— В первую очередь займемся твоей речью. Прочитай это вслух.
Он послушно начал читать, но после первых же двух строк она его нетерпеливо прервала:
— Контролируй этот свой марсельский говор. Тебя послушать — как чеснока наесться. Чего стоит твой протяжный звук «о»! Зажми зубами карандаш и повтори все еще раз…
— Ты хочешь, чтобы я разговаривал с карандашом во рту? — недоверчиво уточнил он. — На кого я буду похож?
Она наклонилась к столу, взяла карандаш из подставки с письменными принадлежностями и протянула его Иву.
— Неважно, как ты выглядишь, когда репетируешь, имеет значение лишь тот результат, который ты получишь, выступая на сцене. Так что вперед!
На этот раз ее голос звучал более решительно, чем было необходимо для данной ситуации. Просто она почувствовала, что начинает терять терпение. Очень не хотелось кричать на ученика и лишать его мотивации. Она ведь с самого начала знала, что он упрямец.
Постепенно его желание противоречить уходило. Она видела, как ему неловко. Он выглядел трогательным, почти по-детски наивным, и ей захотелось взъерошить его волосы. Но она сжала руку в кулак, неподвижно ожидая, когда он начнет выполнять это старое актерское упражнение с карандашом. Много лет назад она тоже тренировалась именно так, пока не оставила язык городских окраин в прошлом. Так же она поступила и с одеждой, которая очень шла разбитной циркачке, но не подходила серьезной певице.
— Нет-нет-нет! — пробормотал Раймон Ассо. — Ты декламируешь мой текст вульгарно.
Эдит удивленно посмотрела на него.
— Что я могу сделать, если ты так пишешь? — огрызнулась она.
В конце концов, все, что она сделала, — это прочитала написанное на листке бумаги. Если он выбрал такие слова, то не должен жаловаться. Иногда Раймон явно переходит все границы со своим занудством.
— Ты не понимаешь, о чем здесь говорится на самом деле. Ты не передаешь смысл моих строк. Поэтому мои рифмы в твоем исполнении начинают звучать так же ужасно, как и твой язык сточных канав.
А она-то гордилась тем, что бегло читала! Недовольство Раймона больно ранило ее.
— Тогда напиши что-нибудь другое!
И Раймон решил ей польстить:
— У тебя чудесный голос, девочка моя, но ты искажаешь смысл моих стихов. Ты хоть понимаешь, какую мысль я пытаюсь донести через этот текст?
— Ха! — вызывающе отвечала она.
Еще ей хотелось добавить, что она далеко не так глупа, как он, по-видимому, считает. На все его замечания она реагировала высокомерно, даже если знала, что он прав, а прав он бывал всегда.
Именно Раймон попросил ее ежедневно заниматься улучшением дикции с карандашом или пробкой, зажатыми между зубами. Иву она велела делать то же самое в качестве домашнего задания.
— Всегда нужно начинать с самых простых вещей и не сдаваться, — объяснила она. — Иначе ты никогда не перестанешь тянуть гласные в каждом слове.
По его реакции она видела, что он ей не поверил. Так же, как в свое время она не поверила Раймону. Но Ив не стал с ней спорить. После того как он ушел, она взяла карандаш, которым он пользовался во время урока, и прижалась к нему губами. Но во рту остался только лишь вкус дерева и графитового стержня. С отвращением Эдит выбросила карандаш в мусорное ведро.
Конечно, Ив не мог изменить свою дикцию так быстро, как того требовала Эдит. Ведь оставалось всего десять дней до премьеры в «Мулен Руж». Но он очень старался и стал петь намного лучше. Его марсельский говор пропадал во время пения, но сразу же возвращался в речи. Кроме того, он не успел бы освоить свежий репертуар за такое короткое время, даже если бы Эдит предоставила в его распоряжение тексты новых песен.
Ей пришлось довольствоваться тем, что было доступно именно в этот момент: тембром его голоса и предыдущей программой. Однако это не означало, что она отказалась от плана максимально использовать талант Ива, несмотря на ограниченное время.
— Ты слишком много жестикулируешь, — такими словами она прервала его пение.
Он стоял посреди комнаты, а она медленно ходила вокруг него. Из-за отсутствия пианино он пел а капелла.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он удивленно.
— Если ты позволяешь своим рукам двигаться так высоко и так далеко от тела, рано или поздно тебе придется опускать их обратно. Понимаешь, это выглядит не очень красиво, — попытавшись скопировать его драматический жест, она замахала руками и стала похожа на циркового клоуна, виденного ею в детстве.
Эта насмешка, да еще и в виде пародии, казалось, очень разозлила его. Окаменев, он смотрел на нее сверху вниз. На его лбу выступила испарина.
— Спой припев еще раз и не шевелись, просто стой там, где стоишь, — продолжила она. Свое требование она подкрепила тем, что встала на цыпочки и крепко обняла его. Со стороны казалось, что он — маленький ребенок, которого она хочет удержать от баловства, а не взрослый мужчина, к тому же на сорок сантиметров выше нее. В следующий момент она поняла, каким страстным был ее жест. Она почувствовала тепло тела Ива, ощутила мужской запах. То, что должно было стать уроком сценического мастерства, стремительно превращалось в любовную сцену. Она на мгновение прикрыла глаза, а когда снова открыла их, ее веки предательски дрогнули.
— Попробуй! Спой еще раз! — потребовала она.
Он вздохнул — и с его губ сорвался лишь сдавленный хрип, а не слова песни. В конце концов он так и не выполнил того, о чем она его просила. Эдит подумала, что слишком явное его подчинение, пожалуй, разочаровало бы и ее. И все-таки, что же его больше смущало: ее требования или ее объятия?
— Я не могу дышать, — наконец произнес он. — Ты слишком меня сдавила.
Она посмотрела на него, опасаясь увидеть в ответ его серьезный взгляд. Но глаза Ива предательски блестели, а уголки рта подергивались. Она отпустила его, и в следующий момент оба буквально задохнулись от громкого хохота. Смеясь, он утер лоб.
— Ну ладно. Я пою еще раз и не шевелюсь. Обещаю!
— Я не это имела в виду, — сказала она с притворным раздражением. — Ты не швабра, чтобы стоять неподвижно. Конечно, ты должен двигаться, но всегда помни, что ты поешь не в опере. Твои руки должны подчеркнуть слова, которые ты произносишь, а не перечеркивать их. Тебе нужно постоянно упражняться, Ив.
— Хорошо.
Сделав несколько шагов, он пересек гостиную, вошел в спальню и остановился перед шкафом. Эдит наблюдала со своего места, как он позирует перед зеркалом. Выглядел он при этом очень смешно, потому что был слишком велик для зеркала, прикрепленного к дверце шкафа, и возвышался над ним на целую голову. Он упал на колени, вытянул руки в стороны, поднял их, опустил. Его движения были забавными, но на этот раз она уже не смеялась вместе с ним.
— Прекрати! — крикнула она. — Так тренируются только любители. Когда ты чувствуешь музыку, она проникает в тебя до самых кончиков пальцев. Этому нельзя научиться перед зеркалом. Не валяй дурака!
Он повернулся к ней.
— Не говори со мной так. Я добился успеха, будучи именно таким, как сейчас. Не забывай об этом!
— Пожалуйста, не приводи мне один и тот же аргумент! Ты хочешь стать настоящим певцом, а это больше, чем просто добиться успеха.
— Да. Пожалуй, ты права.
Она видела, чего ему стоило капитулировать перед ней. Но он сдался. Отойдя от зеркала пружинистым шагом, он вернулся к ней.
— Стой! — окликнула его Эдит.
Он остановился в изумлении.
— Ты идешь слишком быстро. У тебя привычка и на сцену выбегать…
— Но я… — начал он и замолчал, беспомощным жестом пригладив волосы на голове. Его лоб снова покрылся бисеринками пота. Он выглядел как чистокровный скакун на ипподроме Лоншан, который с трудом сдерживается и каждую минуту готов сорваться в бег. Куда угодно.
Эдит поняла, что не следует его переубеждать, и предпочла просто сменить тон. Только что она довольно грубо ругала его, теперь же мягко и льстиво заявила:
— Представь, публика ждет тебя. Они сидят там, в темноте зрительного зала, и предвкушают то, что будет происходить сейчас. Так зачем же спешить? Через некоторое время ты будешь выходить на сцену медленно и спокойно, потому что чем дольше ты идешь, тем больше времени у публики будет для аплодисментов.
Она захлопала в ладоши, словно сидела в партере музыкального театра.
— Давай, попробуй еще раз.
— Я должен бегать перед тобой взад и вперед как заведенный?
— Ты красивый парень, который скоро станет звездой. Возможно, настоящим артистом. Дай своим поклонникам возможность не торопясь рассмотреть себя и поприветствовать.
Он покорно повернулся к ней.
— Тебе всегда удается меня переспорить, — мрачно пробормотал он.
Занятие закончилось после часовой тренировки, посвященной выходу на сцену. На следующий день Эдит снова посвятила урок правильному произношению.
— Ты должен читать классику! — объявила она и некоторое время читала Иву забавные детские стихи.
— Что ты имеешь в виду? — пробормотал он, вынув карандаш изо рта и с отвращением швыряя его на секретер. Сегодня он сидел оседлав стул, а она расхаживала перед ним. Он выглядел несколько озадаченным, медленно приходя в себя после повторения скороговорки, которую она ему задала: ип chasseur sachant chasser salt chasser sans son chien[36]. Снова и снова он ошибался в этой глупой фразе.
— Хватит. Теперь начнем, пожалуй, с Мольера, — предложила Эдит ученику.
— С чего? — нахмурился Ив.
Затем он повторил непонятное слово, сделав неправильное ударение:
— Мольер. Что это? Никогда не слышал!
Его вопрос был искренним. Он не смеялся над ней. Впрочем, Эдит не собиралась издеваться над его невежеством. Ее вовсе не удивило то, что он понятия не имел о Мольере. В конце концов, уж она-то знала, каково быть выключенной из жизни из-за отсутствия образования. Собственно, это и побудило ее научить Ива всему тому, что она сама уже успела узнать.