Конь быстро бы домчал до темниц, не увязая в снегу, – Рагдаю скакуна подарил Ружан и не признавался, сколько золота заплатил, а Рагдаю оставалось только беречь скакуна и любить, но в этот раз с ними был и раненый конь Домира, перед которым Рагдай испытывал тянущее чувство вины.
Конюх спал, Рагдай растолкал мальчишку-помощника, передал ему Домирова коня и, тряхнув головой, двинулся дальше. Ужасно хотелось спать, голова раскалывалась после выпитого на пиру вина.
Издали царские темницы можно было принять за боярский терем – белокаменные стены, покатые черепичные крыши и узорчатые узкие оконца в некоторых клетях. Сюда отправляли только знатных преступников – проворовавшихся духовников, богатых купцов, которые избегали оплаты подати, спившихся сотников да нарушителей данных царю клятв. Для простых воров и убийц у царя имелся острог за городской стеной: там вниз на два яруса уходили коридоры и комнаты, и сколько их было, не мог бы ответить даже сам царь, но достаточно, чтобы заключённые погибали от голода и жажды прежде, чем до них дойдёт очередь казни.
Подъехав ближе, Рагдай заметил неладное. Дозорных у темницы больше не было, а в коридорах откуда-то намело почти столько же снегу, сколько на улице. Пройдя внутрь, он с недовольством обнаружил пустую клеть: младший царевич, а вместе с ним и царевна исчезли. Очевидно, кто-то им в этом помог. Неужели сами стражи?
Рагдай крепко выругался и ударил кулаком по стене, разбив костяшки. От боли его гнев только усилился. Всё-таки не избежать ему ярости Ружана, ох, не избежать…
Старший царевич вертел в пальцах жемчужную нитку, поднятую им с пола в зале, – упала с наряда Литы, когда девоптица обратилась, и гнев на его лице наконец-то гас, уступая место хитрой задумчивости.
– Ушёл… – в который раз повторил он и впервые за всё время тяжёлого разговора открыто посмотрел на Рагдая. – Слышишь, что говорю?
– Слышу.
Рагдай стоял, прислонившись спиной к стене. Хотелось сесть, но он не решался без позволения – только не сейчас, когда Ружан зол и может вспылить в любой миг. Рагдай гадал: как скоро он привыкнет называть Ружана царём? По Аларским законам он оставался в титуле царевича до самой коронации, но уже, наверное, с весны придётся обращаться к нему не иначе как «ваше величество». А может, он позволит своему воеводе звать себя по имени, как раньше? И кем будет сам Рагдай: сменит отца на посту царского воеводы и станет командовать всеми войсками или продолжит возглавлять личную дружину Ружана?
Царевич продолжал пристально смотреть на Рагдая, и он наконец понял, что тот имеет в виду: не он сам упустил, а Ивлад ушёл. Это означало, что гнев Ружана сменился если не милостью, то хотя бы принятием. Уже хорошо.
– Я сам был не прав. Посадил его с сестрой-колдуньей. Но раз малыш Ивлад так полюбил колдовство, то почему бы и мне не полюбить? Как думаешь, Рагдай, справится мельник? Или поискать кого-то посильнее?
Ружан будто раззадорился, присел на скамью и хлопнул по сиденью, веля Рагдаю сесть с ним. Борзая Тучка лежала у ног хозяина и убрала хвост, чтобы Рагдай ненароком не наступил.
– Сбежал да сбежал. Бесы бы с ним? – проговорил Рагдай, с облегчением присаживаясь и вытягивая ноги. – Не очень-то он стремится занять твоё место. Хил, глуп – какой из него царь? Тебе не противник. А Домир и подавно не сунется.
Последние слова он с трудом протолкнул через горло и выдавил из себя кривую улыбку. Хоть бы Ружан не заметил подвоха…
– В том-то и дело, – фыркнул царевич. – Бесы с ним. Раз сбежал из Серебряного леса, значит, успел сдружиться с местными чудовищами. Попытался украсть у нас девоптицу – кто тогда ему помог? Кто наслал бурю? Чудовища, вьюжный колдун, сестрица-ведьмица, променявшая отца и всех женихов на нечистую силу: все бесы с ним, я понял это. Народ не простит будущему царю то, что он спокойно упустил друга колдунов.
– Значит, живым брата не оставишь?
Ружан стиснул жемчужную нить так, что она чуть не лопнула. Рагдаю не нравилось то выражение, которое сейчас расцвело на лице царевича, – жестокое, холодное, упрямое. Раньше, когда они были совсем юными, Ружан так смотрел, когда затевал какую-то дерзкую забаву – охоту ли у самых границ Стрейвина, соблазнение ли боярских дочек или травлю цепными псами тюремных узников. Сейчас же бывшие дерзости стали привычными вещами, и Рагдай тревожился от того, что же ещё мог задумать Ружан.
– Нет, не оставлю. Будут оба братца лежать в снегу, леденея, а весной пусть сгрызут их волки до самых костей. Связался с колдунами – пусть от колдовства и погибнет. Узнай для меня, Рагдай, где прячется их сила нечистая, кто из бродящих по моим землям колдунов и колдуний достаточно силён и умён, чтоб со мной сговориться.
Рагдай побоялся, что Ружан спросит, где он оставил тело Домира, поэтому поспешил поддержать тему:
– Хочешь договориться с колдунами? Но как же поверье?
Ружан рассмеялся:
– Так я же не стану сам колдовать. И меня не заколдуют. Пускай себе колдовство губит царскую семью, но не молодого царя. Я даже не собираюсь прикасаться к колдунам, что мне сделается?
– Но ты касался девоптицы.
Ружан махнул рукой.
– Это другое. Она не колдунья, она диковина. Чудо-о-вище. – Он протянул последнее слово с наслаждением и откинул голову, упираясь чёрной кудрявой макушкой в расписную стену, а руку опустил на холку Тучки. Та пару раз ударила хвостом по полу.
– Но твой отец заболел после общения с девоптицей. Они и есть колдовство, Ружан. Помнишь сказку? Про птиц, напитавшихся плотью стрейвинцев.
– Помню. Конечно помню. Но раз уж ты так обо мне беспокоишься, тоже вспомни кое-что. Мы с тобой оба уже касались колдовства. Там, у Белой. И вряд ли что-то может быть сильнее ярости верховных, которую они обрушили тогда на аларский флот. Так что… пока колдовство меня не погубило, пусть и могло. А теперь, Рагдай, попроси слуг принести ещё вина и приготовить мне постель в царской опочивальне. Сегодня я буду спать на кровати отца.
Рагдай молча кивнул и поднялся. Ружан сидел, закрыв глаза, и теперь на его лицо вновь вернулась скорбь по Радиму, но на этот раз она казалась смешанной с торжеством.
У ворот, ведущих со двора, разгружали телеги с бочками, и Ивладу с Нежатой удалось выбраться наружу почти не замеченными: стражи досматривали тех, кто въезжал во двор, а на тех, кто его покидал, не обращали внимания.
– Не может же так везти, – вполголоса бросил Ивлад Нежате, когда они пустили коней скорее, оказавшись на посадских улицах.
– Благодари нашего старшего братца. Видишь, сколько вина он заказал? Стражам едва удаётся проверить все обозы. – Нежата цокнула языком.
– А я вот что ещё думаю, – протянул Ивлад. – Нас могли ведь узнать. Но не стали задерживать. Может быть такое, что о нашем заключении знал только ближайший круг Ружана?
Нежата пожала плечами:
– Не понимаю. Вести быстро разлетаются среди слуг. В войсках, наверняка, тоже. Но на месте Ружана я бы не хотела, чтобы все судачили о том, что по моей воле в темнице оказалось двое царских детей. Быть может, он заплатил нашим стражам за молчание?
– Или пригрозил виселицей, – невесело закончил Ивлад.
Они направили коней к холму, за которым кончались последние дворы Азобора. Сбоку им наперерез выскочил всадник. Ивлад натянул поводья, разворачивая Ветра, но вовремя узнал Вьюгу на его пыльно-серой кобыле.
– Не дрожи, царевич! – насмешливо крикнул колдун.
Ветер затоптался на месте, взрыхляя копытами снег. Отсюда открывался вид на дворец, и Ивлад вдруг увидел, что из окон второго яруса, там, где располагалась главная пиршественная зала, вырывается пламя. По небу стремительным, но неровным движением летел какой-то огненный сгусток, постепенно угасая.
– Что за бесовщина… – пробормотал Ивлад, таращась на огонь. – Дворец горит! Нежата!
– Вижу, – мрачно ответила царевна. Они с Вьюгой тоже остановились и смотрели на огонь.
Внезапно Ивлада осенило.
– Там же Лита! Она не сможет выбраться, она же совсем беспомощная! Мы должны её забрать!
– Боюсь, – изрёк Вьюга, указывая на небо, укрытое сиреневым покрывалом снеговых туч, – где-то там уже светит месяц. Лите пора бы вновь обернуться птицей. И, судя по тому, что мы видим, это уже случилось.
Ивлад вытаращил глаза. Снег налипал на ресницы и тут же таял, щёки горели от мороза и быстрой езды, но сильнее всего пекло в груди: выходит, он сбегает, бросив Литу в беде? Каким же трусливым глупцом он оказался! Почему не ворвался во дворец, вместо того чтобы прыгать в седло и мчаться прочь, спасаясь самому?
– Я должен её выручить, – упрямо крикнул он. – Это я во всём виноват!
– Выручишь ты, как же, – фыркнула Нежата, но Ивлад уже пришпорил Ветра и кинулся в ту сторону, где угас огонёк. На макушках сосен, куда упали искры, пылал длинный след, как хвост от падающей звезды.
Метель вокруг Ивлада успокоилась, даже мороз перестал грызть лицо, и царевич понял: Вьюга поддержал его решение. Обернувшись, он увидел колдуна и сестру, следовавших за ним. Ивлад воспрял духом.
Лита совсем выбилась из сил и устроилась на ветке раскидистой старой берёзы. Пламя её потухло, все перья на удивление были целы, не считая тех, которые успели выпасть от метания по зале, но внутри всё пылало – от пережитого ужаса, от быстрого полёта, от ещё не зажившей раны в крыле, от очередного неловкого обращения на людях. Платье прилипло к спине, мокрое от снега, кончики рукавов обгорели и безжизненно свисали с крыльев. Снять бы рваньё, да некому.
Она сжалась в комочек, втянула шею. Переплетение тонких берёзовых веток ненадёжно защищало от метели, но Лите было всё равно. Она закрыла глаза, и из-под густых ресниц полились слёзы.
Смерть близка, девоптица понимала это как никогда ясно. Сколько дней она провела уже вдали от Серебряного леса и его силы? Не меньше четырёх. Вряд ли хоть одна девоптица так надолго покидала родные края. Лита спрятала лицо в сгиб крыла. Какой же глупой она была, когда смела мечт