— Ты глупая… — И Трисс умолкла, словно ее тоже одолела тишина.
Пен сильно нахмурилась и что-то пробурчала. Это было похоже на «извини», но беззвучное, и сияющее слово, появившееся за ее спиной, было частично закрыто листьями, — маленькая галактика нечитаемых блесток.
— Но ты здесь! — более разборчиво продолжила Пен. — Трисс, Трисс, что произошло? Где ты была? Как ты вернулась?
— Вернулась? — уставилась на нее Трисс. — Где я была? Я шла следом за тобой. Я видела, как ты выскользнула из дома, и следила за тобой, пока ты не привела нас в кино. Что, по-твоему, мне оставалось делать?
На лице Пен шевелились и танцевали серебряные пятна, словно ее освещала сквозь движущуюся листву серебряная луна. Трисс заметила, как внезапно изменилось ее выражение лица, когда сестра все поняла. Серебряный оттенок усиливался по мере того, как ее настроение становилось хуже. Пен прокричала одно-единственное беззвучное слово. На этот раз буквы, проступившие на стволе дерева, были достаточно большими и читались, несмотря на неровности коры и дневной свет.
«ТЫ!»
Пен с отчаянным выражением лица отступила на несколько шагов.
«ЭТО ТЫ! ТЫ МЕНЯ ОБМАНУЛА!»
— Я? — крикнула Трисс, больше не беспокоясь, что в парке их услышат. — Я тебя обманула? Посмотри, что ты со мной сделала!
Трисс выдернула прядку волос из головы, не чувствуя боли, и протянула ее сестре. Через несколько секунд почувствовала, как они меняются в ее руке, становятся сухими и хрустящими. Потом ветер вырвал обломки изящного листа из ее пальцев, унося их прочь, словно конфетти.
— Я разваливаюсь на части! — Вся боль Трисс выплеснулась в этом крике, а голос стал настолько грубым, что она едва узнала его. — Почему это со мной происходит?
Пен с тем же самым отчаянным, полубезумным выражением лица смотрела, как с пальцев Трисс опадают последние коричневые крошки. Трисс почувствовала перемену в младшей сестре еще до того, как она повернулась, чтобы убежать, и прыгнула вперед, хватая ее за руку. Пен беззвучно завопила и попыталась разжать пальцы Трисс, даже укусила ее. Отчаяние в ее глазах ни с чем нельзя было перепутать. Но Трисс тоже была в отчаянии. С неожиданной для самой себя силой она шагнула вперед, толкнула Пен, и та упала в переплетение древесных корней. Пен издала полузадушенный возглас и осталась лежать там, потирая ушибленную руку.
— Что со мной сделали? — закричала Трисс. — Что случилось у Гриммера? Скажи мне!
— Иди к черту! — ответила Пен, ее вернувшийся голос звучал пронзительно и почти зло. — Ты знаешь, что случилось! Ты была там!
— Но я не помню! Я ничего не помню о том дне! Я многого не помню… Поначалу я толком не знала, кто вы — ты, мать, отец. И дом кажется мне незнакомым, и я вижу вещи, которые не могут быть реальными, и я все время хочу есть, и все это твоя вина! Что этот человек со мной сделал?
На лице Пен отразилось понимание, граничащее с завороженным ужасом.
— Ты не знаешь? — прошептала она. — Но… ты должна! Ты должна помнить, как ты выбралась из Гриммера!
Трисс заколебалась, когда на поверхность ее разума снова всплыло странное ощущение, словно мертвая рыба. Вокруг нее холодная темная вода, над головой свет и силуэты двух мужчин…
— Нет! — вскрикнула она. — Это просто… отдельные эпизоды. И я совсем не помню, как я упала.
— Это потому, — с трудом выдавила Пен, — что ты туда не падала.
И Трисс снова оказалась на краю, в точности как во время своей полуночной экскурсии к Гриммеру. Стоя на краю ужасной правды, которую она, в конце концов, не хотела знать. Но в этот раз она подошла слишком близко, и убежать не получится.
— Что? — Она услышала, как ее слабый голос задает вопрос.
Пен тяжело дышала. В ее глазах все еще читались отчаяние и безумие.
— Они набросили на нее большой мешок, — быстро заговорила она. — Она попыталась отбиться, но они спеленали ее и положили в машину. А потом вернулись, неся вещи, которые я им дала: расческу, дневник и все остальное. И бросили их в Гриммер. Принесли большую куклу, сделанную из листьев, веток и шиповника, и тоже бросили ее в воду. Потом тот мужчина, что ниже ростом, начал издавать какие-то звуки, похожие на дующий ветер. И ветер ответил. А потом по воде пошла рябь, и что-то начало подниматься на поверхность. Выходить из воды. Оно было сделано из веток, бумаги, каких-то клочков, кусочков и шипов, глаза были нарисованы, но, когда вода стекла, эта штука стала выглядеть как Трисс. Она выбралась на берег и остановилась. И улыбнулась. А я убежала обратно в дом. Но она последовала за мной. Вошла в дом, с нее стекала вода. И все подумали, что это Трисс.
Земля под ногами Трисс утратила твердость. Вместо почвы под ней оказалось предательское море, и его волны поднимались и опускались в такт с ее дыханием.
— Но я Трисс, — сказала она. Правда, теперь ее голос звучал далеким и нереальным.
Пен ничего не сказала и просто смотрела на нее твердыми, как пули, глаза.
— Я Трисс! — Она попыталась придать больше силы своему взгляду.
Пен лишь смотрела и смотрела.
— Я Трисс! — завопила Трисс, используя всю мощь своих легких, как будто могла заставить эти слова стать правдой. — Ты лжешь!
Ветер начал усиливаться, листья зашелестели сильнее, как будто воздух вскипел. Пен дернулась в сторону, прижимаясь к голым корням, чтобы оказаться как можно дальше от Трисс. Пошатываясь, она встала на ноги, и Трисс прыгнула вперед, изо всех сил ударив ее по лицу. Пен издала высокий резкий вопль ужаса и боли и рухнула обратно на корни, прижимая руку к щеке. Она бросила на Трисс обезумевший взгляд, и та слишком поздно осознала, что он означает, что он всегда означал. Не гнев, не ненависть, но страх. Потом Пен повернулась, поднялась и неуверенными шагами побрела к калитке сада, и вокруг ее маленькой фигурки продолжали опадать серебряные хлопья.
Старшая девочка не стала ее преследовать. Она медленно подняла руку и взглянула на нее, заметив влажные красные следы на указательном, среднем и безымянном пальцах. «Я сделала Пен больно. Я правда сделала ей больно. У нее пошла кровь». Она долго смотрела на слабые красные следы, и ветер ревел так сильно, словно огромную страницу рвали на две части.
— Я Трисс, — прошептала она.
Но знала, что это неправда.
ГЛАВА 13ГРАНЬ
Не-Трисс стояла посреди парка, глядя на свои окровавленные пальцы, и хотела бежать. Бежать, бежать, бежать прочь от чудовища. Но куда? Она и есть чудовище. Однако она все равно побежала, улица за улицей, ее подошвы немели от ударов. В лицо дул порывистый ветер, и она скалила зубы ему навстречу, пока они не заныли от холода. Куда ей бежать? Домой? «Мамочка, папочка, помогите мне, пусть это все будет неправдой…» Но они не могли ей помочь. Они не могли отменить правду. Она — не их маленькая девочка. Зачем им вообще ей помогать? Если она расскажет им, кто она на самом деле, они в ужасе отшатнутся от нее.
Не-Трисс неслась по переулку, продираясь сквозь зигзаги развешанного белья. Ощущая струящуюся ткань под пальцами, она выла и металась. Стон, рвавшийся из ее рта, не походил на человеческий. В нем слышался жалобный треск ломаемых ветром деревьев, стальная какофония криков чаек, пронзительная нотка ветра в сердце шторма. Со всех сторон до нее доносились звуки захлопывающихся дверей и испуганные голоса. Она рвалась вперед, торопясь убежать, пока никто не пришел выяснить, что происходит.
Она вылетела из одного переулка и вбежала в следующий, ноги несли ее по боковым улочкам, по обе стороны которых стояли дома. Она чувствовала странный запах — густой запах темной воды, достаточно застоявшейся, чтобы таить в себе опасность. Брусчатка уступила место истертым камням мостовой, и вот ее ноги стучат по деревянной пристани, холодной и влажной, словно поцелуй мертвеца. Небо распахнулось перед ней огромной белой страницей, на которой виднелись крошечные росчерки птиц. А вот вздымается Эл, у него неровная серая спина, такая широкая, что деревья на дальнем берегу кажутся игрушечным, а дома — со спичечный коробок.
На краю пристани ноги Не-Трисс подвели ее, и она упала на колени. Наконец ее всхлипы начали походить на человеческие. Слезы туманили взгляд, сильно жгли глаза и склеивали ресницы. Промокнув веки, она увидела, что ее слезы — не соленая вода, а что-то тягучее. Она уставилась на липкие нити, не сразу поняв, что это такое. Паутина. Она плачет паутиной.
Онемев от отчаяния, она безучастно смотрела на блестящую темную реку и слушала, как та бьется и лижет причал. Она почувствовала, что вода ждет ее. Она выбралась из Гриммера. Возможно, этой воде суждено поглотить ее с головой, замкнув круг. Родители Трисс не могут сделать так, чтобы это закончилось. А река может. Вероятно, для всех будет лучше, если Не-Трисс действительно бросится в воду и избавит мир от чудовища…
— Но я не хочу! — громко крикнула она, яростно стирая паутину со щек. — Даже если я не Трисс, я живая! Я кто-то, пусть даже у меня нет имени! И я не хочу утопиться или рассыпаться на части! Я не хочу умирать!
«Итак, — прошептал подлый голос в ее голове, — настоящая Трисс исчезла. Почему теперь я не могу занять ее место? Если я смогу сделать так, чтобы со мной было все в порядке, и никому не скажу, откуда я взялась, то могу быть по-настоящему хорошей Трисс — помогать по дому, может, даже быть доброй к Пен. Я могу стать лучше, чем настоящая Трисс».
Как только эта мысль сформировалась в ее голове, Не-Трисс вспомнила, как Пен описала похищение Трисс — ее другого «Я», которое насильно засунули в машину и увезли. Где сейчас настоящая Трисс? Что с ней? Она в опасности?
— Мне все равно! — Не-Трисс зажала уши, как будто таким образом могла избавиться от собственных мыслей. — Это не моя вина! И… я тоже Трисс! Они и моя семья! Это и мой дом! Мне больше некуда идти!
Но ей было не все равно. Она ничего не могла с этим поделать. Ее тезка где-то в плену у Архитектора и, может быть, сейчас плачет так же горько. Может быть, она отчаянно ждет, что родные спасут ее, не понимая, что они даже не знают о ее исчезновении.