— Ты ведь знаешь, что я не могу, — сказал Нив. — Когда-то я бы, наверное, свихнулся от радости, получив такое назначение. Но не сейчас. И, честно говоря, я вообще не понимаю, почему. Почему именно сейчас? Тому же Акару отказали в переводе, а мне…
— Дайвагати твоя такая! Их никогда не поймешь! Кого переводят, кого не переводят — сиди да гадай. Хотя был у меня один знакомец, так вот он говорил, что лучший способ добиться перевода — это не просить о нём.
Летящая в воздухе пыль закручивались вихрями, чёрное облако вдали выросло в размерах, и Ниву даже послышался гортанный рёв бури.
Они повернули обратно, к ламбде.
Кханд придерживал тюрбан. Выпроставшийся из него лоскут бился на ветру.
— Я откажусь, — говорил Нив. — Попрошу не переводить. Не знаю, получится или нет. Может, ты как-нибудь поможешь?
— О чём речь! — сказал Кханд. — Но бхраанти помощь-то не потребуется. Не тот случай. Не припомню, чтобы кого-то насильно переводили из песков. Я бы не беспокоился.
— Думаешь?
— Это не будет проблемой, нир бхайана! Я и сам, конечно, слетаю в центральную, посмотрю, что там да как. Если чего нужно там — рассказать, какой ты важный и незаменимый, — то без проблем.
— Спасибо.
— На́ну. Вот только не там ты проблему ищешь! Отказаться от перевода, атхаки́м? А что потом будет, решил? Дадх они тебе перевод, когда надумаешь-таки?
Они вернулись к ламбде. Нив встал посреди посадочной площадки, с которой волнами вздымалась пыль. Ветер бил ему в спину.
— Может, я теперь, как и ты! — крикнул он.
— В прошлый раз ты другое пел. А теперь? Готов до конца жизни остаться в велаандри?
— Может быть, не знаю. Думаешь, если я сейчас откажусь, меня вообще никогда не переведут?
Кханд пожал плечами.
— А ты сам как думаешь?
Нив молчал.
— Немногие сатьятас остаются абхила-сита в пустыне, — сказал Кханд, — так что тут никогда не угадаешь. Но если ты решил — я рад. Вот только — ты решил?
— Я же говорил тебе. Что у меня остаётся? Я же не могу бросить её здесь. Разрешение на переезд ей не дадут. И даже если… Она просто не переживёт этот полёт.
— Так ты, значит, дидитсу…
— Слушай! — раздражённо перебил старика Нив. — Я не помню, что значит «дидитсу». Ты можешь нормально…
Но Кханд как будто его не слышал.
— Могу я быть с тобой откровенным? — спросил он.
Нив удивлённо посмотрел на Кханда и кивнул.
— Твоя женщина… — начал Кханд и тут же ненадолго прервался, глубоко вздохнув. — Я помню, раньше с урахксатой и до двадцати не доживали. Сейчас, конечно, всё иначе, но вылечить-то её всё равно не вылечат.
Нив ждал.
— Сколько ей ещё осталось?
На секунду Нив возненавидел этого уродливого морщинистого старика, стоящего перед ним с таким видом, словно постиг незыблемую мудрость пустыни и знает людей не хуже, чем свои пески — а сам так привык к жизни на ламбдах, что боится даже возвращаться в город.
— А сколько осталось тебе? — процедил сквозь зубы Нив. — Или…
— Я не так уж и стар, — улыбнулся Кханд. — И у меня нет урахксаты. Ты извини, я не хотел тебя задеть. Просто ты ведь сам наверняка думал об этом.
Кханд снова поправил тюрбан — серое полотенце, которым он обмотал голову, почти развязалось и постоянно сползало ему на лоб.
— Может, зайдем всё-таки? — предложил он. — Ахи мы вообще выперлись сюда? Особенно перед началом бури!
Они вернулись на ламбду.
Нив сел напротив окна, Кханд заваривал харас.
— Сколько бы ни осталось… — начал Нив.
Кханд замер и обернулся.
— Я откажусь, — сказал Нив. — И не важно, к чему это приведёт. Пустыня так пустыня. Велаандри, как ты говоришь. Я уже привык. Это уже часть меня.
— Что ж, я рад. Можешь считать, что ты прошёл посвящение. Теперь ты — паджикава́рга, настоящий житель пустыни.
Старик усмехнулся, и было непонятно, всерьёз он говорит или нет.
— И чем же я настоящий? — скривил губы Нив.
— Ты остаешься здесь по собственной воле. Абхила-сита.
Никогда ещё неделя в пустыне не длилась так долго.
Каждое утро, просыпаясь в своей комнатке, где безостановочно работал дхаав, Нив был уверен, что ему всю ночь снились красочные сны, но он забыл их в тот самый миг, когда разлепил веки.
А потом корабли отвозили его вместе с Кхандом в пески. Встречный ветер поднимал песчаные бури, их кидало в воздушных ямах так, что у Нива оставались синяки от ремней на груди, но ни один пилот больше не включал сигнальную лампу.
От рёва двигателей закладывало в ушах, но Нив всё равно упорно садился рядом с иллюминатором, у переборки, за которой ревели огромные турбины. Он снова с интересом рассматривал пустыню, и ему даже казалось, что теперь он узнаёт места — горную гряду, кратер, оставшийся от долии, высокие дюны. Тапати, Тапами. Он уже не новичок, не глупый навака, он прошёл посвящение и выучил язык песков. Он остаётся здесь на всю жизнь — вместе с Кхандом.
Он — паджикаварга.
Нив решил, что напишет заявление — отказ от перевода — в тот же день, когда виман вернёт его в город. Больше нет смысла тянуть. Кханд поможет ему, если потребуется, хотя Нив уже и сам не сомневался, что его без проблем оставят в велаандри. Он откажется от перевода, и уже не будет нужды о чём-то рассказывать Ане.
Она так и не узнает, что произошло.
В ночь перед возвращением домой Нив долго не мог уснуть. Он лежал на жёсткой кровати и представлял Ану.
Она, должно быть, уже давно спит в пропитанной синей мглой комнате. Письмо с извещением о переводе так и лежит в нагрудном кармане его парадной куртки. И почему он положил его туда, почему не взял с собой?
Нив вдруг понял, что в действительности ничего не решил.
Он оделся и выбрался из своей каморки в пустую гаандхарва-заалу. Оставалось лишь несколько часов до рассвета.
Это день, когда виман вернёт его в город.
День, когда он согласится на пожизненное изгнание в пески.
Дидитсу?
Нив замотал голову полотенцем — по привычке, ведь была уже глубокая ночь — и вышел в пустыню.
В первую секунду он подумал, что всё ещё спит.
Он испуганно озирался по сторонам, решив, что это один из тех снов, удивительных и ярких, которые он всегда забывает после пробуждения. Но он не спал. Он несколько минут стоял, не двигаясь, оцепенев от восторга и ужаса, а потом рассмеялся.
В пустыне шёл снег.
Крупные снежинки кружились на лёгком ветру, падали на жёлтый песок и тут же исчезали, растворялись в песчаной пыли.
Нив вдруг подумал, что именно этого он и ждал всё время, пока летал в пески. Больше ему нечего здесь делать. Его переполняло странное умиротворение — как отрешённость приговорённого к казни. Всё уже было решено. Он не в силах что-либо изменить.
Вернувшись в свою комнату, он сразу заснул.
Но когда виман вёз его в город, то от былого спокойствия не оставалось и следа. Он должен поговорить с Аной. Он расскажет ей обо всём в этот же вечер, он не будет тянуть.
Но Ана снова ждала его у подъезда — она выглядела уставшей, даже больной и в то же время счастливой.
Нив обнял её. Они стояли под шуршащим коробом дхаава у подъезда, и тот обдавал их горячим воздухом, напоминающим жар пустыни.
Нив ничего не сказал. Ана заснула, прижавшись к нему. От неё пахло лекарствами и медицинским шаром.
На следующий день, отправив Ану на работу, Нив вышел из дома и сел на поезд на ближайшей станции. Он попал в самую упадру, вагон раскачивался из-за безумной давки, крики и шум из вещателей иглами буравили череп. Но он не мог оставаться дома, не мог просто ждать её возвращения.
Нив поехал на окраину — туда, где завершался бадван.
Когда он брёл по пустынной улочке мимо старых заброшенных домов, уже близился полдень. Воздух пах песком и солью. Казалось, что, встав посреди улицы, можно увидеть всю пустыню, до самого края — там, где небо становится песком.
Ветер раздувал облачка пыли.
Нив подумал, что так он прощается с пустыней — пусть даже вскоре ему предстоит полететь туда вновь, и последнее назначение ещё не близко. Именно сейчас он понимает, что больше туда не вернётся. И он впервые почувствовал, что будет тосковать по мёртвым пескам.
Пустыня была повсюду — в городе, за горизонтом, в его жизни с Аной.
Нив провёл весь день на южной окраине, а вечером поехал встречать Ану. Поезда на станциях опять штурмовала яростная толпа, от духоты и гомона в вагонах раскалывалась голова. Уже загорались вечерние огни, и Нив боялся, что опоздает. На последней станции ему пришлось пробиваться через огромную толпу, захватившую перрон.
Ана ждала его у видая-лая.
Она заулыбалась, увидев Нива. Она как бы говорила, что совсем не расстроилась из-за его опоздания — главное, что он здесь, что он пришёл. Однако, когда Нив приблизился, то вместо того, чтобы обнять его, прильнуть к его груди, она нахмурилась и обеспокоенно посмотрела ему в глаза.
— Что-то случилось? — спросила она.
Возвращение домой
Виман летел над пустыней.
Нив редко разговаривал с другими пассажирами — с него хватало чужих историй. Достаточно было приветственного кивка, дежурной улыбки. Никто и не навязывался на разговор. Корабль плыл в потоках раскалённого воздуха, повторяя плавные изгибы дюн. Все пассажиры молчали.
Но в этот раз Ниву хотелось поговорить. Заканчивались его последние дни. Он даже с интересом слушал надоедливые истории Кханда, которые тот успел рассказать множество раз.
В вимане рядом с Нивом сидела худенькая девушка — совсем юная, едва успевшая закончить акаара-лая. Она была красива, но не так, как Ана. Её кожа в полумраке отсека отливали эбонитом, как если бы она всю жизнь провела в песках. Девушка крепко держалась за поручни кресла и не смотрела в иллюминатор. Виман покачивало на воздушных волнах.
— Первый раз? — спросил Нив.
— Нет, — улыбнулась девушка. — Пятый раз уже. Просто тут уж на очень далёкую ламбду послали. Я обычно поближе, на радиорелейных л