Майкл сварил крепкий кофе, запах которого разлился по всей квартире. Солнечные лучи били прямо в окно. Майкл опустил жалюзи, и вся гостиная была теперь расчерчена яркими надрезами. Лора сидела на высоком стуле, болтая босыми ногами. Майкл устроился напротив.
— Джо приедет через пятнадцать минут.
— Пятнадцать минут — это целая вечность.
— Сегодня уже прогон на сцене.
— Надеюсь, они придумали не слишком сложное шоу, — предположил Майкл. — Честно говоря, не могу сегодня думать о работе.
— Признаться, я тоже. — Лора коснулась медальона. — Ты все еще можешь меня удивлять, Майкл Фонтейн.
— Наверное, для того я и появился на свет.
— Слишком романтичная фраза для тебя. Признавайся, вычитал где-то или услышал в кино?
Майкл усмехнулся.
— Да брось, Лора. Я же романтик, как и ты.
— Да неужели?
— Конечно. Люблю закаты, рассветы, природные явления, шум моря и валяться с тобой на песке.
— Пожалуйста, вот про это не надо, — тихо попросила Лора.
— Почему? Ты не хочешь поговорить о будущем? Женщины очень любят говорить о будущем после чудесной ночи.
— А я не люблю. Пусть все идет своим чередом.
— Но мне нужно как-то понимать, — возразил Майкл. — Не стану задавать сложных вопросов, но… увидимся ли мы еще? Я не имею в виду репетиции.
— До концерта — наверное.
— А после?
Лора помолчала.
— Я не знаю. Я не готова дать ответ на этот вопрос.
Майкл ведь ничего особенного ей не предлагает. Так она и думала. Для него это тоже дань прошлому, хороший секс с женщиной, которая ему подходит. Никаких сложных чувств. Лора решила относиться к этому так же. Почему же щемит сердце?
— Хорошо, — легко согласился Майкл, — тогда я пока не буду спрашивать.
Для него все просто. А для нее?
Лора ощущала, как настроение прыгает туда-сюда, словно девочка со скакалкой.
Не усложнять. Только не усложнять!
Лора знала, что может напридумывать себе что угодно. Что Майкл привел ее сюда не просто так. Что он еще испытывает к ней какие-то чувства. Что она сама в него еще влюблена. Еще любит.
Но нет. Майкл определенно говорил о чувствах в прошедшем времени. Сейчас не осталось ничего, кроме прощения, и хрупкой дружбы, и страсти, — вот и все, хватит. Лора намеревалась насладиться этими остатками, а потом будь что будет. Концерт через неделю. Этой недели хватит сполна, чтобы окончательно расстаться с иллюзиями.
И постараться не наплодить новых.
— А помнишь, как мы были в Мадриде? — спросил Майкл, прерывая размышления Лоры.
Она взглянула на него удивленно.
— Почему ты вдруг вспомнил про Мадрид?
— Не знаю. — Он пожал плечами. — Я в последнее время много вспоминаю всякого. Помнишь, как мы ходили в музей?
Лора прыснула.
Тогда они оказались в Мадриде на три дня и обрели свободу — продюсеры не беспокоили, предоставив подопечным крохотный отпуск. На фоне непрерывной работы это смотрелось как невиданная роскошь.
— А давай будем как настоящие туристы! — предложил тогда Майкл.
— Это как?
— Фотографироваться на фоне достопримечательностей, экономить деньги и ходить по музеям!
— Экзотика! — согласилась Лора. — Давай.
На том и порешили. Ранним январским утром десант в виде двух американских туристов высадился в Мадриде. Как и положено туристам, перекусили в фастфуде, проштудировали купленный путеводитель и отправились в расположенный неподалеку и открытый в понедельник Музей королевы Софии — созерцать искусство.
Настроение у Лоры и Майкла было в тот день самое что ни на есть легкомысленное. Лора нежно поминала фламандцев, которых язык чесался покритиковать. За что именно — она еще не знала, но ужасно хотелось уставиться на какого-нибудь Брейгеля и придраться к стульчику или окошку. Удовольствие получить таким незамысловатым образом.
Складировав вещи в камере хранения, Лора и Майкл отправились изучать музей.
В первом павильоне первой секции шел ремонт. Светились какие-то открытые панели, валялись на полу провода, стояли неведомые приборы.
Майкл и Лора осторожно обошли все это и направились к картинам и инсталляциям.
Самым главным и самым трудным было — не смеяться. Музейные тетушки смотрели сурово, а на Лору и Майкла напала невиданная смешливость, и они тихо прыскали в кулак. Современное искусство в тот момент явно лежало вне области их понимания. Особенно запомнилась картина под названием «Черная кривая», представлявшая собой, как ни удивительно, черную кривую на белом фоне; висели какие-то коллажи из фотографий, стояли непонятно изогнутые палки — словом, все как надо. Двадцатый век подарил миру просто прорву авторов, самовыразившихся подобным образом.
Побродив между «скульптурами» и прочими шедеврами, подискутировав о том, что следующий совместный концерт нужно оформлять вот так же, Лора и Майкл решили покинуть гостеприимную секцию номер один и отправились на выход. Мимо ремонта Лора прошла не глядя, а Майкл приостановился.
— Эй, постой, — сказал он.
— Да? — обернулась Лора, пребывая во власти мыслей о том, что, может быть, здесь все-таки сыщутся пейзажики с пастушками.
— Это не просто провода, — таинственно пониженным голосом сообщил ей Майкл. — Это искусство!
— Быть не может! — недоверчиво сказала Лора и отправилась убедиться.
И верно. По проводам струилась водичка, непонятные приборы оказались насосами, эту водичку качающими, панельки мигали не просто так, а с глубоким смыслом, и называлось все это как-то пафосно — рядом висела табличка.
— Ну ничего себе, — пристыженно пробормотали посрамленные величием современного искусства туристы и поспешно ушли, немного смущенные.
13
— Почему ты это вспомнил? — спросила Лора.
— Не знаю. Странное утро. — Майкл зачем-то покосился на окно, как будто там имелся ответ. — Мы словно между двумя мирами.
— У нас еще несколько минут, чтобы вернуться в привычный мир.
— Да. Всего несколько минут…
Лора пожала плечами.
— Я не хочу никакой философии сегодня утром.
— Тогда и не будем философствовать. Просто мне вспомнилось, как хорошо нам бывало вместе.
— Я тоже это помню. Это что-то особое значит, Майкл?
— Разве нет?
— Это воспоминания. — Лора опасалась, что сейчас разговор все-таки свернет к дальнейшим отношениям. К счастью, Майкл, по-видимому, почувствовал ее беспокойство и встал.
— Да, воспоминания. Хотя и весьма приятные. Я об этом не жалею, особенно о современном искусстве.
— Пойдем, сотворим немного понятного нам искусства, — улыбнулась Лора.
Туфли пришлось надеть вчерашние — достаточно удобные, к счастью. В лифте Лора и Майкл держались за руки. Они решили, что не станут вести себя специально отчужденно. Зачем? В игре на публику нет никакого смысла в этом случае.
Двери лифта раздвинулись, и их ослепила череда вспышек. Лора опешила, отступила назад. Со всех сторон маячили лица, тянулись микрофоны.
— Мисс Бёркли, мистер Фонтейн, так вы снова вместе?
— Парочку слов!
— Мы можем договориться об интервью?
— Вы поженитесь?
Майкл зарычал и потащил Лору сквозь толпу. Растерянные охранники оттесняли журналистов из холла, но не слишком успешно. К счастью, верный Джо поджидал у лимузина. Лора и Майкл скользнули в машину, дверца захлопнулась, и автомобиль поспешно отъехал от тротуара.
— Что это?! — задыхаясь, спросила Лора. — Откуда они здесь?!
— Я не знаю. Я им точно не звонил.
— Но откуда-то они взялись!
— Ты никому не говорила?
— Только Алану. Он беспокоился за меня.
— Вряд ли твой продюсер… — Майкл помолчал. — Или он мог? Ради пиара?
— Я не знаю. Мне такой пиар не нужен. — Лора зло стукнула кулаком по коленке. — Как же я все это ненавижу!
— Ты звезда. Давно должна была привыкнуть.
— О, конечно! Если ты так высоко взлетел, у тебя не может быть слабостей! — Ее трясло. — Ты самый сильный на свете, ты Железный человек!
— Как-то так, — кивнул Майкл, глядя на нее внимательно. — А разве ты не такая? Не взрослая, не сильная? У тебя ведь не бывает слабостей? Да?
Лора почувствовала, что истерика подкатывает к горлу. Она знала, что сейчас сорвется, сорвется глупо, безбожно, перед самой репетицией, когда ей все это не нужно. Но Майкл был тут. Все это из-за него. Душевное равновесие нарушено из-за него.
— Ты такой же.
— Какой? — Он склонил голову набок: щетина снова пробивается, все-таки образ должен быть образом. — Сильный? Непререкаемый? Лора, ты убеждаешь меня, что ничего тебя задеть не может. Что ты со всеми слабостями рассталась. Тебя же не должны задевать такие мелкие неприятности, как наличие папарацци у лифта. Что ты завелась, в самом деле?
Он искренне не понимает, подумала Лора. Она уже не могла сдерживаться. Ей просто необходимо было выговориться сейчас, перед Майклом. Чтобы он понял, что с ней происходило все эти годы. Как она менялась, как ломала себя. И что она собою сейчас представляет.
— Я сейчас расскажу тебе, только ты никому не говори.
Он кивнул. Лора сглотнула и начала:
— Иногда бывает, я стою перед зеркалом и смотрю на себя. На себя вообще полезно смотреть — загляни в глаза чудовищ, что уж там. Я стою и в какой-то момент говорю себе: о'кей, сейчас ты позволишь себе то, чего обычно не позволяешь. И я говорю: эй, я себе не нравлюсь, мне плохо, мне не нравится эта физиономия, мне все надоело, я устала, я себя ненавижу, я сама во всем виновата, ничто никогда не будет так, как я хочу, и я пропаду в безвестности, я никогда не стану человеком, каким хочу стать, я слабая, я не могу, я не люблю тебя, ты, там, в зеркале. Я стою и не люблю себя, потому что ну как ее, такую, любить? Она же ничего не может на самом деле, просто всех обманывает. И вдруг — я ничего не делаю для этого — из моих глаз смотрит зверь.
Майкл молчал. Он отлично умел слушать, по-прежнему.
— Я не знаю, как зовут моего зверя, — продолжала Лора все торопливее и торопливее. — Знаю, что у него глаза дракона, острые когти и еще много разных полезных штучек — любой компьютерный монстр умрет от зависти. Зверь смотрит на меня из моих глаз, зверь медленно раздвигает в улыбке черные губы, и острые зубы так сияют в свете призеркальной лампочки, что впору зажмуриться. Здравствуй, говорит мне зверь. Что ты тут только что наврала? Что я слабая, говорю я. Ну-ну, говорит зверь и разворачивает хвост. Что я ничего не могу и я устала, говорю я. Ну а еще? — подначив