вскоре открылась другая дверь, и человек подтолкнул Михле в светлую, жарко натопленную комнату, где перед очагом сидел ещё один незнакомец в чёрном кафтане.
– Я нашёл тебе колдуна, – объявил провожатый.
Он снова подтолкнул Михле, и та едва не оступилась, неуклюже задев мыском ковёр. Злобно зыркнула на него и такой же неодобрительный взгляд послала «господину». Её удивило, насколько молод он был – первый незнакомец тоже был очень молодым, но Михле думала, что «господин» окажется старше.
– Благодарю, Рагдай, – проговорил юноша, поднимаясь с места. Он оглядел Михле с головы до ног, стараясь скрыть недоумение, промелькнувшее на красивом лице. – Она совсем молода. Ты уверен?..
Михле едва не рассмеялась: оказывается, они с «господином» подумали друг про друга одно и то же.
– Молода, значит, уцепится за возможность. Покажи ей золото, Ружан. Девчонка жадна до денег. Хотя чего ещё ждать от колдуньи.
Михле не нравилось, что они говорят так, словно её здесь нет или она не в состоянии понимать человеческую речь. Она прошла по ковру, такому мягкому, что её крестьянские сапоги оставляли глубокие вмятины в ворсе и, не дожидаясь приглашения, села в кресло у очага. Ружан и Рагдай замолкли, и Михле была рада сбить их с толку. Сдерживая улыбку, она протянула руки к огню.
Над её пальцами поднялись завитки сизого пара, сверкающие мелкой изморозью. Несколько слов – и завитки оскалили крохотные пасти, сбились в стаю и кинулись в огонь, рассыпаясь по пути голубоватыми искрами. Так, лёгкое баловство, ничего более. Краем глаза Михле наблюдала за «господином». Он стоял, скрестив руки на груди. Можно было подумать, что он разозлился, но Михле знала: богачи не любят показывать, насколько они впечатлены. Этот Ружан, очевидно, был поражён.
– Вьюжная, ещё и зверословка? Недурно.
«Недурно – это ваша одёжка и смазливое лицо. Моё колдовство – это поразительно», – хмыкнула про себя Михле.
– Чем же питается ваше колдовство?
Ружан осторожно склонился к Михле, желая лучше разглядеть наколдованное, но крошечные снежные волки уже сгинули в огне. Михле потёрла пальцы – после колдовства их всегда немного покалывало – и обернулась к «господину».
– Я могла бы сказать, что усердием и любовью. Но отвечу другое. Деньгами.
Ружан хохотнул – невесело, будто через силу.
– Рагдай постарался на славу.
«Нет. Просто зашёл в первую попавшуюся питейную с яблоком над дверью. Бывает в жизни такое: раз – и повезло», – подумала Михле.
– Что вам от меня нужно и сколько вы готовы заплатить? – спросила она прямо.
Ружан опустился в соседнее кресло, а Рагдай так и стоял у двери, настороженный и мрачный, будто был готов кинуться на любого, кто сюда войдёт. Ни дать ни взять сторожевой пёс – на болотах Стрейвина часто держали таких, плечистых, косматых и чёрных, неразличимых во тьме, бесшумных и стремительных… Михле хотела бы, чтобы её начарованные звери походили именно на них.
– О деньгах не беспокойтесь. Ружан Радимович всегда щедр. И всегда платит, раз обещал. А насчёт того, что мне нужно… – Ружан наклонился вперёд, положив локти на колени и переплетя пальцы, унизанные золотыми перстнями. Михле осенило: Радимович, богато одет, со слугами – царевич! Её сердце сладко защемило от предчувствия выгодной сделки. Кто, как не царевич, оценит её дар по достоинству? И тут же горло сжалось от страха: тот самый, с борзыми, который наверняка ненавидит колдунов.
– Ваше колдовство умеет убивать?
Михле приоткрыла рот. Рагдай уже говорил ей, что придётся напугать кого-то – быть может, даже до смерти. Но, впервые увидев Ружана, она уже начала надеяться, что это было сказано для красного словца, и ожидала всякого: что царевич попросит сотворить чудеса, чтобы развлечь гостей на празднике; что просто захочет иметь у себя при дворе колдунью и хвастать перед братьями; что ему нужны порошки и мази для румянца на щеках и блестящих кудрей, но такое… Как ему вообще могло прийти в голову, что крошечные снежные пасти действительно способны кого-то убить?
– Я не убийца, – напомнила Михле. В горле стало сухо, и голос прозвучал скрипуче. – Я колдунья.
– Мне известно, кто вы. Иначе Рагдай не привёл бы вас, – нетерпеливо отмахнулся Ружан. – Колдовство колдовству рознь. Я видел, на что способны колдуны. Холод – страшная сила, и сейчас самое время для вьюжных вроде вас.
– Значит, колдовство вам нужно как можно скорее, пока не отступили холода?
Михле быстро соображала. Согласится – получит хорошую оплату. Может, выйдет даже выторговать у царевича лучшие условия для всех колдунов Стрейвина: например, чтоб им позволили вести дела в Аларии, не скрываясь и не боясь.
– Прошу прощения, но вам ведь точно нужны деньги. Хотите торговаться?
Ружан окинул Михле выразительным взглядом, и ей стало стыдно за свой вид. Сидит в старой душегрее, в растоптанных сапогах перед красивым царевичем в золоте. Тут же стыд сменился злостью: так кто же виноват, что колдуны не могут в открытую предлагать свои услуги и вынуждены перебиваться случайными заработками? Разве не аларские цари десятилетиями изгоняли колдунов из своих земель?
Не дожидаясь ответа, а может, прочитав его по лицу Михле, Ружан продолжил:
– Мне нужно отыскать человека и убить его.
– Быть может, вам лучше послать войска? Почему именно колдовство?
Ружан нахмурился, недовольный встречным вопросом колдуньи.
– Потому что я хочу, чтобы ему было страшно перед смертью. А истинный ужас способно навести только колдовство. Уж я-то знаю.
По шее Михле пробежали мурашки – столько тяжести и холода было в последних словах царевича.
– И вы уверены, что я настолько сильная колдунья? – спросила она.
– Не уверен. Но вы будете стараться. И вы будете не одна.
Ружан сунул руку за пазуху и вынул мешочек из багряной замши. Внутри что-то приятно позвякивало, и у Михле зачесались ладони от желания скорее получить деньги. Она спешно кивнула и облизала губы.
– Х-хорошо. Я попробую. А что значит – буду не одна?
Ружан усмехнулся и убрал мешочек.
– Неужели вы думаете, что будущий царь стал бы полагаться на единственную маленькую колдунью? Я соберу столько колдунов, до скольких получится дотянуться. Мне нужна мощь, но даже сильная буря состоит из отдельных снежинок, верно?
– Верно. – Михле опустила голову, и коса скользнула с плеча. Быть одной из снежинок в буре – честь или позор? Но Ружан говорил так, словно действительно собирался помочь заработать многим молодым колдунам. Он выглядел уверенным, и Михле вдруг поняла, что верит ему – разряженному богатому царевичу. Быть может, она пожалеет потом, но сейчас кивнула – более робко, чем хотела.
– То, что вы говорите, – хорошо. Только мне страшно, что из-за моего колдовства может умереть человек.
Михле всхлипнула. Как ни сильна была жажда денег, но всё же на неё накатил ужас – Ружан был похож на того, кто без колебаний убьёт любого человека, который придётся ему не по душе. Она прикрыла глаза. Не этого, не этого она ждала, когда ей предложили послужить колдовством… Одно дело – показывать чудеса в балаганах на потеху публике, ворожить вихри со звериными мордами, а пытаться кого-то убить своими чудесами – это что-то новое, тёмное, страшное, непонятно как осуществимое…
Руки Ружана медленно, будто он сам чего-то боялся, опустились на её плечи. Михле моргнула – царевич смотрел прямо на неё, и она хорошо разглядела его глаза: светло-серые, льдистые, с крупными тёмными крапинками. В Стрейвине считалось, что тот, у кого глаза с крапом, повязан кровью с колдовством, и обучение дастся ему легче других. Но стал бы царевич просить, если бы сам умел ворожить?
– Вы нужны нам, вьюжная зверословка. Нам нужен ваш дар. – Ружан взял руку Михле, зачем-то положил на ладонь платок и слегка надавил большим пальцем – мягким, тёплым. В месте прикосновения зазвенела мелкая дрожь, предвестница колдовства. От кожи поднялись крошечные снежинки. Ружан улыбнулся.
– Видите? Ваше колдовство достаточно сильно, чтобы я мог его узреть. А насчёт человека… Люди умирают, колдунья. Рано или поздно. И бывает, что смерть – милосерднее жизни. Я видел много смертей, и я знаю. Это злой человек. Он ранил девоптицу и похитил её. Я хочу, чтобы он понёс наказание. Скажите, разве преступник недостоин кары?
– Судьбы преступников решают цари, – возразила Михле. – Но злодеяние против девоптицы и правда страшный проступок. Наверное, он заслуживает наказания. И… если я буду не одна, не так уж это и ужасно…
– Всё верно. Вы сделаете правое дело. А насчёт судьбы преступника: я скоро стану царём. И я решил, что он достоин казни. Если вы встретите других колдунов, скажите им вот что. Скажите, что добрый царевич отомстит злому за девоптицу. Скажите, что Алария скоро перестанет быть врагом Стрейвину – молодой царь разрешит старые споры. Пусть все ваши знают. Скажете?
Его голос так ненавязчиво вкрадывался в голову и пленял, что Михле задумалась: а не колдун ли сам царевич? Его мимолётные прикосновения, его убедительные слова обнимали мягким покрывалом, и казалось, что нет ни злых вьюг за окном, ни затянувшейся зимы, которой конца и края не видно, а у самой Михле – полный ларец золота.
Монета за щекой вдруг ощутилась тяжёлой и горячей. Но горячее было желание умножить богатство.
– Конечно скажу. Мне будет приятно иметь с вами дело, Ружан Радимович.
Ивлад скакал во весь опор, мелькали посадские улочки и заснеженные пустыри, несколько раз ему даже показалось, что встречные стрельцы собирают погоню, но этого не случилось. Нежата и Вьюга скакали следом, и Ивлад был им благодарен.
Он обогнул город с восточной стороны и постоянно задирал голову, высматривал Литу. Но огненный след на деревьях быстро погас, да и отсюда нельзя было разглядеть то место, куда устремилась девоптица. Оставалось полагаться на память и своё чутьё.
Там, впереди, был перелесок: в детстве слуги водили туда Ивлада и Нежату собирать землянику, а Домир, Ружан и Рагдай учились сражаться на деревянных мечах. Зимой посадские крестьяне ходили в лесок за хворостом и лапником, но валить деревья не решались: сосны просматривались из дворцовых окон, и царю, когда он был здоровее, нравилось смотреть, как по утрам солнце заливает верхушки деревьев.