Михле протянула руку, чтобы дотронуться до Ружана, но вовремя спохватилась. Он никогда не касался её напрямую: то через ткань, то через рукавицу. И она не касалась его кожи, лишь расчёсывала волосы. Он боялся дотронуться до стрейвинской колдуньи, конечно же. Михле неловко вынула пробку из банки и набрала пахучую мазь ложкой.
– Позвольте мне хотя бы обработать ваши вчерашние раны.
– Вы протягивали руку, – напомнил Ружан. – Не ложку. Дайте же мне её.
– Не стоит, Ружан Радимович.
Но старший царевич уже схватил пальцы Михле пылающей от жара рукой и прижал к своей груди. От неожиданности Михле выронила и ложку, и мазь. Комната наполнилась резким хвойным ароматом.
– Но как же…
– Предание? Оно уже сбылось. Посудите сами. Моя болезнь началась после сражения с колдунами. Уже тогда колдовство подточило моё тело. Я боялся, что умру так же, как отец, поэтому съел то яблоко. Но сделал только хуже. Так что прикосновение к вам уже точно ничего не изменит. Вероятно, даже скрасит мои последние дни.
– Как вам не стыдно! – Михле выдернула руку. – Для чего вы так говорите? Чтобы я жалела вас? Вам нужны лекари и хороший уход! Вы хотите запереться в тёмных покоях и провести всю жизнь вот так, боясь нового предательства? Вы готовитесь стать царём Аларии, так встречайте же угрозы, смотря им в лицо!
– Успею ли принять царство? – Ружан сглотнул, в полумраке влажно блестели глаза: не разобрать, серые или чёрные. – Наверное, не стоило убивать братьев… Как вы думаете? Кто сядет на трон после меня? Не пора ли заставить армию присягнуть Рагдаю?
Михле не переставала качать головой.
– Не говорите так. Конечно, братьев можно было бы и пощадить. Но вы рассказывали, что один из них ранил девоптицу. Что он плохой человек. Может, это и повлекло за собой ваши беды?
Ружан ответил не сразу.
– Я скрыл от вас половину правды. Он не плохой. Он глупый юнец. Восторженный и наивный. И быть может… Ох, я не знаю, Михле.
От прислонился спиной к стене. Тучка вышла из угла и положила голову на колени хозяину. Ружан ласково потрепал её за уши. Вдруг свеча окончательно догорела и погасла, погрузив покои в полный мрак.
– Я схожу за свечами, – сказала Михле.
Ружан промолчал.
Глава 18. Откуп
Видеть отца в темнице было больно. Ещё хуже, чем отправлять туда Ивлада с Нежатой.
Рагдай вошёл в каменную клеть и сунул Военегу шерстяное одеяло.
– Держи.
Он отвернулся, чтобы не видеть отца.
– Благодарю, сынок.
Военег закряхтел, устраиваясь на узкой скамье.
– Что теперь со мной сделают?
– Казнят, – бросил Рагдай через плечо.
– Ну да, ну да. Ты-то сам небось и казнишь?
– Не надо, отец.
Рагдай постоял, держа руку на щеколде. Он уже жалел, что пришёл увидеть отца своими глазами. Но ему нужно было спросить. Всего два коротких слова. Развернувшись, он прошептал:
– Отец, зачем?
Военег провёл пальцами по бороде – неспешное, такое привычное движение. Он будто бы вовсе не беспокоился о своём положении. Будто его не сторожили царские войска. Будто не должны будут отвести на казнь по первому приказу Ружана.
– Для тебя, Рагдай. Для тебя.
– Для чего? Ты думаешь, мне станет легче, если тебя казнят?
– Тебе станет легче на троне.
Рагдай не выдержал и рассмеялся:
– Что ты такое говоришь? На каком троне? Зачем?
– На аларском. Я надоумил Радима отправить всех сыновей за птицей. Надеялся, что это их сгубит. Он с такой радостью подхватил мою мысль. «Да, да, – говорил, – посмотреть бы перед смертью хотя бы ещё разочек».
Рагдай сглотнул и сел на скамью напротив отца, уперев локти в колени. Глаза пекло – вот-вот слёзы резанут по щекам.
– Отец… Ружан убрал обоих своих братьев. А у него – царская болезнь. Для чего ты задумал стрелять в него? Он и так скоро погибнет.
Рагдай впервые произнёс это вслух и впервые признался сам себе: Ружан может умереть. Странно: он ясно представлял, как будет жить без отца, но как жить без Ружана – нет.
– Царская болезнь? – Военег вновь почесал бороду. – То же, что у отца? Я об этом не знал. Но Радим прожил с ней больше двадцати лет. А я не хочу ещё двадцать лет подчиняться бешеному щенку. Я достаточно насмотрелся на него: спесив, заносчив, ведом. Цепляется за странные решения и думает только о том, как ещё начудить. Что станет с Аларией при таком царе? Задерёт подати, чтоб накупить ещё больше безделушек. Затеет войну ради мальчишечьей мести. Я бы хотел, чтобы ты стал царём. А я бы женился на Нежате Радимовне.
– Нежата исчезла.
– Я бы нашёл. Из-под земли бы достал.
Военег вздохнул по несбыточному и сгорбил спину, стал ещё больше похож на медведя.
– Ты бы не захватил власть. А я не сел бы на трон. Потому что я служу Ружану, а не себе. Я не хочу становиться похожим на тебя, отец.
– Выходит, я ошибся?
Рагдай набрал в грудь воздуха. Военег поплатился за глупость и поспешность. Лучше бы он больше разговаривал с Рагдаем – тогда бы и узнал про болезнь Ружана. А если бы разговаривал при жизни с матерью, то понял бы, что она была ему верна, а он рубанул с плеча. Как и в этот раз.
– Ты ошибся. Второй раз. Первый был, когда ты убил маму.
Военег шумно вытер нос и покивал головой.
– Я понял. Ты так и не простил меня. Правда, сынок?
Шея будто окаменела, в горле встал твёрдый ком. Рагдай просто встал и попятился к выходу.
– Ну скажи! Простил?
Если Ружан лишился своей матери в пять и плохо её помнил, то Военег убил свою жену, когда Рагдаю было двенадцать. Конечно, он часто о ней вспоминал. И ему до сих пор её не хватало. Военег тогда никого не послушал: вбил себе в голову, что Мала нашла ему замену, перебрал вечером с брагой, утащил жену в опочивальню и там задушил.
– Нет, отец. Не простил.
Он стремительно выскочил из темницы, не позволяя себе останавливаться или хотя бы оборачиваться. Если Военегу удастся оттуда сбежать, то Ружан сразу заподозрит, чьих рук это дело. Пусть будущий царь решает судьбу предателя.
Не успел Рагдай перевести дух, как во дворе его окликнул гонец.
– Что надо? – буркнул Рагдай.
– Письмо для Ружана Радимовича. Передайте ему.
Гонец протянул пергамент. Юноша выглядел взволнованным, даже рука подрагивала. Рагдай настороженно принял письмо и развернул.
Вверху – герб Стрейвина: веточка клюквы в окружении звёзд. Ниже – обращение к некоронованному царю Аларии от верховных колдунов и три подписи: Пламя, Зверь, Шторм.
Рагдай убрал письмо и поднялся по ступеням к главному входу во дворец.
– Я бы не отказалась, чтобы они с нами остались.
Талица, младшая подруга Литы с нежным бело-золотистым оперением и почти бесцветными волосами, мечтательно покосилась вниз, на избушки служанок. Лита недовольно взъерошила перья. Как бы она ни любила Талицу, а всё-таки ей хотелось одной смотреть на Ивлада.
После вчерашнего вечера Лита боялась показаться ему на глаза и пряталась в ветвях. Точно так же она увидела его впервые, когда сторожила границы леса: так же сидела на ветке, а он так же ходил внизу, и снежинки сыпались на золотоволосую макушку.
– Но они умрут, если останутся, – шепнула Лита. – Ты этого желаешь?
Талица округлила глаза цвета прудовой воды.
– Не-ет. Я не то имела в виду. Я хотела сказать, что мне нравится смотреть на царевичей. Они красивые. Пусть не умирают.
Ивлад услышал их, поднял голову и смущённо помахал рукой. Лита едва сдержалась, чтобы не спрятать голову под крыло, но выдавила улыбку.
– Ты стала странной, когда вернулась от людей, – заключила Талица.
– Посмотрела бы я на тебя, – вздохнула Лита и всё-таки решилась слететь вниз, к Ивладу.
– Ты… выглядишь лучше, – пробормотал он, когда Лита опустилась на снег перед царевичем. – То есть… всегда выглядела хорошо, но сейчас…
– А ты хуже, – фыркнула Лита. – Но лес начинает понемногу оживать.
Лита и правда заметила: с Серебряным лесом на самом деле что-то происходило. Ветви яблонь шелестели, двигались на ветру, искрились на нежном зимнем солнце. Яблоки сверкали рубинами и золотом, и на снегу плясали отблески, как от цветных стёклышек.
Девоптицы тоже оживились. Вылетали из чащи даже те, которые сидели с птенцами, рассаживались на ветках, тихо переговаривались, издавая звуки, похожие на журчание ручья.
– Это хорошо, – грустно заметил Ивлад.
Они оба неловко замолчали.
– Ты… извини меня, – выговорила Лита. – Я сделала глупость. Всё стало только сложнее.
«Хотя куда, казалось бы, сложнее, – подумала она. – Царский сын и девоптица, такое только Грайя могла выдумать. И то – ради нашего леса. А я куда?»
– Ничего не глупость, – возразил Ивлад и залился краской.
Лита хмыкнула. Как легко он краснел! Но как Лите нравился этот румянец. Она улыбнулась и шагнула к Ивладу, ещё не зная, что будет говорить или делать.
Ивлад переступил с ноги на ногу и убрал руки за спину, но поспешил вернуть обратно и сложил перед собой. Лита хмыкнула. Ивлад открыл рот, но не успел ничего сказать: на поляну выскочила светло-серая лошадь и остановилась, подняв вихрь снежинок. Вьюга спешился и хмуро кивнул Ивладу с Литой.
– Ты вернулся? – не поверил глазам царевич.
Колдун указал на избы служанок.
– Сестра с братом там? Идём. Лита, можешь с нами, если хочешь.
Лита обернулась на Талицу, которая так и сидела на ветке. Младшая девоптица закивала и махнула крылом: иди, мол, потом расскажешь. Следом за Ивладом и Вьюгой Лита прошла в избу.
Внутри было тепло, пахло дымом и человеческой едой. Служанки заохали и кинулись к Лите, но она увернулась.
– Благодарю, не нужно.
Ей было интересно, что скажет Нежата, увидев Вьюгу.
Царевна сидела за столом и чинила какое-то украшение: наверное, отыскала в сундуках, где хранилось добро, предназначенное для девоптиц, и решила занять руки. Вскинув взгляд на вошедших, Нежата на мгновение приподняла брови, но быстро вернула лицу холодное, невозмутимое выражение. Лита спрятала улыбку.