей, медленно и грузно. Домир сделал шаг назад. Его мутило, виски сжимал страх, а в ушах ещё звенели отзвуки голоса Литы.
– Клянусь служить.
– …Ружану Радимовичу…
– …И до конца своих дней.
Слова присяги звучали глухо, едва пробивались сквозь стоящий в зале шум. Царь протянул руку – серую, совсем высохшую, в язвах, и Военег крепко пожал её. Царь протяжно выдохнул, его веки задрожали, глаза закрылись, и в следующий миг всё тело содрогнулось и обмякло.
Домир отпрянул, глядя на отца и не узнавая его – посеревшего, мёртвого. Ружан продолжал поддерживать его голову, лицо брата кривилось в скорби, он шевелил губами, но Домир не слышал слов, его вновь звала Лита – звала к себе, ей опять было страшно и одиноко.
Запах гари становился всё назойливее. Домир потряс головой и только сейчас понял, как быстро огонь охватил почти всю пиршественную залу. Военег подхватил на руки тело царя, Рагдай рывком поставил на ноги Ружана, чтобы вывести наружу, подальше от дыма, который быстро заполнял дворец. Домир скользнул следом, но вовсе не затем, чтобы спастись самому. Где-то его ждала Лита.
Домир захватил подбитый мехом плащ, не оглядываясь на дворец, добрался до конюшен и оседлал своего скакуна. Снегу намело ещё больше, во дворе царил беспорядок, с колокольни доносился тревожный звон. За вечер поднялась сильная метель, такая густая, что вовсе ничего не было бы видно, если бы не огненный след, тянущийся по верхушкам деревьев – сосновые ветки тлели там, где их касались перья Литы.
Выехав за ворота, Домир направился в сторону перелеска. Ночью рощица казалась совсем тёмной, непролазной, хотя на самом деле днём через неё просматривалась ближайшая деревня. Ноги коня увязали в глубоком снегу, но Домир подгонял и подгонял его, опустив голову, а снег всё равно летел прямо в глаза. Пахло дымом, и Домир старался не думать о том, сколько жилищ могла нечаянно поджечь Лита и во что превратился царский дворец. Песня девоптицы звучала в ушах тихим испуганным перезвоном, но доносилась издалека, заставляя прислушиваться и постоянно замирать, выбирая лучший путь.
– Далеко ли собрался, царевич?
Его со спины окликнул знакомый голос, и через мгновение впереди, взрыхлив снег мощными ногами, выскочил конь с Рагдаем в седле.
Домир поднял голову, щурясь. Голос Литы смолк, вытесненный из головы вопросом Рагдая.
– Дай пройти, – попросил Домир.
Рагдай ухмыльнулся, покручивая в пальцах нож.
– Обернись по сторонам. Что видишь? Тёмный лес, белый снег. Даже метель против тебя, царевич. Один брат уже сидит в темнице, никуда не денется. Второй вот-вот сгинет в чаще. В народе будут говорить, что его зачаровала птица-чудище. Закружила голову, завела в лес и оставила на съедение стуже и волкам.
Смысл его слов медленно прояснялся в голове Домира, одурманенной девоптичьей песней, спетой для него лишь раз. Вспомнился Ивлад, вот так же окружённый ими с Ружаном, – такой же мороз и лес кругом, такая же жестокая насмешка в улыбке Рагдая. Домиру стало страшно.
– Ружан не смог придумать ничего иного?
Конь Рагдая вальяжно гарцевал, отрезая Домиру путь вперёд.
– Ему незачем придумывать. Ты же не станешь менять добрый стальной клинок на другой, лишь бы похвастать обновкой?
Домир смолчал.
– Буду откровенен, – продолжил Рагдай. – Ружан велел мне тебя убить. Царю ни к чему братья-соперники, и если Ивлад уже в западне, то ты выскочил на свободу. А перед этим наделал немало глупостей. Это плохо. Ружан Радимович прощал тебя, но сегодня ты перегнул. Видишь этот нож? – Рагдай приподнял оружие. – Одним движением я могу послать его тебе в грудь. Или в шею твоего коня. Ты упадёшь, и мне хватит времени, чтобы убить тебя любым другим способом.
Домир сглотнул. Его медленно затапливал густой страх, смешанный с чувством безысходности. Рагдай был прав. Обескураживающе прав.
– Чего ты хочешь? Почему не убил меня со спины?
Наверное, такую же боль чувствовал Ивлад, когда Ружан связывал его, а Домир трусливо выглядывал из-за плеча.
– Потому что убивать царевичей нужно глядя им в глаза. Но мне жаль тебя. Ты даже безобиднее Ивлада – эдакий кудрявый пёс, место которому не на псарне, а в опочивальне боярской дочки.
– Неужели ты дашь мне уйти?
– С одним условием.
Домир едва не рассмеялся. Сын воеводы ставит условия царевичу? Слышал бы отец! Но вслух сказал:
– С каким?
– Ты поклянёшься никогда не возвращаться во дворец. И не станешь оспаривать право Ружана на царствование. То, что вы вдвоём привезли девоптицу, ничего не значит. Ружан – единственный наследник Радима Таворовича Аларского.
– Ты думаешь, Ружан осыплет тебя золотом за верную службу? Сколько стоят наши с Ивладом головы, Рагдай?
Внутри Домира бурлила злость на Ружана. Вот какой ты, старший братец. Нужно было раньше понять тебя и быть осторожнее. Но Домиру всю жизнь казалось: Ружан – старше, умнее, сильнее, знает лучше, его любит отец, значит, нельзя в нём сомневаться.
– Мне не нужно золото, Домир. Мне нужно доверие Ружана. Оно блестит гораздо ярче. И стоит дороже. А ты поезжай к своей невесте в Северную Халкху. Я скажу Ружану, что не успел догнать тебя. Просто поклянись, а иначе я убью тебя, пусть и не хочу этого.
И правда, невеста… которую он видел лишь раз. Она где-то далеко, а Лита – близко, плачет и зовёт. Конь Домира незаметно пятился, отступая к просвету между елями. Если потом резко уйти влево, можно скрыться, и Рагдай даже на своём мускулистом скакуне просто не успеет догнать.
Мелькнула сталь, конь заржал и встал на дыбы, скидывая седока. Не удержавшись в седле, Домир рухнул наземь. На снег брызнула кровь: нож Рагдая вонзился коню в плечо. Домир зарычал от бессилия и ярости, упёрся ладонями в снег, но Рагдай опередил его, обхватил за шею, рывком поставил на ноги и прижал лезвие к горлу.
– Надумал убежать, царевич? Глупо, очень глупо. Я ведь предупреждал.
Домир захрипел, когда Рагдай сильнее сдавил ему шею. Из глаз брызнули слёзы.
– Ты такой же, как Ружан. Вас не ждёт ничего светлого!
– Разве?
Клинок вонзился глубже, вспарывая кожу. Домир вскрикнул.
– Так ты клянёшься или нет? Я не слышу. Умирать обидно, спроси Ивлада, что он чувствовал в том лесу. Но всего лишь одно слово сохранит тебе жизнь. И ты навсегда запомнишь меня как своего спасителя.
– Ты говорил о доверии Ружана, но хочешь предать его, – пропыхтел Домир. – Убивай скорее и принеси ему мою голову. Чтобы наверняка.
Рука Рагдая подрагивала. Кровь из пореза обжигала шею и капала на одежду. Домир ждал: вот-вот оборвётся его жизнь, но мгновения тянулись, а ничего не происходило. Вдруг нож пропал, и Рагдай с силой оттолкнул Домира. Тот снова упал на четвереньки в снег.
– Я понял. – Домир сплюнул и прижал ладонь к шее. – Ты никогда не резал людей. Не сражался лицом к лицу. Я прав?
Рагдай оскалился.
– Я сражался у устья Белой с колдунами. Я убивал их!
– Разил стрелами. И не видел, как они падают, захлёбываясь кровью.
– Тебя вообще там не было!
– И сейчас ты не можешь убить меня, смог только бросить нож в моего бедного коня.
Рагдай будто замялся и виновато обернулся на скакуна.
– Это несерьёзная рана, царапина. Я просто хотел его напугать. И позабочусь о нём.
Домир зло рассмеялся:
– Ты жалок, Рагдай Военегович.
Рагдай рыкнул и кинулся на Домира сверху, вдавливая его в снег. Домир потянулся к кинжалу на поясе, но не успел: кулак Рагдая впечатался ему в челюсть. Весь череп пронзила боль.
– Кто из нас жалок? Кто?
Удары Рагдая сыпались со всех сторон, тяжёлые, точные. Домир решил, что воеводин сын сейчас его убьёт, но не зарежет, а изобьёт до смерти.
– Так поклянёшься ты или нет? – Голос Рагдая сорвался, будто он был готов зарыдать. – Я не хочу убивать тебя, Домир. Поверь.
Внезапно в голову Домира вернулся голос Литы – он звучал далеко, но по-прежнему звал его. Птица, охваченная огнём, была слишком перепугана и растеряна, чтобы самостоятельно найти путь домой. Она нуждалась в нём. Звала его, а не кого-то другого. Того, кому спела свою песню. Кто поможет ей, если Рагдай исполнит приказ Ружана?