Близился полдень.
— Девяносто шестая. Два инженера. Вылет состоялся в десять ровно. Длился, согласно докладу пилота, час и тридцать шесть минут. Была успешно снята карта с юго-восточной локи по смещению в шестьдесят миль. Во время возвращения виман попал в розу ветров.
Нив покрутил ручку регулятора, и сквозь нескладный вой помех пробилась резкая раздражающая музыка. Он вернул приёмник на прежнюю волну.
— Сто двадцать первая. Три инженера. Вылет состоялся в десять двадцать шесть. Длился, согласно докладу пилота, час и восемь минут. Была успешно снята…
Нив никогда раньше не слушал сводки, он даже не понимал, зачем это передают по служебному каналу — безымянные инженеры, ламбды под строгими номерами, высчитанное с точностью до минут время вылетов. В конце дня незнакомая женщина с приятным голосом расскажет о сегодняшнем задании Нива — девяносто девятая, два инженера, вылет состоялся… длился, согласно докладу пилота…
Нив подумал, что его вылеты не закончатся никогда.
По радио передали последнюю сводку — виман вернулся на ламбду всего несколько минут назад. Нив уже решил, что сейчас передача завершится, и по служебной волне начнётся невозмутимая тишина, однако женщина продолжила зачитывать статистику по второму кругу.
После обеда Нив проболтал с Кхандом почти до самого вечера. Старик показал ему усовершенствованную янпаталу, которая теперь заводилась длинной ручкой сбоку, и долго сокрушался, что не может её испытать — ведь чёрные пластины они ещё не записали.
В конце Кханд захотел ненадолго прилечь, и Нив последовал его примеру. Он растянулся на узкой койке, даже не думая спать, но пришёл в себя, когда Кханд уже барабанил в дверь — виман заходил на посадку.
Кханд настойчиво поторапливал Нива. В итоге они вышли из ламбды, когда у вимана ещё работали двигатели, и их снова обдало песком.
Ближе к закату жара спала. Нив сидел на своём привычном месте — рядом с иллюминатором, в котором не было видно ничего, кроме песка.
Духота в отсеке быстро его разморила — он снова проваливался в сон. Смотреть было не на что. Он видел всё это уже сотни раз.
Кханд решил его приободрить и принялся рассказывать о своём первом полёте в пояс ветров — в пятый или в шестой раз. Нив делал вид, что слушает, но в действительности с трудом боролся со сном.
Вскоре он и правда задремал. Тело его лишилось веса и поплыло в обморочную пустоту. Рёв моторов сливался в ровный монотонный гул. По лбу Нива поползла капелька пота.
Он вздрогнул и открыл глаза. Глубоко вдохнул — воздух обжёг лёгкие.
— Тебе не кажется, что здесь, — пробормотал он, повернувшись к Кханду, — немного жарко?
— Я уж думал, ты привык! — хмыкнул старик. — Полгода ведь летаешь! — и добавил, заметив, как Нив недоверчиво нахмурился: — Всегда так.
Нив невольно покосился на щиток в стене, закрывающий циферблат системы теплоотвода.
— Видимо, нездоровится сегодня, — сказал он.
— Гхат, я и смотрю, ты какой-то расслабленный. Я тоже вечерние полёты не люблю. Хоть и не так жарко, но… — Кханд ухмыльнулся и наклонился к Ниву: — Представляешь себе бурю в сумерки?
— Только не начинай! — взмолился Нив.
Он снова закрыл глаза, но расслабиться уже не получалось — мешала свинцовая духота.
— Сильно вас пожарило тогда, — сказал Кханд.
Нив посмотрел на него, но ничего не сказал.
— Знаешь, — начал Кханд, — шансы на то, что это произойдёт снова…
— Да знаю я, знаю! — перебил его Нив. — Равны нулю. Ты мне об этом уже говорил.
— К тому же здесь всё работает, даже линия с пилотом. Совсем новенький виман. Лет десять летает, не больше.
Нив даже не понял, шутит он или говорит всерьёз.
Стрелка на слепом компасе заходила по кругу — они подлетали к поясу ветров. Корабль снижался. Нив рефлекторно сжался, подготовившись к удару — не всегда пилотам хорошо удавалась посадка, — однако виман на удивление медленно и мягко опустился в пески.
Они приземлились рядом с невысокой скалой, похожей на обломок долии. Нив быстро нацепил чёрные очки, маску, сделал для проверки глубокий вдох через дыхательную мембрану и едва сдержал кашель.
— Ты как? — спросил Кханд.
Нив в ответ отмахнулся — дескать, всё в порядке, — и Кханд ударил по металлической кнопке на стене. Похожая на изогнутый щит дверь со скрежетом поднялась.
Выбравшись наружу, Кханд встал рядом с кораблём, недовольно оглядывая песчаные холмы вокруг.
— Ты знаешь, на сей раз у меня нет совершенно никакого желания тащить гиру ахи знает куда, — заявил Нив.
Кханд уставился на него блестящими стёклами своих огромных очков, в которых отражались багровые перекаты песка.
— Записать твою песню песка можно и здесь.
Старик неохотно кивнул и вновь посмотрел куда-то вдаль, отвернувшись от Нива.
— А ты, видно, часто с летаешь с Акаром, да? — спросил он.
Нив полез за гирой, Кханд ему не помогал. По небу, оставляя чёрный масляный след, пронеслась долия и упала где-то далеко за дюнами.
Они установили гиру, точно пустынный маяк, и стали ждать, укрывшись в тени корабля. Нив непроизвольно поглядывал на свои неработающие часы. Стрелки беспомощно показывали во все стороны света одновременно — как компас, который не может определиться с направлением пути.
— Ты что, исти́ куда-то? Неотложные дела? — проворчал Кханд.
— Просто тут не самое приятное место, чтобы провести вечер, — сказал Нив.
Кханд хмыкнул.
— А зачем ты их носишь, кстати?
— Не знаю. По привычке.
— По привычке. Бхраа́нти, у нас вся жизнь — по привычке.
Они молчали до тех пор, пока гира не замерла, уставившись ослепшим оком на неподвижные дюны.
— Всё! Можно возвращаться на накта́б-хоя́на! — крикнул Кханд.
Через несколько минут виман уже взлетал. Нив снова не смотрел в иллюминатор.
— А ты изменился! — поморщился Кханд. — Стал прямо как Акар, ахи ему здоровья!
— Я просто устал, — примирительно сказал Нив. — Завтра установим гиру там, где хочешь. Можем хоть милю её тащить!
Старик вздохнул.
— Да дело ж не в гире.
— А в чём?
Кханд не ответил.
— Что у вас с Акаром-то? — спросил Нив. — Конфликт поколений, что ли?
— Да что с Акаром, ничего с Акаром нет! — проворчал Кханд. — Нормальный мужик. Был. Пока заявление не завернули.
Виман летел по течению ветра, и корпус корабля почти не трясло. Даже двигатели работали тише. Духота уже не так мучила Нива, дхаав наконец нормально заработал, и он мог спокойно дышать. Однако его опять клонило в сон.
— Просто не всегда, — медленно проговорил Кханд, — не всегда получается так, как ты хочешь.
— Глубокая мысль! — усмехнулся Нив.
— Для некоторых, вроде твоего Акара, это так и есть.
Нив всё же взглянул в иллюминатор. Они пролетали над скалистым плато, уже смеркалось, и багровое солнце утопало в песках.
— А что, это часто бывает? — спросил он. — Когда отказывают в переводе?
Кханд пригладил торчащие седые волоски на затылке.
— Сложно сказать. Некоторым отказывают, а некоторым не отказывают. Тут не угадаешь, сатья́тас. Я к тому, что от того, как ты работаешь, это на самом деле не всегда зависит.
— А меня уверяли, что год — и всё. И якобы никого тут насильно не держат. Переводят куда захочешь, по первому требованию.
— Гхат, бывает и так. Часто бывает, но… Ты пойми, тут, может, и нет никакого заговора. Скорее всего, тех, кого есть куда переводить, переводят. Но так не всегда же есть! Нир кату́ра! И что тут попишешь?
— Наверное, — сказал Нив.
— Да отработаешь ты в худшем случае ещё каких-нибудь полгодика. Что изменится-то?
— Акар здесь уже больше двух лет.
— Так это Акар! У него, считай, дайвагати такая. Люди обычно либо быстро отсюда уходят, либо остаются. Да и куда тебе так спешить? Нистыр куда? Обратно в город за столом сидеть? Это, что ли, работа мечты?
— Я десять лет просидел за столом и…
— И что? Сядешь снова?
— Не всё так просто. Раньше я хотел вернуться домой, в Южный Хапур. Я говорил тебе. Но сейчас… Я думал, что, может, найду какую-нибудь позицию в городе, необязательно ту же самую. Что-нибудь другое.
— Да нет, дааридра, ничего другого!
— Тогда будет, как раньше. Буду сидеть за столом.
Пустыню в окне затягивала вечерняя тень.
— Я не Акар, — сказал Нив. — Но я и не ты. Я не смогу здесь работать всю жизнь. Сам же говорил про мою везучесть. Я просто не создан для этого.
Кханд громко вздохнул.
— Почему?
— Что почему?
— Почему ты не можешь вернуться в Южный Хапур?
Нив понял, что даже не помнит, рассказывал ли он Кханду об Ане.
— Я ведь не один живу. Не всё так просто.
— Так возьми её с собой.
— Она больна.
— Думаешь, не дадут разрешение? Это решаемо, сам же знаешь.
— Дело не в разрешении. У неё урахксата.
Даже в сумраке отсека было видно, как у Кханда вытянулось лицо.
— И ты никогда не говорил мне?
— Ты извини, но я не очень люблю об этом говорить.
— Понимаю.
— Я просто не могу оставаться здесь, — сказал Нив. — Я имею в виду, в пустыне, — тут же добавил он. — Я дни-то считаю, а если мне дадут ещё год, ещё полгода даже… Я этого просто не вынесу.
— Дхии́ра, так часто бывает. Через полгода у многих такое. Поначалу от страха-то и подумать некогда, сплошной ида́м, а сейчас… Всё одинаковое, одинаковые полёты, одинаковые дни, иказру́ти. Не поверишь, у меня так же было.
— Успокаиваешь?
— Просто говорю то, что есть на самом деле. Ты знаешь, с пустыней все чувства взаимны. Чем больше ты её ненавидишь, тем больше она…
Кханда заглушил рёв двигателей — они попали в воздушную яму, виман перекосило, и Нив от неожиданности охнул и всплеснул руками.
Так закончился сто пятидесятый день.
После этого Нив перестал считать. Ему казалось, что с каждым новым днём его перевод не становится ближе — как если бы время изменило ход и пошло в обратную сторону или же, напротив, застыло, точно стрелки сломавшихся часов. Никто не будет читать его заявление, обещанный год превратится сначала в пять, потом в шесть, восемь, десять, двенадцать лет. Всё закончится тем, что он просто умрёт в песках.