— Я собственного роду-племени,— ответил пришелец и, переступив через порог, подошел к огню.
Все племя Морской скалы завороженно замерло при виде него, особенно женщины. Ибо он обладал величественной красотой. Глаза его были зелеными, а волосы золотистыми, и он был на голову выше самых высоких мужчин племени, а одет в царские одежды! С головы до пят он был облачен в длинное меховое платье такого же цвета, как и его волосы. Его голову украшала остроконечная меховая шапка, расшитая блестящими каменьями, каких никто из членов племени не видел никогда в жизни. На его запястьях и щиколотках позвякивали блестящие браслеты. Но самым потрясающим был амулет, висевший на шее незнакомца и напоминавший луну.
У Имука перехватило дыхание, когда он его увидел. Это было ни что иное, как та самая ракушка, которую они нашли на берегу. Он кинул быстрый взгляд на Шулу, чтобы посмотреть, узнала ли та ее. Но на лице Шулы было написано то же восхищение, что и на лицах остальных женщин, не спускавших глаз с волшебного незнакомца, его царских одежд и величественной гривы волос. И Имука вдруг охватило дурное предчувствие.
— Мне нужно только немного подкрепиться,— промолвил незнакомец, скользя своими глазами цвета морской волны по лицам молодых женщин.— Если вы сможете дать мне пищи…
Вождь стряхнул с себя оцепенение и приказал женщинам накормить гостя, а потом поинтересовался, не могут ли они еще чем-нибудь ему услужить.
— Разве что выделить местечко на полу,— ответил незнакомец, продолжая скользить взглядом по раскрасневшимся женским лицам,— чтобы можно было поспать.
— Да еще небось и пышнотелую красотку,— пробормотала старуха из дальнего темного угла вигвама. И Имук понял, что его бабке тоже не по душе этот пришелец.
И, несмотря на то что она едва прошептала эти слова, незнакомец услышал и, сверкая глазами, повернулся к старухе. Она стойко выдержала его взгляд, и на мгновение пространство между ними затрепетало и запахло гарью. А потом, не говоря ни слова, незнакомец начал медленно приближаться к старой женщине.
— Ну что ж, бабка,— промолвил он,— я вижу, у тебя есть лампада и барабан. Значит, ты умеешь показывать танцы теней?
— Случается,— низким голосом ответила бабушка.— В бурные ночи, чтобы успокоить детей.
— Так покажи нам что-нибудь,— попросил незнакомец.— А мы посмотрим, есть ли волшебство в твоих плясках.
— Тссс! — прошипела бабушка Имука.— Кто ты такой, чтобы приказывать мне? Я не твоя скво.
— Делай, что он сказал, Мешок с дерьмом,— закричал вождь.— И глупцу понятно, что в этом смельчаке течет царственная кровь. Слушайся его.
И старуха неохотно повернулась к своей лампаде.
— Значит, вот лягушка,— запела она,— прыгает и поет, потому что она не боится дождя. Прыг-скок, прыг-скок! Потому что дождь не причинит ей вреда…
— А вот Гуляка-ящерица,— перебил ее незнакомец, отбрасывая тень от собственной руки на барабан,— она глотает лягушку — ням-ням, ням-ням! И больше ничто не принесет ей вреда.
И лягушка исчезла в пасти огромной саламандры. Дети восторженно захлопали в ладоши, а взрослые начали смеяться. И только Имук видел, что это не доставило удовольствия его бабушке.
— А вот большая голубая цапля,— снова запела она,— слетает вниз на саламандру. Ее клюв как стрела из кремня. Ее шея как натянутый лук. Вот она все ниже и ниже…
Но когда тень птицы уже совсем приблизилась к ящерице, та вдруг преобразилась и превратилась в огромное существо с острыми клыками и торчащим хвостом.
— А вот Лис-Кажорток,— с улыбкой промолвил незнакомец,— он перекусывает тонкую шею цапли — хрусть-хрусть!
И тень исчезла.
— А вот Рысь-Скри,— прошипела старуха,— она вспорет брюхо ненасытному лису…
И следующая тень тоже исчезла.
— А вот Волк-Аморок,— подхватил незнакомец,— он переломит хребет рыси.
И рысь исчезла.
— Ну что ж, вот тогда медведица, белая медведица,— сказала старуха,— с далекого белого севера, она размозжит волку голову своими медвежьими лапами!
Она торжествовала, ибо знала, что на земле нет никого, кто мог бы осилить белого медведя.
Но незнакомец лишь улыбнулся.
— Тогда вот Котулу — Дракон Прибоя с берега горящего моря… — промолвил он. И из темноты возникло огромное жуткое существо, какого еще никто никогда не видел даже в своих самых страшных кошмарах. У него были длинные кривые когти, клыкастая разверзнутая пасть, а весь позвоночник был покрыт шипами. Челюсти его сомкнулись и поглотили медведицу.— Хозяин вод Котулу выходит из моря, когда прибой краснеет от крови новорожденных девочек, и пожирает медведей, и черных, и бурых, и белых, и остаются от них лишь шкуры. А вот Ак-Хару,— продолжил он, прежде чем старухе удалось справиться с потрясением,— двуглавый Водяной дух, который разгуливает по дну океана, как человек, и никогда не спит, ибо одна его голова бодрствует днем, а другая ночью. А вот Тсагаглалаль, Та, Которая Умеет Смотреть За Угол,— глаза у нее на длинных стебельках, а поступь сочится ядом, как у сороконожки. А вот Пайю — Водяной Ползун, чье лицо — гниющие внутренности, который выдыхает червей, а вдыхает насмешливые души мальчиков, которые уже никогда не станут мужчинами…
И Имуку показалось, что последние слова были обращены именно к нему. И когда он повернулся, чтобы взглянуть на лицо незнакомца, его встретил взгляд зеленых глаз, который затягивал как водоворот, выворачивал наружу, кружил голову и тащил вниз, вниз, в стылую глубину. А когда Имук пришел в себя, то увидел, что находится в зарослях колышущихся водорослей. Вода была тяжелой и горестной. А вокруг высокого белого трона в форме ракушки туда-сюда медленно проплывали темные силуэты.
Имук понял, что странный гость был вовсе не человеком, но духом в человеческом обличье. А холодное безмолвное место, где Имук оказался, было его владениями. И еще Имук понимал, что из всего племени только он воспринимает это жуткое видение, а остальные видят лишь тени на лосиной шкуре. Почему же незнакомец открыл свою тайну лишь ему? Может, потому, что в своей игре Имук позволил себе посмеяться над духами? И почему незнакомец скрыл свою истинную сущность от остальных? А потом он увидел, как колонны водорослей расступились и к трону подплыло огромное косматое животное. Оно было гигантским, как Ума-Кит-убийца. А когда оно подплыло ближе, Имук, к своему ужасу, увидел, что на его спине кто-то сидит. Это была Шула! Ее длинные волосы развевались по обнаженным плечам. И она беззвучно смеялась в каком-то полуобморочном оцепенении.
— Нет! — закричал Имук.— Остановитесь! — И видение исчезло. Он снова оказался в вигваме. А все смотрели на него.— Он не тот, за кого себя выдает!
Имук попробовал ударить незнакомца своей клюкой, но тот, смеясь, отступил в сторону. Имук запрыгал на одной ноге, стараясь снова нанести удар, но на этот раз упал и так сильно ударился, что потерял сознание.
— Я вижу, у этого лягушонка не все в порядке с ногами.— И незнакомец изобразил тень лягушки-калеки.— Может, это из-за того, что он не научился вовремя вставать на колени.
— И никогда этому не научится! — подхватил вождь.— Несмотря на то что он раб и калека, он так и не научился испытывать должной почтительности к старшим.
И тень на барабане превратилась в головастика, беспомощно старающегося вылезти из воды.
Все захлопали в ладоши. Дети завизжали от восторга и начали передразнивать Имука, валявшегося на полу. Мужчины хрюкали и кивали головами, женщины хихикали и хлопали себя по бедрам. Даже Шула.
К этому времени приготовилось варево в котле вождя. Вождь опустил в котел черпак и начал вылавливать оттуда самые крупные куски мяса, после чего передал черпак Шуле.
— Поднеси это нашему гостю,— велел он.— Потому что я вижу, что он не только великий вождь, но и могущественный шаман. Его приход — большая честь для нашего вигвама.
Шула передала черпак незнакомцу, и он открыто улыбнулся ей. И когда Имук увидел, какой улыбкой ответила ему Шула, он вдруг ощутил, что корзина его жизни опустела.
И с разбитым сердцем калека пополз на четвереньках в свой угол. Там, за занавеской, он нашел свою бабку. Она напевала что-то себе под нос, раскачиваясь из стороны в сторону. Это была песня Последнего пути, которую старики пели, когда в последний раз собирались в горы.
— Бабушка, почему ты поешь Последний путь? — печально спросил юноша.— Ведь это меня разрушили, а не тебя. Мое время исчерпано, а не твое. Почему же ты хочешь завершить свою жизнь?
И старуха медленно подняла на него глаза. Они были тусклыми и блеклыми, в них больше не искрились огоньки.
— Когда в вигваме поселяется вонь, а дымоход оказывается забитым,— промолвила она,— самое время уходить из такого вигвама.
Буря утихла, и в вигваме стало тихо. Была уже глубокая ночь. Языки пламени едва трепетали в очаге, а тени стали длинными. После пережитого возбуждения все погрузились в глубокий сон. Тишина в вигваме стояла такая, словно он опустел.
Имук сидел в своем углу, накрыв голову лубяным одеялом. Муки его были столь сильны, что он не мог заснуть всю ночь. Так вот к чему привели его мечты — лишь к новым потерям! Он знал, что напыщенный старый вождь никогда не примет его в члены своего племени. Его подруга никогда не станет его женой, а ноги никогда не будут здоровыми. И он понял, что у него остался лишь один выход. И его указала ему бабушка своей песней. Вот и пробил его час.
Осторожно, чтобы не разбудить старую женщину, Имук выскользнул из-под одеяла и развязал ремни на задней двери, через которую носили хворост. Прихватив свою корзинку, он выбрался на улицу и двинулся сквозь мглу вперед, пока не отыскал темную тропинку в горы.
Он слышал впереди слабый шум всхлипывавшего моря. Полная луна разгоняла последние оставшиеся тучи, и в небе было уже видно несколько звезд. Над его головой прошуршала сова, с криком опустившаяся на верхушку сосны: «Ку-да? Ку-да?» И Имук понял, что означает этот крик.
— Да, добрая ночная птица,— ответил он,— это мой Последний путь, и ты можешь спеть мне свою песню. У меня самого уже не хватает сил на это.