Отложив шкатулку, я занялась небольшим секретером в углу, где хранились бумаги. В основном это были старые счета, вырезки из газет и журналов на тему цветоводства, письма, некоторые даже в нераспечатанных конвертах. Нашелся большой блокнот с кулинарными рецептами, заметками и прочими хозяйственными записями. А в самом низу, под всем этим бумажным добром я обнаружила настоящее сокровище — толстый старый фотоальбом.
— Ничего себе, — пробормотала, вытаскивая на свет белый фолиант.
С крепкой обложкой и плотными картонными страницами, он весил целую тонну. Сами фотографии крепились к картону бумажными уголками и были любовно подписаны аккуратным почерком.
Я уселась прямо на пол и положила альбом себе на колени, забывая обо всем на свете. Это же была целая история. Начиная от прабабушки Анны, которую мне даже удалось застать. Она родилась в начале двадцатого века и умерла, когда мне было пять. И здесь есть ее фото — даже парочка довоенных, где она в типичных для того времени простых платьях и юбках чуть ниже колена. Снимки поновее — с какой-то женщиной, может быть даже ее матерью, на пороге церкви. И с маленькой бабушкой в саду на фоне дома. А дом-то почти и не изменился со временем.
Потом пошли фотографии шестидесятых. Повзрослевшая бабушка, минималистичные платья и короткие стрижки. Все тот же дом на заднем плане. Маленькая мама, сидящая в кустах боярышника я явно рыдающая навзрыд. Мамина молодость.
А вот и я. Лет в шесть на огромной корзине яблок, чуть постарше — с велосипедом. И даже с бабушкой на рыбалке. Эх, детство…
Перевернув последнюю страницу, я удивленно хмыкнула. Как ни странно, здесь были не самые свежие фото, а наоборот, самые старые. Они просто лежали между страницами, даже не прикрепленные к ней, но были переложены тонкой пергаментной бумагой. Я вытащила одну из них и прочитала подпись:
— Орли Ивенн О'Рори, декабрь тысяча восемьсот шестьдесят девятого.
Эта была действительно старая фотография, немного выцветшая, нечеткая и обшарпанная по краям. Но это совсем не мешало рассмотреть женщину, изображенную на ней.
— Так вот ты какая, знаменитая Красная Орли.
Она была потрясающе красива. Гордая линия плеч, с которых небрежно стекало меховое манто. Лебединая шея и изящные черты лица. Большие глаза с густыми ресницами. Длинные волосы, уложенные в затейливую прическу. Фото было черно-белым, но я легко могла представить их насыщенный темно-рыжий оттенок. Такой же, как у меня.
Это была моя знаменитая столько-то там раз «пра» бабка. Невероятная красавица, за которой толпами волочились поклонники. Она вышла замуж за какого-то богача и стала настоящей звездой светских салонов и законодательницей мод. Но после смерти мужа вместе с маленькой дочерью вернулась в нашу глухую провинцию и до конца жизни прожила здесь, так и не выйдя замуж второй раз.
У нас в семье ходила легенда, что мать Орли родила ее от сидхе, в наследство от которого ей и досталась внешность и долгая молодость. Бабушка однажды рассказала мне эту сказку, из-за чего они с мамой потом долго ругались, думая, я не слышу. Мама просила не забивать мне голову разными глупостями, а бабушка утверждала, что в легенде нет ничего криминального.
Естественно, эта сказка была когда-то придумана для того, чтобы оправдать внебрачного ребенка. Но факт остается фактом: и эта яркая внешность, и долгая молодость передавались в нашей семье из поколения в поколение по женской линии.
Кстати, о женской линии.
Почему-то в альбоме на всех фотографиях одни только женщины. Здесь нет ни отца, ни деда. Братьев ни у мамы, ни у бабушки не было, они оказались единственными детьми своих родителей. А супруги куда-то девались. Да, не складывалось у них с личной жизнью. Прямо как у меня самой. Может это тоже семейное?
Фыркнув от нелепого предположения, я снова вернулась в конец альбома. Там нашлось еще несколько фотографий. Одна из них изображала Орли уже в очень преклонном возрасте. Тысяча девятьсот тридцатый, ей было за девяносто. Но годы не могли отобрать ни гордую осанку, ни тонкость черт лица, ни цвет волос. Так невольно и поверишь в примесь дивной крови, которая подарила этой женщине ее красоту.
А на втором фото начала века молодая Орли была с какой-то женщиной по имени Кларисса. Кажется, как звали ее мать. Вот они друг на друга совсем не похожи. Полненькая старушка со светлыми кудрями и шикарная рыжеволосая красавица. Да, интересно, кем был ее отец? Ведь даже фамилия — О'Рори — это не фамилия матери Орли.
Я вздохнула и закрыла альбом. Убирать его далеко не стану. Как-нибудь пересмотрю попозже, может какие-то фотографии отдам на оцифровку. Ну а пока у меня есть еще дела.
К шести часам — времени похода в гости, я успела переделать все, что хотела. Переодевшись, собрала волосы в хвост, нацепила бабушкину подвеску в виде розы и отправилась к подруге детства.
Дом Сьюзен я легко нашла по памяти. Он стоял немного в стороне от центральной улицы, но небольшое здание из красного кирпича ничуть не изменилось за эти годы.
— Привет, — Сьюзен сразу отрыла на мой стук.
— Здравствуй, — улыбнулась я и шагнула в дом, оглядываясь.
Когда мы были детьми, подруга жила с родителями и какой-то родственницей, вроде бы двоюродной теткой матери. Но сейчас здесь, кажется, никого не было. Да и сам дом внутри очень сильно изменился. В углу гостиной появился большой современный диван, на стене висела новенькая плазменная панель. Со стен и каминной полки пропали безделушки, которые собирала миссис Маккормак, сменившись какими-то абстракциями современных художников. А на чайном столике лежал модный журнал и стояла лаконичная посуда из толстого стекла.
— Устраивайся, — Сьюзен махнула рукой на диван.
— Спасибо, — кивнула я и заметила: — У вас здесь все так… поменялось.
— Да, — согласилась девушка, усаживайся в кресло напротив. — Я сама придумывала дизайн и выбирала мебель. Устала от этого деревенского стиля, если честно, захотелось чего-то… нового, городского.
— Родители были не против?
— Они уже семь лет живут в Эдинбурге. Отец работу получил, мама поехала за ним. Я осталась тут. Присматриваю за теткой Фионой, за домом.
— Понятно, — вздохнула тихо.
Сьюзен молча подвинула по мне кексы и принялась размешивать сахар в своем чае, глядя куда-то мимо меня. Я взяла чашку и сделала глоток, чтобы занять себя. О чем нам поговорить? Все же так много лет прошло. В детстве мы неплохо ладили, а сейчас мне сложно подобрать даже тему для разговора.
— Все же ты очень похожа на свою бабушку, — вдруг сказала девушка и неверяще покачала головой.
— Да, ты говорила, — улыбнулась я.
— Вот смотрю на тебя, и как будто миссис Хилл вижу живую.
Я пожала плечами. Генетика, чуть уж тут поделаешь.
— Кстати, на похоронах тебя ведь не было.
— Не получилось приехать, — мне снова стало стыдно, — врачи не отпустили. Я тогда сломала ногу и лежала в больнице со спицами в лодыжке.
Снова повисло неловкое молчание. На улице послышался шум машины, проехавшей мимо дома. Где-то зашлась лаем собака.
— Вкусные кексы, — нашлась я. — Ты сама пекла?
— Да. Семейный рецепт.
— Здорово.
— Так ты теперь в Америке живешь? Как мама? — спросила Сьюзен, стягивая с тарелки кекс.
— Хорошо, — ответила охотно. — Она в Лос-Анджелесе, снимается, а я в Хьюстоне.
— И как там?
— Большой, шумный город, — пожала я плечами. — Много людей, машин, деловой центр с небоскребами, жара.
— Здорово, — протянула девушка. — Там, наверное, хорошо живется.
— В любом месте есть и достоинства, и недостатки.
— Я все сижу в этой дыре, — она не обратила внимание на мои слова. — Хотела вырваться, хоть в Глазго, но семья… Там все сложно. Вот и болтаюсь здесь. Работаю в хозяйственном магазине на центральной улице, может ты видела…
— Угу.
— А где-то проходит жизнь, — Сьюзен завистливо покосилась на журнал с супермоделью на обложке. — Без меня. Хотя кто знает, может скоро все изменится.
По ее губам скользнула мечтательная улыбка. Я откусила кусок кекса и проговорила:
— Каждому свое. Я вот из большого города приехала в деревню.
— Дарла тебе дом оставила? Этого и следовало ожидать.
— Прости? — не поняла я.
— А, это так, — махнула рукой Сьюзен. — Что собираешься с ним делать? Продавать?
— Пока не знаю. Может и продам. Но в любом случае, его сначала нужно привести в порядок. Сейчас у меня отпуск, поживу здесь.
— И не страшно?
— А почему должно быть страшно? — спросила растерянно.
— Ну… — она отвела взгляд. — Твоя бабушка была очень странной в последние годы. Ходили слухи, что она каким-то колдовством занялась.
— Колдовством? — мне показалось, что я ослышалась.
— Ну да. Ходила по лесам, траву какую-то собирала, про нечисть все говорила. Мало ли, что там в доме водится…
А я рассмеялась. Нечисть, надо же.
Сьюзен бросила на меня обиженно-рассерженный взгляд, и это заставило меня взять себя в руки.
— Прости, — извинилась я. — Сказки — дело хорошее, но я все же отношусь к ним очень скептично, все же двадцать первый век пошел.
— Да, ты права, — кивнула Сьюзен и перевела тему: — Если продавать дом решишь, имей в виду: у нас тут какой-то приезжий красавчик поселился, вроде бы чей-то родственник. Хочет себе дом купить из наших, ходит, присматривается. Так что ты могла бы ему предложить. Должен дать хорошую цену.
Да, я знала, что дома в британских деревнях ценятся и могут стоить очень прилично. Нотариус говорил, чтобы я не отдавала этот дом меньше, чем за сто семьдесят тысяч фунтов. Но я пока даже не собиралась его продавать. Поэтому пожала плечами и выдала неопределенное:
— Посмотрим.
— Его мистер Атвуд зовут. Он бывает у меня в магазине.
— Буду знать, — кивнула я.
И снова уткнулась в чашку. Разговор откровенно не клеился. И мне, и Сьюзен как будто что-то мешало. Наверное, это был тот факт, что мы выросли и стали совсем другими людьми. Но было ясно, подругами мы вряд ли станем. Поэтом, допив чай, я отставила чашку и поднялась: