Пытаясь согреться, Джорджина плотнее укуталась тяжелым сюртуком Джеймса. Середина ноября, и от самого порта как бы веяло холодом. Промозглый, пасмурный день был так же мрачен, как и мысли, приходившие ей в голову, пока она стояла, ожидая Джеймса.
Что, в конце концов, ожидает ее здесь?
Джорджина узнала Пиккадилли. Она едва не сказала Джеймсу, что они с Маком останавливались в отеле «Олбэни», мимо которого как раз проезжал их взятый напрокат экипаж. Взгляд, брошенный на супруга, заставил ее передумать. Это выражение лица появилось у него в тот момент, как они сошли с корабля, вернее, с того времени, как на горизонте показалась Англия.
Она не стала выяснять, отчего он так помрачнел. Он бы отделался какой-нибудь пустяковой отговоркой, ничего ей не говорящей и способной лишь вызвать раздражение. К тому же она изо всех сил старалась не усугублять ситуации, не давать воли собственному дурному настроению. Однако ей представлялось, что Джеймса должно радовать возвращение домой. Она знала, что здесь у него семья, даже есть сын... Боже милостивый, как она могла запамятовать это? У него был семнадцатилетний сын, парень всего пятью годами моложе ее. Волновался ли Джеймс из-за того, что ему предстоит объяснять, почему он вернулся домой с женой? Потрудится ли он вообще что-то объяснять? Да и везет ли он ее домой?
О, Боже, как это было нелепо — даже минимальное общение могло бы внести покой в ее душу... или нет, как дело обернется.
—Джеймс?..
—Прибыли.
И тут же экипаж остановился, а он выскочил из него, прежде чем она успела посмотреть в окно.
—Прибыли? Куда?
Он поднял руки, помогая ей спуститься на тротуар.
—Городская квартира моего брата.
—Какого брата?
—Энтони. Ты его узнаешь. Черного, как смертный грех, — так, помнится, ты о нем однажды отозвалась.
Брови ее съехались к переносице, и внезапное подозрение вызвало взрыв ярости, наружу вырвались все тревоги, которые ее так долго мучали.
—Ты меня здесь выбрасываешь, да? Пороху не хватает взять меня с собой домой, и ты подкидываешь меня своему распутному братцу? Что же тебе не с руки объяснить своему сыну: что я американка или что я твоя жена?
—Это слово вызывает у меня презрение. Именуй себя как угодно, но, будь любезна, это слово вычеркни из своего словаря.
Спокойствие, с которым он это проговорил, разъярило ее еще сильнее.
—Прекрасно. «Шлюха» подойдет?
—Более приемлемо.
—Ты, ублюдок!
—Милая девочка, тебе бы не следовало потакать своей привычке к крепким выражениям. Ведь как обычно, размахивая нашим грязным бельем, ты доставила удовольствие массам.
«Массами» мог считаться Добсон, дворецкий Энтони, предупредительно отворивший дверь еще до того, как в нее постучали, так как услышал, что к дому подъехал экипаж. Джорджина сделалась пунцовой: ее брань услышал посторонний. Но взглянуть на этого англичанина с каменным лицом, и — не подумаешь, что он хоть слово услышал.
—Добро пожаловать домой, лорд Мэлори, — произнес тот, раскрывая дверь шире.
В этот момент Джорджину пришлось едва ли не силой втаскивать в дом. Несмотря на обличье юноши, с чем нельзя было ничего уже поделать, ей так хотелось произвести благоприятное впечатление именно сегодня, когда маячила встреча с членами семьи Джеймса. Но ведь он не отрицал, что намерен бросить ее здесь, у Энтони, а все, что ей довелось слышать от него об этом его брате вкупе с тем, что довелось видеть самой, привело ее к мысли: репутация Энтони не менее дурна, чем у Джеймса, так не все ли равно? И нечего ей стараться произвести впечатление на него. Конечно, слуги разнесут сплетни, а вот этот наверняка знает челядь всех членов семьи. Просто какая-то дьявольщина, и она была готова пнуть Джеймса за то, что, в конце концов, он вывел ее из себя.
Готов был пнуть себя и сам Джеймс — за то, что обострил с ней отношения, однако отказаться от свойственного ему стиля общения было выше его сил. Но она так чертовски ранима. Пора бы ей уже знать, что он вовсе ничего особенного в виду не имел. Однако она его кошмарно раздражала.
У него было более чем достаточно времени, чтобы теперь иметь представление, какие чувства она сейчас к нему испытывает, однако из уст ее не вырвалось ни единого звука. И за всю свою жизнь он не испытывал подобную собственную незащищенность. Единственное, в чем он не сомневался: она желала его столь же сильно, как и он ее. Но он знал слишком многих женщин, чтобы понимать: это никак не было связано с истинными чувствами женщины.
Правда, она не выражала желания выходить за него замуж. Она прямо об этом заявила братьям. И ему сказала об этом. Собиралась родить от него ребенка и все же наотрез отказывалась выйти за него. Ее, как и его, вынудили это сделать, и все ее последующее поведение приводило его к выводу, что она лишь выжидает благоприятной ситуации, чтобы вновь от него сбежать. Теперь же у нее появится столько подобных возможностей, сколько она пожелает, что и приводило его в чертовски скверное расположение духа. Но он вовсе не желал выместить его на ней. Ему следовало бы извиниться... Черта с два он станет извиняться.
— Полагаю, что в это время дня моего брата нет дома? — справился Джеймс у Добсона.
—Сэр Энтони в «Найтон холл», я полагаю, он, как обычно, отправился на тренировку по боксу.
—Я бы и сам с удовольствием немного этим занялся. А леди Розлинн?
—Навещает графиню Шерфилдскую.
—Графиню? Ах, да, правильно, Эмхерст не так давно женился на приятельнице Розлинн. — Его взгляд устремился на Джорджину, и он добавил: — Бедняга. — И был удовлетворен, заметив, что растерянность на ее лице сменил гнев. — А мой сын в школе, Добсон?
—Его на неделю отослали домой, мой господин, однако сэр Энтони уже направил жалобу на имя директора школы, и этим делом занялся его светлость маркиз.
—Наверняка парень виноват во всем, в чем его обвиняют. Паршивый бездельник. Оставишь его на несколько месяцев, и...
—Отец!
Обернувшись, Джорджина увидела юношу, буквально кубарем скатившегося с лестницы, чтобы уткнуться в кирпичную стену, являвшуюся ей теперь мужем, а ему, вероятно, отцом, хотя полной уверенности быть не могло. На семнадцать лет, — а ей было сказано, что ему столько, — парень явно не выглядел, скорее его возраст приближался к ее собственному. Рост? Такой же высокий, как Джеймс, хотя и не столь мощен. Скорее строен, хотя плечи обещают раздаться вширь. Сейчас, попав в медвежьи объятия, он смеялся, и, вздрогнув, она поняла, что сходства с Джеймсом вообще нет никакого, хотя никто не стал бы отрицать, что он не менее хорош собой.
— Так что же все-таки произошло? — спрашивал Джереми. — Ты так быстро вернулся. Решил сохранить плантацию за собой?
—Нет, — сказал Джеймс. — Просто нашел агента, который все устроит, и только.
—Значит, поспешил назад? Скучал по мне, а?
—Спрячь улыбку, щенок. Мне казалось, я тебя предупреждал, чтобы ты не попадал ни в какие истории.
Парень с укоризной посмотрел на Добсона — так поспешно поделиться подобными новостями! — однако снова повернувшись лицом к отцу, продолжал улыбаться без тени раскаяния.
—Но ведь она была лакомым кусочком. Что же я должен был делать?
—Так что же ты сделал?
— Чертовски мило провел время, вот и все. Но они не отнеслись с пониманием, обнаружив девчонку у меня в комнате. Тогда я им сказал, что она вошла туда вслед за мной и не желала выходить, угрожая поднять шум.
—И они этой байке поверили?
—Директор не поверил. — Джереми скабрезно усмехнулся. — А дядя Тони поверил.
Джеймс рассмеялся.
—Тони еще не так хорошо тебя знает. — Однако он отбросил свою веселость, заметив, с каким отвращением смотрит на них Джорджина. — Давай-ка впредь своими развлечениями занимайся за пределами школы, если вообще подобного шалопута возьмут обратно, и молись, чтобы они это сделали, иначе я таких пинков тебе по заднице надаю — будешь по всей улице от меня бегать.
Улыбка как была на лице Джереми, так и осталась — словно он сотни раз уже слышал эти страшные угрозы и никогда не принимал их всерьез. Однако он проследил за взглядом отца на Джорджину и теперь сам рассматривал ее. Все еще кутающаяся в тяжелый сюртук Джеймса, с волосами, подоткнутыми под шапочку, которую она продолжала носить, чтобы смягчить нелепость своего вида, ей показалось вполне понятным, что молодой человек проявил к ней минимальный интерес.
Но Джорджина все еще кипела после недавней стычки с Джеймсом, а то, что она услышала, только подлило масла в огонь. Мужчине было всего лишь забавно, что сын следует за ним по пятам... Еще один распутный прохвост будет выворачивать женщинам души.
Все это вкупе с ощущением неловкости, вызванной ее жалким внешним видом, толкнуло ее на язвительное замечание:
—Что-то он совсем на тебя не похож, Джеймс. Скорее, на твоего брата. — Она сделала паузу, насмешливо изогнув одну бровь. — Уверен, что твой?
—Понимаю, ты чувствуешь, что поквиталась, любовь моя, но зачем же на пареньке отыгрываться?
Он проговорил это тоном, который, вне сомнения, должен был внушить ей стыд за свою мелочность, и она действительно застыдилась, и весьма. Однако вместо того, чтобы усмирить ее ярость, это лишь еще больше ее разъярило. И, на свою беду, Джеймс этого не заметил.
—Джереми, — продолжал он. — Это Джордж...
— Его жена, — не без сарказма вставила она, отчего получила немалое удовлетворение, поскольку была уверена, что Джеймс бы об этом умолчал. А затем с невинным видом добавила: — Да, я запамятовала. Мне велено вычеркнуть это слово из моего словаря. Таким образом, я...
—Джордж!
Она всего лишь округлившимися, как у совы, глазами поглядела на него, вовсе не впечатленная его жутким ревом. У Джереми, однако, интерес резко обострился, и он придвинулся к ней поближе, хотя свой вопрос адресовал отцу:
—Жена? Так это девушка?
—Да, пол женский, — раздраженно ответил Джеймс.
Прежде чем она успела его остановить, Джереми сдернул у нее с голову шапочку.