совершенные касты, а совершенные нации. Попытки эти были утоплены в крови и грязи Серой Расой, унтерменшами по установившейся терминологии… Но идеи тех времён не умерли, и сейчас мы идём по их следам, ребята, – идём в будущее, идём уверенно…
Никандров замолк. Но среди слушателей по-прежнему царила тишина – на экране появилась звёздная бездна. Чёрная, всепоглощающая, пронизанная разноцветными точками света, она, казалось, валится на сидящих в зале. Но на её фоне рисовались пятеро. Люди в немного непривычной местным ребятам, но хорошо знакомой Денису национальной одежде Русской Империи.
Мужчина – рослый, плечистый, худощавый, с высоким лбом, с твёрдыми, заточенными жизнью и испытаниями чертами лица воина и мыслителя – чуть прикрывал плечом высокую женщину, статную, сильную красавицу. У груди она держала на руках годовалого малыша – с мягкой улыбкой наблюдая, как её сын, пока ещё ничего не желающий знать, кроме маминой близости и её родного тепла, играет толстой тугой косой цвета спелой пшеницы.
Девочка-девушка лет пятнадцати – очень похожая на мать, но тоньше, стремительная в своей застывшей неподвижности, в повороте головы и тела, любовалась родителями, и в её глазах были гордость и нежность. А вот мальчишка – длинноногий, немного растрёпанный, на пару лет младше девушки, казалось, не замечает родителей, сестру, братика… Он даже стоял не то чтобы в стороне – но как-то немного отдельно, протянувшись всем телом вверх, к звёздам, и глаза его были жадны, лучисты и светлы. Рука отца лежала на плече мальчика – но не сдерживающим жестом, а так, как придерживают молодого пса, прежде чем толкнуть его вперёд и сказать: «Куш!»
– Мы пока ещё не стали такими. – Никандров широко прошёлся по сцене туда-сюда, повернулся к жадно следящим за ним пионерам, вздрогнувшим было от его неожиданного голоса, но сейчас вновь замершим, – и развёл руками в почти комичном, но искреннем сожалении. – Нет, не стали, – повторил он. – Не все – стали. Слишком долгими были века противоестественного существования рода человеческого в убийственной для него – воина, путешественника, охотника – среде мегаполиса. Слишком долго человек ел то, что нельзя есть, дышал тем, чем нельзя дышать, даже двигался так, как нельзя двигаться. И слишком страшной оказалась ломка генотипа в годы Безвременья, ребята. Колоссальный запас прочности, заложенный в нас природой, и так почти истощился к их началу. Но успехи есть, и успехи немалые. И мы с уверенностью можем сказать, что вот это – это наше будущее. Близкое будущее, ребята… – Полковник перевёл дыхание. – И вот что. Ваш погибший друг… я думаю, что он просто стал его частичкой. Частичкой будущего. Вы помните это всегда. И всё будет в порядке.
Он снова улыбнулся:
– А теперь – можете задавать вопросы!
Глава 12Лики прошлого
«Спать, спать, по палаткам!» – пропел горн над побережьем Балхаша. Солнце садилось за плоские длинные здания исследовательского центра, в двух километрах от чёткого квадрата палаток. Там перемигивались разноцветные огни, а небольшая группа их плыла по воде в сплошном огненном кольце – очевидно, собирались погружаться.
Денис видел это через откинутый полог штабной палатки. Ему вспомнилось, как вчера они видели подготовленный к спуску подводный дом «Садко» – во время экскурсии. Может, его выводят? Нет, вроде бы сказали, что в августе…
«Вот бы пожить там, в этом «Садко», – подумал он. И тут же одёрнул себя: – Это не аттракцион. Уже хорошо, что на завтра разрешили вылазку под воду. Правда – только для тех, кто старше двенадцати и, конечно, под надзором инструкторов из центра. Но хоть так… Даром, что ли, они тренируются по два часа в день с самого начала смены?
А я, пока беспризорничал в Балхаше, не знал, что тут есть такой центр. Не до этого было, что ли?» Он зевнул, потянулся и решил обойти лагерь. Так – на всякий случай. Пристрожить.
– Ты куда? – с подушки справа поднялась голова Олега. Голос у него был не заспанный, но это ничего не значило, и Денис махнул рукой:
– Спи, я так… пройтись.
Олег уронил голову обратно на подушку – словно ничего и не говорил…
…Галька под ногами была холодной, влажной и довольно острой. Ну правильно, её не обкатывала вода сотни и тысячи лет, эта галька появилась тут вместе с морем. Среди её обломышей чего только нет – яшма, родонит, халцедон… А Тонька Харатенко вчера нашла друзу фиолетового аметиста – в полкулака размером. Кое-что из найденного откладывали сразу для школьного музея имени Гены Ишимова, а кое-какие находки решили просто-напросто продать (или поменять – там посмотрим) на местную поделочную фабричку, тут была такая.
Музей взяли на себя братья Раймонд. И, никого не спросясь, ни с кем не советуясь, сами так его назвали. А большой фотопортрет Генки в самодельной рамке из золото-чёрного лакированного дерева они повесили прямо над входом.
Хороший там был Генка. Такой, какой приехал из Империи. И очень живой…
…А лагерь спал. Уснул мгновенно – весь, кроме поста на входе. Условном входе – просто лёгкие ворота. Ограды у лагеря не было никакой – кроме задних стенок палаток. С моря ровно задувал лёгкий тёплый ветер, влажный и пахнущий фруктами.
Ну а чего не спать? Денис несколько раз читал в старых книжках про какую-то вечную проблему старых пионерлагерей – в смысле, довоенных: после отбоя никак никого не уложишь, даже настоящие конфликты возникают. С чего вдруг? Если день забит наглухо, то к вечеру особенных сил не остаётся, младшие уже за ужином клюют носами в тарелки…
Постовой ходил у ворот. Качался над плечом ствол «Сайги». Дальше виднелись огни Балхаша – за дорогой. Именно по этой дороге утром прикатил автобус – с тамошними пионерами… и не только. Приехал и ещё кое-кто.
Денис усмехнулся воспоминаниям. И решительно направился к палатке, в которой…
…Ну конечно. Естественно, Володька и Спичка не спали. Глупо было ожидать чего-то другого, и Денис сердито подумал, что надо было разогнать этого товарища в Балхаш вместе с остальными ребятами из Первого Балхашского семейного детского дома, приезжавшими с Кешей… то есть с Иннокентием Немигой – днём. Но Спичка, когда увидел Дениса, так засветился, так запрыгал, так смутился, а потом так попросился остаться ночевать – всего один раз попросился – что Денис не выдержал и сдался.
А вот Володька сперва на Спичку смотрел не волчонком – бешеным кашалотом. Ревновал. И Денис даже заопасался, что ночью будет драчка. Теперь же чувствовал облегчение – мальчишки разговаривали, разговор был вполне мирным… и – о нём. О Денисе.
Надо было войти и цыкнуть. Но… что ж, моменты слабости случаются у всех. Денис затаился у полога палатки и стал слушать.
– Так ты ему не настоящий брат?
– Настоящий, – по-прежнему ревниво ответил Володька.
– Да не ершись ты, слушай… Я не про это. Ты же понимаешь.
– Ну… нет, конечно. Мам… Валер… мама не может больше рожать. Денис когда родился, она чуть не умерла.
– Ух…
– Да. Ну и вот так получилось.
– Повезло тебе. – Спичка явно завозился и признался: – Может, даже и лучше, что ты родителей не помнишь совсем. Во-первых, ты и раньше мог раз – и придумать себе разное. А сейчас, во-вторых, ты и правда, как с родителями… А я своих помню… немного. Лучше бы не помнил.
– Ну… я не знаю. Я, в общем, тоже почти беспризорником был, только не в большом городе. И один всё время… Он знаешь, какой хороший, Денис? Он…
– Я знаю, – чуть торжественно ответил Спичка. – У нас все это знают. Я даже… – Он помолчал и не стал договаривать. Володька спросил:
– Хотел с ним уйти, если что?
– Угу, – буркнул Спичка.
– Слушай… – Володька вздохнул. – Я же ничего… Его на всех хватит. Только он всё равно мой брат будет. А так…
– Ага, – снова буркнул Спичка, но уже веселей.
– Только он дурной бывает, когда со своей девчонкой. И вообще насчёт неё.
– Да старшие все от этого дуреют, – презрительно обронил Спичка. – Девчонки… фу! Визг-писк, врут всё время, не поймёшь, чего вообще хотят-то?! Ну их. Я от них всегда подальше держусь.
– Ага, – теперь подтвердил уже Володька. – Я тоже.
«Ох и врёшь ты, Володенька, – с весёлой сердитостью подумал Денис. – Когда они тебя петь по радио или ещё где упрашивают, ты прям строевым гвардейским ходить начинаешь… и подрастаешь на полметра…»
– Я тебя сперва отлупить хотел, – вдруг сказал Володька. Спичка громко посопел и признался:
– А я тебя… Хочешь – пойдём, выйдем?
– Не… ты не думай, я не боюсь, просто…
– Да я и не думаю. С трусом Динь… то есть Денис… дружить не станет. А ты ему не просто друг, а целый… брат.
Денис отшагнул на несколько бесшумных шагов и пошёл к палатке, посвистывая и шурша галькой. Так. Услышали. Отчаянно заскрипели кровати – и наступила такая тишина, что было ясней ясного: не спят.
– Спать, быстро, – сказал Денис, становясь у входа. – Ваш скрип за морем слышно.
Ответом была гробовая тишина. Денис ещё постоял, уже не прислушиваясь, а – просто так. И продолжил свой обход.
Взрослых на постоянной основе в лагере не было, хотя кто-то появлялся каждый день – в основном по делам. Ну и полицейский пост обосновался на съезде с главной дороги, причём полицейские заявили, что лагерь тут совершенно ни при чём, у них – усиление в связи с общей обстановкой. Может, и не врали, кто их знает?
На кухне (специальная палатка и здоровенный навес) ещё возились девчонки. Танька Васюнина тоже была здесь, и Денис не преминул спросить:
– Что на завтрак, Васюнь?
– Меню будет висеть в семь утра, – отрезала она.
– Рыжая! – оскорбился Денис. – Дай сухарь. Я от работы отощал уже.
Танька хмыкнула и передала Денису сухарь – ванильный, белый. Денис захрустел на весь берег, наблюдая, как две девчонки что-то перевешивают, перекладывают и рассматривают с серьёзными лицами.
– Послезавтра сразу три дня рождения, – вспомнила Татьяна. – Три торта я делать не буду. Сделаю один, но большой, разделю кремом на три части и на каждой напишу – кому.