– Не думаю, что вы стали хуже работать. – Третьякова подлила гостю чая, тот поблагодарил кивком. – Просто сейчас очень непривычные для вас условия. Вы раньше ведь и не задевали всех тех язв, которые вынуждены вскрывать сейчас.
– Задевал… – задумчиво возразил Кенесбаев и сухо рассмеялся. – И каждый раз дул на потревоженное место и оставлял его в покое… с извинениями. Возможно, вы и правы. Даже наверняка правы. Но что это меняет? Честное слово, если бы позволял возраст – я бы сейчас вышел в отставку, на пенсию. Уехал бы в степь на востоке… Пусть моё место займёт кто-то из молодых, у кого профессионализма поменьше, а вот взгляд на вещи посвежее.
Послышалось приветственное могучее «грав!» Презика. Громко хлопнула дверь во двор. Ольга Ивановна возопила: «Куда?! Да что ж такое…»
– Денис, ты?! – изумлённо повысила голос Валерия Вадимовна. И удивлённо подняла брови, когда появившийся на пороге мальчишка – вроде бы знакомый, но точно не из друзей Дениса – неуверенно, как-то судорожно кивнул:
– Здр… ась… – а через миг за ним возник и Денис. Улыбающийся и весь мокрый. В коридоре промелькнул Володька – тоже мокрый и очень быстрый и тихий. Валерия Вадимовна многообещающе посмотрела ему вслед и ласково подала голос:
– Вовочка, сыночеееек… я попозже зайду к тебе сказать «спокойной ноченьки!», зая…
На лестнице наверх послышался заполошный грохот.
– Ма, это Юрка Пинаев… – сказал Денис и обратился уже к быстро обернувшемуся Кенесбаеву: – Кенесары Ержанович, очень хорошо, что вы тут. Нам надо поговорить. Срочно. Очень. И позвоните отцу и Виктору Даниловичу, чтобы они пришли как можно скорее…
…22-я шахта была закрыта в связи с опасной близостью к жилому району посёлка – ещё во времена «Энергии», после того как оседание грунта увлекло за собой два дома и часть подъездной дороги. Сейчас этот участок был обнесён заборами и решался вопрос о закачке в ствол под давлением грунтовой пульпы, взятой из терриконов – а пока что никто особо не шлялся в этом районе.
Тем более удивительным показалось бы любому, кто перелез бы через барьер у входа, потом – проник бы через решётку на двух замках… и смог бы заметить за нею на трёх уровнях тонкие тёмные проволочки и не задеть их – проволочки, которые не натягивали те, кто закрывал шахту… так вот – любой, кто сделал бы всё это и свернул в первую левую штольню, обнаружил бы там, за плотной занавесью, подобие наскоро обставленной кое-чем комнаты – и четверых мужчин в ней.
Видимо, все четверо тут находились уже достаточно долго. Трое – двое бородачей и невысокий усатый казах – были одеты в старые камуфляжи и не расставались с оружием даже сейчас, когда один из бородачей спал на расстеленном матрасе, а второй играл с казахом в карты на каких-то закинутых бесцветным ветхим брезентом ящиках при свете газовой лампы. Четвёртый – то ли моложе прочих, то ли просто казавшийся более молодым из-за тщательной выбритости, одетый в простую, неброскую гражданскую одежду – сидел в углу за рацией и медленно крутил верньер настройки, внимательно слушая эфир.
– Надоело, – проворчал игравший бородач, бросая карты. Казах, одним движением собрав колоду, принялся ловко её тасовать и ответил:
– Тебе всегда надоедает, когда проигрываешь.
– Я не про карты, – буркнул тот, беря на колени кольтовский карабин, хоть и старый, но ухоженный, тонкий и изящный, не под стать своему владельцу. – Сидим, сидим… а что сделали? Деду какому-то рёбра посчитали… Жду не дождусь, когда…
Он не договорил – не успел договорить потому, что именно в этот момент внутрь, сорвав занавесь, ворвались стремительно и бесшумно четверо, попарно справа-слева – в чёрном от масок до ботинок, держа наготове пистолеты. Выстрелы загремели один за другим, автоматной очередью – особенно громко прозвучав в тесном пространстве.
Игравшие были убиты мгновенно – они получили пули в затылок и лоб. Спавший на кровати – его не сразу заметили – успел вскочить, вскидывая «калашников»; одна пуля попала ему в лицо между глаз, мгновением позже другая угодила в солнечное сплетение, и он грохнулся обратно на кровать, провалив её. На радиста навалились сразу двое – в броске – и опрокинули на пол, намертво прижав к камню.
Один из стрелков методично проверил все трупы. Второй откинул брезент, одновременно снимая с головы маску – это был Макарычев. При виде ящиков контролёр безопасности присвистнул и окликнул своего товарища:
– Борис Игоревич, а вот и подарки.
Третьяков-старший, тоже снимая маску, повернулся.
Серо-зелёные массивные ящики были помечены ясным белобуквенным словом ДИНАМИТ. На глаз тут было не меньше четырёхсот килограммов.
Третьяков и Макарычев подошли к последнему оставшемуся в живых бандиту – его подняли с пола и держали, хотя он и не думал вырываться, а только кривовато улыбался. В глазах его были ненависть и страх – причем страха гораздо больше. И вопросов он дожидаться не стал:
– Проиграно, – усмехнулся он. – Ваша взяла. Давайте спрашивайте.
– Не здесь, – покачал головой Макарычев. И провёл рукой по вороту лёгкой куртки схваченного. Тот снова усмехнулся:
– О нет, там ничего нет. Я не намерен травиться, стреляться или вешаться… – Его лицо вдруг исказила судорога, и он опустил голову. – Я расскажу всё, – закончил схваченный еле слышно…
…Семская улыбалась – своей радушно-приторной улыбкой. Улыбалась, когда в её дом вошли, разбудив её и подняв с постели, улыбалась во время обыска – улыбалась, как добрые, терпеливые взрослые улыбаются заигравшимся детям. Так и казалось, что она вот-вот скажет: «Ну всё, всё, дорогие, поиграли – складывайте игрушечки на места, пора спатеньки…»
Она улыбалась до того момента, когда в её личный кабинет вошла Третьякова – тоже с улыбкой. С этой секунды Семская не сводила с неё глаз. А когда Валерии Вадимовне подали уныло-простенький на вид серо-синий блокнот, страницы которого были исписаны ровными убористыми строчками формул и символов – Семская с тихим стоном зарыла лицо в пухлые руки. И отняла их от лица, лишь когда Третьякова, пролистав всего лишь первый десяток страничек, со спокойным удовольствием произнесла:
– Ну вот и конец вам, Дарья Аркадьевна.
Руки Семской тряслись. Тряслось обрюзглое, расплывшееся, мерзко потёкшее лицо. Кривя бледные губы слюнявого рта, она протянула пляшущие ладони со скрюченными посиневшими пальцами через стол к смеющейся Третьяковой. И с подвизгом, со стоном утробно прохрипела:
– Не-на-ви-жу-у-у… су-каааа…
Валерия Вадимовна засмеялась – холодным смехом превосходства.
И когда Семскую мешком потащили из кабинета, та выворачивала толстую покрасневшую шею и хрипела, капая слюной:
– А-а-а… не-на-ви-жу-у… не-на-ви-жу-у…
Валерия Вадимовна смеялась. И похлопывала блокнотом по колену, плотно обтянутому мундирной белой юбкой…
…Шульце не оказалось ни на работе, ни дома. И самое главное – его никто и не видел с прошлого вечера.
Оставалось заключить, что Арнольд-мать-его-Оттович ушёл-таки. Ушёл точно под ураган, и поди сыщи какие-нибудь следы или очевидцев. Поскольку предупредить его было некому и это было в принципе невозможно – приходилось лишь констатировать факт: крысиное чутьё не подвело Шульце и он скрылся ещё до того, как начались активные «события».
– Ну и чёрт с ним, – сказал Макарычев. Сказал при Денисе, когда разговаривал с его отцом прямо во дворе – и мальчишка услышал в голосе Виктора Даниловича совершенно не сочетающуюся с беспечностью смысла озабоченность. Хотя в целом события этой ночи можно было расценивать как поразительный успех.
Арестованный бандит, старший диверсионной группы, и правда ничего не собирался скрывать. Он сразу выложил основное задание – хорошо рассчитанный взрыв закрытой шахты, который должен был вызвать катастрофическую осадку грунта чуть ли не по всему посёлку. Попутно, в неизбежной неразберихе – убийства по списку всех, кого смогут и успеют. Потом в посёлок должна была нагрянуть банда из глухих горных лесов на северо-западе.
– А больше ничего, – улыбнулся он Кенесбаеву на первом же допросе. – Наши ждут в лесу, я, конечно, назову место, но там наверняка уже никого не будет. Во всяком случае, они уйдут и продолжат…
Кенесары Ержанович изучал список и после этих слов поднял голову:
– Продолжат что? – спросил казах. – Вот это? – Он повернул к бандиту листок. – Тут среди прочего больше двадцати имён наших детей. Тут вместе с ними имя мальчика, который бескорыстно протянул руку им и вытащил их из грязи. Имя женщины, матери этого мальчика, которая поднимает на ноги умирающих, которая вернула людской облик нескольким десяткам семей. Имена тех, кто строит линию струнника и геотермальный комплекс. Имена тех, наконец, кто просто сам начал жить как человек и своим примером учит этому других. Вы это хотите продолжить? – и закончил – как гвоздь вбил: – Ну так я вам не дам! Не дам я вам это продолжать. Покушение на госп… товарища Михалёва – ваших рук дело?
– Наших. – Арестованный снова усмехался – криво. – Я-то как раз был против, да только меня не послушали – уж больно руки чесались у дураков. Засиделись в горах, озлобились и поглупели… естественный процесс… А я уже тогда говорил. – Он сдвинул кулаки нервно и зло. – Вот так вас всех надо было… разом в пыль – динамитом… вот так… – и ощерился: – Товарищей себе нашёл, мамбетня?
– Нашёл, – спокойно ответил Кенесбаев. И с какой-то даже ленцой продолжил: – Ты не старайся, я тебя не ударю и даже кричать на тебя не буду. Но ты мне всё расскажешь. Всё, о чём спрошу.
– Да уж молчать не буду, – цинично согласился бандит. – Может, удастся спасти хотя бы свою жизнь. Я её, знаешь ли, очень ценю…
– Эпидемия холеры – тоже ваша работа? – продолжал допрашивать Кенесбаев. Точнее – скорей спрашивать, на привычный допрос это не очень-то походило.
– Нет, это – уже не наша. Куда нам… Рыба предложил.
– Кто такой Рыба?
– Шульце… он с нами постоянно был на связи. Собственно, он и командовал, наш старший – это так, – усмешка, – передаст. В смысле, передаточное звено… Предложил Рыба, а всё проработала и исполняла здешняя врачиха. Семская.