…– Арнольд… Оттович?!.
…Серые глаза внимательно смотрели на мальчишку – вроде бы в лицо, но на самом деле обежали Дениса с ног до головы. Остановились на галстуке – Денис физически ощутил, как невидимые пальцы ощупали материю.
– Здравствуй, – спокойно сказал Шульце, кладя ногу на ногу. Под правой рукой у него лежал автомат – «калашников» со сложенным прикладом. Стволом в сторону Дениса; чёрная точка дула смотрела прямо в живот. – Здравствуй, Денис Третьяков, сын офицера ОБХСС.
Денис промолчал. Значит – «Либерия», будь она неладна. Ему было страшно. Стало страшно, как только он узнал Шульце – ухоженного и корректного, как всегда. Страх был тупой и сонный, похожий на дурноту кошмарного сна. А ещё – унизительный, от него никак не получалось отделаться, привести мысли в порядок и стать самим собой.
– Развяжите меня, – наконец попросил мальчишка чужим голосом. Шульце склонил голову набок:
– Зачем? Ты так и не назвался, а ведь ты вроде как в гостях у нас… – Охранники за спиной Дениса рассмеялись, у одного смех был с противном привизгом, а у другого – густой, добродушный… Шульце повёл туда глазами – смех отрезало.
Странно, но прозвучавший смех врагов помог Денису собраться. Мальчишка перевёл дух, поднял голову. За его спиной произошло неуловимое движение… но Шульце опять всё успокоил одним взглядом. Подвигал на столе вещи Дениса – в том числе наградной нож. Усмехнулся чему-то. И доброжелательно сообщил Денису:
– Опомнился? Ну вот и хорошо. Тебя зажарят заживо на медленном огне. Готов?
Денис покачнулся.
Внутренне. Только внутренне.
Он по-прежнему не мог поверить в то, что может погибнуть. В конце концов, он уже не раз выскальзывал из смертельно опасных ситуаций за последний год. Настоящих, невыдуманных, некнижных и некиношных опасностей. Он видел врагов, видел всю мерзость Зла в разных обличьях. И это обличье было всего лишь чуть более страшным, чем хасиды, например…
– Не готов, – сказал Денис. Шульце повёл глазами – на умывальни, потом обратно. Со скукой спросил:
– А какая нам от тебя польза? Ведь не хочешь же ты сказать, что твои родители в обмен на тебя…
Денис не выдержал – засмеялся, коротко и удивлённо, даже хохотнул скорей. Шульце тоже с улыбкой покивал:
– Вот-вот.
– Я вам не советую продолжать свои фокусы… – сказал Денис (брови Шульце поднялись в нешуточном изумлении). – Вы ведь не сумасшедший. Не фанатик. Если хотите – можете со своими людьми спуститься из леса прямо сейчас. Я сам вас отведу, и вы сложите оружие.
– Ого, – буркнул кто-то из конвоиров. Шульце откинулся назад на спинке стула:
– А дальше? – спросил он с интересом, и Денис ободрился. Интерес был… или казался?.. настоящим. А что, если правда удастся привести и сдать всю банду?!
– Дальше вас будут судить, – признался он. – Но я не думаю, что приговорят к смертной казни. Я сам буду за вас заступаться и отца уговорю.
– И я могу рассчитывать на помилование? – Шульце снова качнулся к столу, сплёл пальцы под подбородком. Денис помолчал и честно ответил:
– Нет. Но вы же командир, и вы отвечаете за своих людей. Разве ваша жизнь больше, чем их жизни?
– А ты бы сдался? – Шульце внимательно смотрел на Дениса. Мальчишка пошевелил плечами… и неожиданно ощутил, как с запястий упала верёвка – повинуясь движению бровей Шульце, охранник перерезал её.
– Нет, – признался Денис. – Но знаете… я бы не оказался в такой ситуации. В смысле… – Он замялся. – Я бы не стал бандитом. Я бы воевал за такое дело, за которое не страшно умирать. А вы же просто… – Денис замялся опять. Смешно и дико – он не хотел обижать грубыми словами взрослого человека. Он не привык к этому.
Шульце встал. Обошёл вокруг стола. Он двигался как большая кошка – бесшумно и плавно, и Денис понял вдруг, что Шульце играет с ним, как кошка с мышью. И напрягся.
– Значит, тебе не страшно умирать за то, во что ты веришь? – задумчиво спросил Шульце. – Ну… тогда всё в порядке. Всё, как в книге. Два врага. Юный положительный герой и демонический злодей. А ведь я – ты ошибаешься – идейный бандит, Денис Третьяков. – Шульце остановился напротив Дениса и усмехнулся. А глаза смотрели точно в глаза мальчишки. – Мне нет места в мире, который вы пытаетесь построить. Совершенно нет. Потому что я признаю лишь одну идею – моё право делать то, что я хочу.
– Потому что вы сильный? – Денис сглотнул, постаравшись сделать это незаметно. – Но в этом случае вы обречены на гибель. Мы ведь сильнее.
– Нет, – покачал головой Шульце. – Мы сильнее. Нас много, и мы живём в каждом из вас. Знаешь, есть такая старая песня… я не умею петь, просто прочту пару строчек… – Он взял Дениса за щёки пальцами и резко, больно сжал. Мальчишка дёрнулся – и в его локти вцепились руки охранников:
– Твой мир подохнет с тобой.
Тебя не хватит на всех… – Усмешка Шульце стала хищной. – Вас не хватит на всех. А когда у вас опустятся руки – вот мы и…
– Пустите! – Денис дёрнул головой. Шульце отпустил, как ни странно. Взялся за ремень – широкий, с тяжёлой пряжкой.
– Ты можешь вернуться домой, – сказал он неожиданно. – Прямо сейчас вернуться домой.
– С вами? – спросил Денис, проведя изнутри по щекам языком. Шульце засмеялся:
– Упрямый… Нет, один, конечно. Но домой – и невредимый.
– Не понимаю, – признался Денис. Палец Шульце подбросил вверх левый язык галстука.
– Сними это. Просто сними, брось на пол и уходи.
«Вот так вот. Почти как в книжке, – подумал Денис. – Даже глупо как-то. Не верится. А впрочем – почему не верится и что тут удивительного? Ведь в книгах пишут о том, что было в жизни.
А о ком-то не пишут, потому что не знают, как погибли они и что сделали.
Мальчишка посмотрел на автомат на столе. На свой нож. «…подойди и возьми это оружие, которое вручают тебе все твои братья-пионеры…» Потом – отвёл глаза.
Впервые в жизни Денис подумал о своём галстуке, как о треугольном куске красной ткани. Всего лишь. Всего лишь куске красной ткани.
– Сними и брось, – тихо сказал Шульце. Денис увидел, какие у него страшные глаза. В них была ненависть. Только ненависть. Глубокая. Осознанная. Всеобъемлющая и обжигающая ненависть к Денису… нет, к тому миру, который олицетворял Денис и которого не было здесь, чтобы защитить мальчишку. От этой ненависти Денис оледенел. – Сними и брось.
Но на самом краешке ненависти Денис увидел…
…страх.
Как тогда. В подземелье клиники. В других глазах.
Шульце боялся. Боялся ответа Дениса. И того мира, которого не было здесь, – боялся. И если сейчас сделать, как он сказал, то…
– Не сниму, – спокойным и ясным голосом ответил Денис. И даже чуть улыбнулся, потому что увидел, как Шульце отчётливо изумился. «Не ожидал, – весело подумал мальчишка. – Не ожидал ты этого, гад ползучий. Крыса. Но тут же понял, что радоваться нечему».
– Снимешь, – сказал Шульце. И размял пальцы.
Денис не успел убрать голову – ладонь Шульце ударила по щеке мальчишки с такой быстротой и силой, что Денис услышал настоящий взрыв, а потом наполовину оглох, и вся левая сторона лица онемела. На ногах он устоял только потому, что его удержали охранники: поймали и оттолкнули.
– Снимай, – скучно сказал Шульце.
От страха Денис не чувствовал боли. От страха… но отводить взгляд было нельзя, и мальчишка, помотав головой, посмотрел прямо в глаза Шульце. Сморгнул – из левого глаза текли слёзы.
– Не сниму, – сказал он тише, но по-прежнему ясно.
Шульце отшагнул. И кивнул конвоирам:
– Бейте его.
«Серёжка, помоги мне, Серёжка, – успел подумать Денис, прежде чем страшный удар ногой в рёбра швырнул его на пол. – Серёжка…»
Если бы Шульце потребовал чего-то другого – да хоть вылизывать ему ботинки! – то, наверное, на вторые или третьи сутки Денис согласился, лишь бы прекратились мучения. Ну… он терпел. Долго. Сколько мог. И сперва даже терпел молча, не кричал. И даже когда начал кричать, то просто орал, не унижаясь до просьб.
Всё было просто.
Они сто раз могли сорвать галстук с мальчишки силой.
Но им нужно было, чтобы мальчишка снял галстук сам. Мальчишка не снимал – и его били. Били третий день. Били зверски – и в то же время очень умело, чтобы случайно не убить. А под вечер пускали в ход небольшую батарею с похожим на змеиное жало оголённым на концах раздвоенным проводком – или просто зажигалку. Без особого энтузиазма, дозированно, чтобы Денис вспоминал об этом до утра.
Всё было просто. Правда – очень просто.
Шульце предложил то, видимо, единственное, чего Денис не мог сделать ни при каких условиях…
…На четвёртое утро Денис уже практически ничего не соображал от побоев и пыток – и только тихо съёживался, дрожа, на полу своей узкой и длинной камеры, какого-то штрека или чего-то вроде этого, когда кто-то входил. (Судя по всему, банда обосновалась в старых, ещё времён Серых Войн, разработках лазурита и малахита, которые вёл тогда здесь Уйгурский Каганат для своих «тысячутысячлетних» построек в Верном.) Слабеньким волоском разбитой электролампочки в такие секунды в глубине помутившегося сознания на миг вспыхивала надежда: его пришли убить, его сейчас убьют, сейчас всё кончится…
Но нет. НИЧЕГО не кончалось. У этого не было конца.
Сейчас он согласился бы ответить на любые вопросы, сделать всё, что угодно, – лишь бы прекратились мучения. Но его никто ни о чём не спрашивал и никто ничего не предлагал. Кроме одного. Но как раз это он не мог сделать.
Никак не мог.
Лёжа на полу, Денис смотрел на стену. Он разговаривал с тем единственным реальным человеком, который ещё помнился ему, – человеком в окружении чудовищ.
«Серёжка, я больше не могу, Серёжка. Я не знал, что это так страшно и больно. Я столько терпел, я терпел дольше, чем ты. Но я совсем уже не могу и ничего не помогает. Я думаю только о том, как мне больно, я ненавижу свой галстук, из-за которого мне больно!»