– Оплевали? – не смог скрыть испуга Денис.
– Сссскоты, – процедил вместо ответа Олег и передёрнулся. – Специально харкают.
Валерия Вадимовна, с лёгким прищуром осматривая разом притихших мальчишек, вдруг сказала:
– Вот что, мальчики. Послушайте сказку… Давно это было. Шёл в город Рим могучий Бог. Вдруг видит – Чума ему навстречу, гнилой платок на плечи, клюкой подпирается, к городу подбирается… «Стой, подлая! – рявкнул Бог. – Куда идёшь?!» – «В Рым-город иду, уморю там десять тысяч человек, – Чума ему в ответ. – И ты на дороге не стой, дело пустое – от природы положено мне не давать пощады человечьему роду!» Призадумался Бог, да и – не будь плох! – Чуме говорит, ласково да вежливо: «А вот о чём я тебя, подлая, попрошу. Пожалей ты людей, злодейка. Умори там всего тыщу человек. А уж я тебя помнить буду целый век!» Чума подумала, клюкой плешь поскребла – да и согласилась. И дальше пошла… Время прошло немного – и дошло стороной до Бога: не тыща людей и не десять тысяч в Риме перемёрли, а больше намного! Возгневался Бог – побежал Чуму искать. Нашёл её в один скок, тряхнул за химок: «Ты что ж делаешь, подлая?! Уговор наш порушила?!» А Чума ему в ответ смеётся, да и говорит: «Нет, Бог. Никого сверх тыщи я не прибрала, уговор блюла. А кто сверх того подох – того не я – того Страх прибрал! Страх не Чума – полютей меня…» – и поинтересовалась: – А почему костёр ещё не горит?! Я лично есть хочу. И все хотят, правда?..
…Лагерь обрёл завершённый вид. Две палатки (спальня-склад и лаборатория «за всё», от фото– до камералки – заодно там же намеревалась спать Валерия Вадимовна), коновязь (даже с яслями), радиоточка под навесом в чехле, очаг, флагшток с чёрным эпидемическим треугольником, Красным Крестом и государственным флагом Семиречья сверху вниз.
Продукты, взятые с собой, были просто-напросто армейскими сухпайками, причём не из последних – собранными и упакованными чуть ли не во времена Серых Войн, как пошутил Гришка… или не пошутил? Вполне однообразные, хотя и питательные. В каждой коробке из пропитанной парафином крафт-бумаги были шесть стограммовых чёрных сухарей в полиэтиленовой запайке, двухсотграммовый брикет концентрата пшённой каши, семидесятипятиграммовый – горохового супа-пюре, стограммовая упаковка твёрдой брынзы, небольшая банка свиной тушёнки, пакетики с сахаром, чаем и солью и две таблетки – суточная доза поливитамина и мощный обеззараживатель воды. Подобными пайками снабжали «в своё время» «иждивенческое взрослое население» – вполне сытными, но очень однообразными, предназначенными для того, чтобы человек не потерял силы и не заболел цингой или авитаминозом. Не больше.
– Чёрт, – пробормотал Денис, сидя над коробками. – Знал бы – взяли бы с нашего склада. Или в полицию съездили бы… А теперь жри это… Олег, ты ничего получше взять не мог?!
– Заелись мы быстро, – усмехнулся Олег и толкнул друга в плечо. – Да ладно тебе. Мозги есть, руки есть – из такого набора можно десятка полтора блюд приготовить. Я сделаю.
Валерию Вадимовну, судя по всему, скудность меню совершенно не волновала – она ела, просто чтобы подкрепиться, а мыслями явно была далеко от ужина. Денис косился на неё даже слегка испуганно – он видел перед собой чужую, очень жёсткую и решительную женщину, причём в этих жёсткости и решительности не было ни капли юмора, обычно значительно смягчавшего характер его любимой мамы.
– Завтра наладите душ, – сказала она между тем, раскрывая на коленях полевую сумку и достав рабочий блокнот. – В обязательном порядке. И начнём работать как следует.
Борьба с чумой оказалась достаточно нудным занятием. В основном она состояла из того, что вечером приходилось заполнять длиннющие списки – это делала Валерия Вадимовна. В остальное время кто-то оставался в лагере дежурить-кухарить (хотя готовил чаще всего Олег), следить за порядком, таскать воду в душевую выгородку, сбитую из жердей и обтянутую брезентом, а остальные шли работать. Двое – с Валерией Вадимовной по становищу: обрабатывать стрептомициновой мазью слизистые, вливать снова и снова плазму, которой, к счастью, было взято предостаточно, – и кормить население стрептомицином и тетрациклином. А ещё один брал ранцевый огнемёт и шёл выжигать сурчины, которых у скал по всему периметру долины оказалось до бешеной силы. Денис ещё три раза в день – в семь, в полдень, в девятнадцать – отрабатывал сеансы связи. Гришка возился с конями. Пашка временами наведывался в рощу – стрелять часто залетавших туда тетеревов и ловить в озере рыбу, в основном крупных линей. А по вечерам всё-таки находилось время немного отдохнуть.
И делалось всё это в окружении плохо скрываемых страха, злобы и дикости. Казалось, что пришельцев считают какими-то злодеями, посланными довершить истребление всех, живущих в юртах. Впрочем, серьёзный эксцесс был всего один, в первый же день: существо с уродливым наростом на лбу справа, почти закрывшим перекошенный глаз – вроде бы женщина, – бросилось на Валерию Вадимовну, только что отобравшую у матери ребёнка. Мать получила пинка сапогом в солнечное, ребёнка Третьякова ловко зажала в какой-то странный хват, от которого он разинул рот, – и скармливала ему таблетки, следя, чтобы он не подавился и не выплюнул лекарство. Тут-то и произошёл этот… бросок.
Пистолет Валерии Вадимовны лежал не в кобуре, а в кармане куртки.
Через карман она и выстрелила – Денис-то едва успел достать своё оружие. А потом вернулась к прерванному занятию и сунула ребёнка в руки матери, бросив: «Не вздумай заставить его блевать, увижу – тебя тоже пристрелю»…
…Раньше Денис уйгуров практически не видел – не считать же знакомством ту памятную встречу с одержимой «жаждой солнца» толпой? Теоретически он знал, что уйгуры – родня казахам. Но хотя казахи, на взгляд Дениса, красотой не отличались – насчёт них, по крайней мере, не возникало сомнений, что это – люди.
Об уйгурах он такого сказать не мог.
При виде их Денису в голову приходило только одно – врезавшаяся в память строчка из прочитанного когда-то в детстве (ха) маминого сборника лекций, посвящённого летальным мутациям: «Не то ели, не там жили, не с теми спали». Восьмилетний Дениска не очень понял тогда, что к чему, а теперь…
Теперь видел – точней не скажешь. Чума никого не красит, что тут говорить, но жители кочевья и до чумы скорее напоминали что-то полуживотное. Точнее – полумонструозное. Медицинских познаний Дениса вполне хватало, чтобы просто-напросто увидеть – разные степени умственной отсталости, чисто физические уродства, вплоть до лишних рук и глаз, и наверняка массовое бесплодие. Последнее легко определялось тем, что детей почти не имелось.
Смотреть на всё это было отвратительно. Помогать обитателям кочевья – казалось просто-напросто оскорблением здорового рассудка. Судя по всему, остальные ребята думали так же; Гришке было легче всех, потому что его «форменных признаков» боялись до столбняка даже откровенные дебилы.
Собственно, Гришка и завёл разговор – в один из вечеров у костра, кажется, на четвёртый день, – когда мальчишки отдыхали, а Валерия Вадимовна при оранжево-красном пляшущем свете заполняла бумаги. Настин брат сидел себе сидел, грыз веточку, обсасывал с неё кусочки янтарного сахара, а потом предложил:
– Валерия Вадимовна, – она кивнула, не переставая что-то записывать, – я вот смотрю и думаю… чего вы с ними возитесь? Давайте кончим их – и делу венец. Препараты сэкономим, время, – он загибал крепкие пальцы, – да и вообще – на кой они на белом свете? Если уж мы своих убивали почём зря – нам по истории говорили, да и старшие ещё кое-что застали, – то с этим-то уродством чего вошкаться? Всего дела на полчаса. А потом запалим вокруг – и все.
Тон его был совершенно спокойным и деловитым, без намёка на шутку или ещё что-то – просто предложение. И правда – всё. Ни убавить, ни прибавить.
Примерно на середине его рацпредложения Третьякова подняла голову и задумчиво уставилась на казачонка. И даже кивала. Когда Гришка выжидательно замолчал, Валерия Вадимовна суховато пояснила:
– У меня есть приказ – и я его выполняю. Приказ был – не просто бороться с эпидемией, а – лечить. Не обсуждается. Иначе я привезла бы сюда не аптеку, а гранаты с циклозарином. И обошлась бы без четырех недорослей-энтузиастов.
– Это да, – согласился Гришка. – Но… ну я спрошу, можно? – Третьякова кивнула. – На кой чёрт-то всё-таки? Это всё ж равно, как… – Гришка задумался.
– Как бешеная собака в соседях, – подсказал Пашка. – Уже не вылечится, но пока сдохнет – на-па-кос-тиииит…
– Во, – кивнул Гришка. – Точно.
– Тебя охотиться учили? – спросила Валерия Вадимовна. Гришка кивнул немного удивлённо. – А насчёт подранков что говорили?
– Чтобы не оставлял нипочём, – сказал Гришка.
– А вот капканы или там удавки ставить?
– Да ну, – казачонок покривился. – Это не охота, мучительство.
– И что? – настаивала Третьякова. – Это же звери.
– Всё равно нельзя, – покачал головой Гришка. – Если убиваешь кого-то, то без нужды мучить – это позор для бойца. И ещё – некрополе растёт от этого… – и осекся. Валерия Вадимовна смотрела на него внимательно и грустно. – Понял я, – буркнул казачонок и бросил в огонь ветку. – Понял…
– Ну вот и молодец, – легко ответила женщина и вернулась к бумагам.
Мальчишки ещё сколько-то неловко молчали. Гришка сердито сопел. А может – и не сердито, а со стыдом…
– Не почитаешь? – наконец предложил Денису Пашка. Денис по вечерам иногда вслух читал «Грани». Олег-то их и сам читал, а Пашка с Гришкой нет. Да и Валерия Вадимовна слушала с удовольствием.
– Неохота сегодня, – извиняющимся тоном ответил Денис. – Давайте лучше споём.
Он потянулся за гитарой, но удивлённо поймал рукой воздух – инструмент оказался в руках матери. Валерия Вадимовна играла чуть хуже сына, но всё-таки хорошо. Она чуть наклонила голову к грифу, перебрала струны…
…– И как бы мне ни было страшно,