.
И – вспомнил это.
Из-под часов вылетела гимнастка, потом выбежали ещё несколько. Денис проводил их глазами. И снова посмотрел на часы. А потом вслед Спичке с его спутником.
Мысли рванулись наперегонки, сталкиваясь и падая.
Не оно? Действительно подработка? Но зачем так спешить – ведь этот мужик тоже сидел в цирке и, казалось бы, никуда не торопился…
Быстро за ними. Сказать, что Спичка один никуда не пойдёт… а смысл? Ну уйдём вместе. И пропадём вместе – Денис не переоценивал себя и свои возможности. Или он просто уйдёт один.
Заорать, что похищают ребёнка? Ну… наверное, прокатит. Даже здесь. Вон сидят казаки, вон – «фурики»… то есть полицейские… вон ещё кто-то в форме… Но не факт, что удастся задержать этого. Даже точно не удастся – в суматохе. Опять он уйдёт. Спичку оставит и убежит. А Дениса запомнит, и хорошо запомнит.
Что делать? Делать что?
Цирк восхищённо шумел, орал – казалось, он даже качается под бравурную музыку, как некий корабль по морям по волнам…
Это не было предусмотрено. Не было предусмотрено. Нельзя предусмотреть всё.
Что-то красное – как будто огоньки пламени среди моря неживого электрического света – метнулось Денису в глаза. И он понял, что видит галстуки.
Галстуков было три. Денис сначала увидел их, а потом – лица. Трое мальчишек – помладше его на год-полтора – сидели в ряд на скамье чуть выше и левее, у самого прохода. Они были не в форме, бешено хлопали гимнастам. Кажется, даже топали ногами, полностью увлечённые представлением… но на Дениса, оказавшегося рядом с ними, обернулись все трое.
– Будь готов! – выдохнул Денис, не обращая внимания на их реакцию, торопясь только поскорей всё выложить – без мыслей, человек не думает, когда срывается со скалы и ему под руки попадается ветка… – Двое пусть идут за мной, как можно незаметнее. До самого места, куда меня приведут. Потом один там остаётся, второй бежит за третьим. А третий сразу, прямо отсюда – Северная, пять, тому, кто откроет, сказать: «Солнце упаковали» и ждать!
Он выпалил всё это и бросился по ступенькам в выходу, не обращая внимания на сердитое шиканье и недовольные возгласы. И только у самого проёма двери понял наконец, как дико, да и просто-напросто непонятно должны были звучать сказанные им слова – и обернулся отчаянно.
Все трое пацанов спешили следом. Так, словно о чём-то очень важном вспомнили, даже оглядывались с сожалением: мол, неохота уходить, но надо. Но в их взглядах, которые ловил Денис, были восторг и что-то твёрдо-подбадривающее.
И он улыбнулся им, быстро отсалютовал, уже не беспокоясь о конспирации, – и выскочил наружу…
…Спичка с тем мужиком не успели отойти и на десяток шагов. Денис понял только теперь, что с того момента, когда он бросил взгляд на часы-календарь, прошло не более минуты. Правда…
– Ну-ка, – со спокойной развязностью старшего уличного мальчишки сказал ему Денис, – давай до места.
– Ты чего?! – возмутился Спичка. – Я же…
Мужик, кстати, стоял, ничего не говоря, слегка улыбался. Денис даже подумал: а может, и нет никакой опасности? Выдумал себе всё… совпадение. Но что-то беспрекословное и негромкое шепнуло: есть. И он прервал Спичку подзатыльником – без объяснений:
– Я чего сказал?! Мммарш! Досмотришь – и чтоб, как штык!
Спичка надул губы. Скорее всего, он решил, что Денис захотел подзаработать сам. Но возражать он не посмел и поплёлся обратно в цирк, не оглядываясь. Впрочем, уже через десяток шагов его походка стала вполне весёлой – наверное, при мысли, что впереди ещё полпредставления. А Денис, проводив его взглядом, обратился к «нанимателю»:
– Ему лишь бы от посуды увильнуть… А какие там дела? Я не сгожусь? Я поздоровей…
В висках гулко забилась кровь. Ужасно захотелось, чтобы мужик помотал головой или бросил: «Нет» – и ушёл. Пусть даже ругнётся или пнёт… только бы ушёл. Внезапно Дениса пронзил омерзительный ледяной страх, взмокла вся спина.
– Почему, сгодишься, – равнодушно пожал плечами мужик. Так равнодушно, что Дениса опять посетило сомнение – может, ничего «такого» и нет?! – Там рулоны пенопласта перетаскать нужно, всего-то дела… Только заплачу, как договорились. Не больше. И никаких. Понял?
– Сойдёт, я слышал, – согласился Денис, хотя он не слышал цену. – Ну пошли тогда, мне бы до полуночи обернуться. От комендантского прятаться не хочу. Сами понимаете, дяденька… – и ехидно подмигнул.
– Обернёшься, – кивнул мужик спокойно. – Это даже без вопросов…
…Что было трудней всего – так это вести себя естественно.
Представьте себе, что вы идёте рядом с тем, кто хочет вас убить. Вы это знаете. И вы должны делать вид, что ни о чём не догадываетесь. И в то же время – играть недовольство, что идти пришлось далеко, и изумление – чем тут, в безлюдных развалинах, можно заниматься, какой пенопласт таскать? И добавлять сюда капельку – именно капельку, не переборщить – растущей опаски: мол, что такое-то?!
И при всём при том вам четырнадцать лет.
Всё именно так и было с Денисом. Более того – ему начало казаться, что за ними никто не следит. Что мальчишки их потеряли.
Да нет. Не кажется. Точно потеряли. Нет там никого – позади.
Если сейчас рвануться вон в тот проулок – очень быстро и сразу, – то он наверняка не догонит. Надо бежать. Надо как можно скорей бежать. Потому что уже ясно, что он идёт не к выполнению задания, а к смерти. Без шансов. Он один. Никто не придёт, никто не спасёт. Может быть, именно так погиб год назад Юрка Болховитинов? А сейчас он сам может умереть, на самом деле умереть!
Всё бы отдал за пистолет. С ним было бы не так страшно.
Уже начинало темнеть – быстро, особенно быстро среди мёртвых зловещих руин, вдруг напомнивших мальчишке родной Петроград и Кольцевую Зону. Со стороны провала доносился густой, какой-то противный плеск волн, тянуло оттуда сырым холодом. Денис недовольно проворчал, сунув руки в карманы куртки:
– Куда мы идём-то?! Тут и не срежешь никуда… Вы же говорили: до комендантского обернёмся!
– Парень, – вдруг сказал шагавший впереди «наниматель». Он сказал только одно это слово – а Денис как-то неожиданно для самого себя напрягся.
– Чего? – спросил он ворчливо-беспечно, как спросил бы обычный уставший, но всё-таки ещё ничего такого не подозревающий мальчишка.
– А ведь я тебя помню. – Мужик продолжал идти. – Ты вроде как на себя и не похож, да вот – помню, уж больно ты примелькался мне… там. А первый раз… прошлым летом, ночью на дороге… ты нёс паренька младше себя. Ты ведь пионер, а, Дениска Третьяков?
Денису не хватило доли секунды. Её украла растерянность от невероятности и неожиданности происходящего. А в следующий миг мальчишка получил такой силы удар кулаком в лицо – с разворота и от плеча – что даже не ощутил боли…
…– Ты его убил?
Голос был какой-то безликий, потусторонний. Или Денису так казалось? Ему было трудно дышать, рот и носоглотку – он ощущал – забивала стылая кровь, голова казалась оторванной, чужой, а болела почему-то шея. Болел и весь позвоночник. Денис даже не мог понять, на чём он лежит и шевелятся ли у него руки и ноги. Было темно, только где-то на границе зрения справа горел алый колеблющийся огонь – факел или костёр.
– Не знаю, – злой голос сопровождающего. – Местного – точно убил бы таким ударом, но это имперец, сучье племя, я вам что говорю – это имперец! Я ещё около цирка понял, вот и решил посчитаться! Если он жив – его немедленно надо добить! Добить, раз уж повезло его заманить!
– Это уже не твоё дело. Ты доставил жертву и получил деньги. Свободен.
– Вы не понимаете… – снова начал мужик, но тот же голос прервал его с прежним равнодушием:
– Кто он – неважно. Отсюда он не выйдет живым. Можете не беспокоиться о себе и передать то же своим хозяевам.
– Это имперец! Сейчас же убить, немедленно, и без ваших глупостей! Надеюсь, что он уже мёртв! – озлобленно настаивал мужик. И вдруг словно подавился. Денис услышал шум падающего тела.
– Назойливый дурак. Надо будет его потом вышвырнуть наружу. Отлежится.
– А если он и впрямь убил мальчика?
– Проверим.
Голоса были одинаковыми, словно сам с собой разговаривал сумасшедший. Или действительно так? Голова не поворачивалась, руки и ноги не двигались, но до Дениса наконец дошло, что это всего лишь потому, что и ноги, и руки, и голова зафиксированы широкими ремнями, а сам он – крестом – лежит на медицинском столе. Он уже различал очертания операционной – старой, заброшенной. Шкафы скалились выбитыми стёклами, инструментов в них не было, на стенах – разводы копоти и какие-то надписи… косо висящая чуть сбоку и наверху многоглазая операционная лампа… Полированное металлическое зеркало… странно – чуть ли не единственная ухоженная вещь в этом забросе и развале. Похоже, он в каком-то из разрушенных зданий. Окон нет…
Сбоку подплыла бесшумная тень – сперва тёмная, она обрела очертания человека в длинном плаще. Денис ожидал увидеть капюшон, как в классических приключенческих книжках. Но у человека было вполне обычное лицо – мужчины лет сорока.
Нет. Не совсем обычное. Отчётливой печатью на этом лице лежал фанатизм – безрассудочный, безоглядный, самодовлеющий. Денис ещё никогда не видел у людей таких лиц.
Ему стало страшно. Страх вернулся и заставил его задёргаться, всё тело покрыл отвратительный липкий пот. У мальчишки вырвалось гневное:
– Развяжите меня!
– Жив, – сказал человек… человек?.. куда-то в сторону. И вполне мирно обратился к Денису: – Спокойней. Ты и правда из Империи?
– Да, – резанул Денис. Лицо не изменилось. А кивок был и вовсе удовлетворённым:
– Это хорошо.
– Вам конец, – Денис решил говорить, пока можно – вдруг какое-то слово поможет, поколеблет этот фанатизм? – На что вы надеетесь?
– Ты не понимаешь. – Мужчина деловито провёл рукой по предплечью Дениса (штанины и рукава были высоко закатаны), явно исследуя вены. У мальчишки внутри всё сжалось рывком – так, что его затошнило. – Мы не надеемся. Мы живём не ради надежды, а ради великого дела. И если ради того, чтобы Солнце продолжало всходить, нам придётся умереть – это ничего не значит.